Страх - Олди Генри Лайон - Страница 7
- Предыдущая
- 7/15
- Следующая
– О руинах, – коротко ответил Якоб. – И о Книге.
Старик опустил голову, и лекарь с трудом сумел разобрать его глухое горестное шамканье.
– Ну почему, – бормотал Барт, – почему?!. У проводника Джухи вчера родился сын и через день ему будут давать имя, в ту же луну готовится облава на барса с перевала Тау-Кешт… Почему бы вам всем не интересоваться тем, что окружает вас, что дает повод к мелким ежедневным радостям? Почему вы обязательно стремитесь открыть запретную дверь и заглянуть в недозволенное? Почему вас так влечет Бездна – почему?!.
Якоб поднял обломок кривой ветки и начертил на песке у ног Бартоломео две строки. "Ничего не поделаешь, надо – вот и иду…" – было написано на песке.
Старик уперся руками в колени и долго молчал.
– Ты знаешь латынь? – наконец спросил он.
– Я – врач, – ответил Якоб. – И я из Генуи.
– Да, да… – кивнул головой Барт. – И ты видел Книгу?
– Видел.
– Она была чистой?
– Да.
– Конечно… Она всегда остается чистой. Горцы говорят, что Книгу Небытия закончить способна лишь та, которая начала…
– Та? – выпрямился Якоб. – Женщина?
– Так говорят. Хотя мало ли что говорят хмурые неграмотные горцы?! Нечто подобное заявил мне старик мулла, плевавшийся при одном упоминании чего-нибудь, что не помещалось под его зеленой чалмой. Но, по местному преданию, Книгу писала женщина с льняными волосами, столь необычными для черноволосых гурий здешних легенд. Сероглазый юноша стоял за ее спиной, и виднелась в глубине храма тень того, кто ждет сейчас у алтаря. Здешние жители плохо знают Коран, и они считают, что когда-нибудь Книга соберет своих – и тогда она будет дописана. А пока ее можно писать – но не читать. Пока не придет время… Возможно, именно этого часа ждет Сарт, стоящий над Книгой.
– Кто он?
– Никто не знает ответа на твой вопрос. Он – Сарт. Он – ждет. Все.
Якоб нахмурился.
– Ты пугаешь меня сказками, старик. Я по локоть погружал руки в мертвые тела, и не видел души, и не видел суеверий – кровь и мясо, грязные и понятные. Я хочу правды.
– Ты хочешь правды? – старик, казалось, врос в свой валун. – Хорошо. Вот тебе первая правда. Лет сто назад жил в горах человек по имени Джукмар – и я знавал людей, еще помнивших его буйный нрав. В горах живут долго… И любил Джукмар горячее вино, горячих женщин и горячих коней; и не боялся ни бога, ни черта.
И вот как-то раз поспорил он по пьяному делу с двумя дружками, что войдет нынешней ночью в храм Сарта Ожидающего и напишет в Книге имя своей последней любовницы – что бы ни думали по этому поводу все демоны, вместе взятые.
Утром дикий Джукмар не вернулся. А когда люди вошли в храм, то увидели святотатца, валявшегося у алтаря с расширенными от ужаса зрачками. Мертвым.
Якоб весь напрягся. В окружающей тьме блеснул луч знакомого. Те же симптомы!..
– Книга оставалась чистой, но, взглянув в лицо Сарту, люди выбежали из капища. В тот день оно стало таким, каким ты видел его сегодня. До того, говорят, оно было совершенно нормальным…
Старик тяжело поднялся и заковылял к дому. Войдя внутрь, он загремел невидимыми предметами, сопя и отдуваясь. Спустя некоторое время он опять высунулся в проем, держа в руках увесистый сверток, завернутый в промаслившуюся ветхую ткань.
– Хватит на сегодня правды, – объявил Лысый Барт. – За остальной придешь завтра. И вот что еще… Держи, лекарь. Не всегда был я дряхл, и да поможет тебе на крутом склоне поисков костыль, поданный старым глупым Бартоломео… Я думаю, ты найдешь ему лучшее применение. До завтра, Якоб из Генуи.
Якоб осторожно развернул оставленный сверток. В груде ветоши привычно поблескивала цагра – тяжелый боевой арбалет генуэзской пехоты. И девять неоперенных спиц с тусклыми наконечниками.
8
Ранним утром Якоб выпросил у проводника Джухи крыло сбитого беркута и поставил на арбалетные "болты" тройное оперение. Память цепко держала навыки, давно похороненные на дне прошедшего, и угрюмый Джуха с удивлением косился на чудное занятие гостя. Здесь пользовались в основном короткими черными луками из турьего рога, бившими на сравнительно небольшое расстояние, вполне приемлемое в бесконечной мешанине скал и уступов.
Закончив установку баланса, Якоб завернул цагру в тряпку, и отправился к Лысому Барту. Тот уже ждал гостя, сидя на глыбе и растирая подагрические колени.
– Ты пришел, – без обиняков заявил старик. – И ты пришел за второй правдой. Слушай. Я сам был свидетелем, и лучше мне было бы не видеть и не слышать того, что вновь всплывает перед моим внутренним взором.
Якоб улыбнулся про себя высокопарности старика, но придал лицу строгое и заинтересованное выражение. Кажется, Барт заметил его иронию, потому что он долго смотрел на лекаря, прежде чем заговорил снова.
– Когда юный сорвиголова Бартоломео Висконти решил посвятить беспутную жизнь свою служению Предвечному – выбранный пастырь увлек его в паломничество ко Гробу Господню. Видно, так судил Всевышний, но мы остановились именно в этой деревушке.
Узнав о языческом капище, наставник пожелал непременно осмотреть его, а после настоял на том, чтобы остаться в руинах на ночь. Местные жители настойчиво остерегали его, но священник заявил, что истинный Бог способен оградить своего слугу от любых козней сатаны; кроме того, при нем находилось Евангелие, кажется, от Матфея, и небольшое распятие – подобного запаса, как он полагал, вполне достаточно, чтобы обратить в бегство любое исчадие ада, рискнувшее появиться в развалинах.
Меня наставник отправил в деревню, и я с радостью последовал его приказу – мне не особенно нравилась перспектива встретить полночь у идола с такой жуткой рожей.
На следующее утро наставник возвратился в селение целым и невредимым, что прочно утвердило за ним сомнительную славу великого колдуна. Я гордился пастырем, превозносил его перед местными – но с тех пор я избегал взгляда наставника, где стали клубиться первые облачка странного, запредельного мрака… Впрочем, мне могло и показаться.
Весь следующий день наставник был хмур и задумчив, а с закатом ушел ночевать в капище. Так прошла неделя; нам давно пора было продолжать паломничество – но оно откладывалось со дня на день. Пастырь медлил, ночи он проводил в храме Сарта Ожидающего, и с каждым рассветом все больше живой тьмы клубилось в его зрачках.
Лишь на седьмой день, глядя на опускающееся солнце, учитель поведал мне о своих загадочных ночах.
В первый раз он твердо решил не спать в обители греха, затеплил лампаду и уселся у алтаря, читая главы из Писания. Но сон настойчиво кружил вокруг пришельца, и пастырь так и не понял до конца – явилось произошедшее плодом больного сна, или же было на самом деле.
Лампада неожиданно вспыхнула призрачным голубоватым светом, и в его отблесках резко изменилось лицо каменного идола. На священника глядело обычное лицо пожилого, умудренного опытом человека, ничем не схожее с прежней оплавленной маской.
– Ты пришел писать Книгу, – утвердительно сказал идол.
– Да, – к собственному удивлению ответил священник.
– Ты знаешь, что писать?
– Знаю.
Идол удовлетворенно кивнул. Наставник взял перо, обмакнул его в чернила и раскрыл Книгу…
Он писал всю ночь, до рассвета. Лампада продолжала гореть, хотя никто не подливал в нее масла; иногда Ожидающий вмешивался, ему казалось, что наставник пишет не то, что надо – и тогда они спорили. Наставник не запомнил предмета спора, но беседа шла весьма миролюбиво, подкрепляемая цитатами из Библии, Корана, Торы и иных текстов…
- Предыдущая
- 7/15
- Следующая
