Особый отдел и око дьявола - Чадович Николай Трофимович - Страница 59
- Предыдущая
- 59/73
- Следующая
– Выпить на посошок и разойтись по домам, – изрёк Ваня.
– Это никогда не поздно, – Цимбаларь едва успел перехватить лилипута, порывавшегося вернуться на поминки. – Я по делу спрашиваю… Если других предложений нет, принимается план Лопаткиной. Завтра соберём общее собрание, посвящённое выборам нового старосты. И сделаем всё так, как задумали. Не исключено, что рыбка и в самом деле клюнет.
В это время шум в избе резко усилился, и из неё на улицу повалил народ, достигший, как говорится, кондиции. Грянула залихватская частушка. Запиликала расстроенная гармошка. Хохот, мат, визг и музыка нарушили покой глухой морозной ночи.
– А Ложкин-то всё видит, – Ваня погрозил в сторону избы пальцем. – Его душа ещё сорок дней будет витать над родимым домом.
– Он к землякам претензий не имеет, – сказал Кондаков. – Пусть напоследок порадуется вместе со всеми…
Однако уже на следующий день стало ясно, что провести общее собрание не такое уж и простое дело, как это казалось вначале. И хотя с прямым противодействием сталкиваться не приходилось, люди под любим предлогом старались увильнуть от казённого мероприятия.
В больничке резко увеличилось количество пациентов, требовавших для себя постельный режим. Мужики вдруг засобирались на зимнюю рыбалку. У баб появилось множество неотложных дел.
Пришлось Цимбаларю лично обойти все избы и вручить каждому совершеннолетнему члену семьи повестку, в которой чёрным по белому было сказано, что в случае неявки адресат будет подвергнут принудительному приводу. Стариков, помнивших раскулачивание, коллективизацию и трудовую повинность, особенно пугали круглые лиловые печати «Для справок».
На организационные мероприятия ушло три дня. Не надеясь на сознательность масс, Цимбаларь попросил Людочку с утра распустить школьников, дабы те ещё раз напомнили родителям об их гражданском долге.
К полудню деревенские жители потянулись в клуб, где стараниями Зинки Почечуевой было прибрано и натоплено. На собрании председательствовал Кондаков, имевший большой опыт общественной работы, в том числе среди никарагуанских индейцев, афганских дехкан и эфиопских пастухов. Цимбаларь и Людочка отвечали за выполнение намеченного плана.
Когда Зинка Почечуева, выполнявшая обязанности секретаря, зарегистрировала сто двадцатого участника, Кондаков открыл собрание. В это время в зале не хватало около дюжины человек, по разным причинам попавших участковому на заметку. Каждому из них полагалось особое приглашение.
Кратко изложив причины, заставившие провести внеочередное собрание, Кондаков предложил присутствующим выдвигать кандидатуры на освободившийся пост деревенского старосты, попутно намекнув, что, хотя эта должность и считается общественной, проистекающие от неё привилегии с лихвой окупят все неизбежные хлопоты и неудобства.
После слов председательствующего в зале повисла тягостная тишина. Люди перешёптывались, скрипели фанерными креслами, но глаз на президиум, где вместе с Кондаковым и Почечуевой восседали несколько бессловесных ветеранов войны и труда, старались не поднимать.
– Активнее граждане, активнее, – попросил Кондаков. – Вы ведь не на государственный заём подписываетесь, а старосту себе выбираете… Предлагайте кандидатуры.
– Судимых можно? – спросил кто-то из задних рядов.
– Нежелательно, – ответил Кондаков.
– А шалашовок? – поинтересовался тщедушный старичок, притулившийся у стены.
– Шалашовок нельзя, а женщин можно, – нахмурился Кондаков. – Это всё же официальное мероприятие, поэтому попрошу соблюдать элементарные приличия.
– Тогда предлагаю Вальку Дерунову! – заявил всё тот же неугомонный старичок, не видевший особой семантической разницы между женщиной и шалашовкой. – Она и при Ложкине в деревне заправляла. Пусть себе и дальше командует. Тем более что никакой другой работы у неё нет.
– Спасибо, Михеич, уважил, – раздался из зала голос Вальки. – Но за шалашовку я с тебя спрошу.
Вытянув шею, чтобы получше видеть первого кандидата, Кондаков спросил:
– Дерунова, вы согласны с выдвижением? Самоотвод не просите?
– Против воли народа не попрёшь, – лузгая кедровые орехи, ухмыльнулась Валька.
Тогда Кондаков официальным тоном обратился к Зинке Почечуевой, заранее скривившейся так, словно ей нанесли личное оскорбление:
– Внесите в протокол для тайного голосования кандидатуру Валентины Деруновой.
Народ в зале возмущённо загудел:
– На фиг нам эти тайны! Открыто будем голосовать! Пиши Вальку, и вся недолга! Уж она как подмахнёт, так подмахнёт.
– Кому я здесь подмахивала? – Валька с ногами залезла на кресло. – А ну-ка покажи своё рыло!
– Да мы про подпись говорим, а совсем не про то, о чём ты подумала, – смеялись в ответ молодые мужики.
Кое-как успокоив зал, Кондаков заявил:
– Выборы должны проходить на альтернативной основе. Это основополагающий принцип любой демократии. Прошу предлагать другие кандидатуры.
Из задних рядов снова спросили:
– А если, к примеру, человек судим не за уголовщину, а за политику?
– За какую ещё политику? – лицо Кондакова приобрело страдальческое выражение. – Вы имеете в виду упразднённую пятьдесят восьмую статью?
– Нет, я имею в виду изнасилование члена партии.
– После собрания подойдёте сюда, и мы обсудим этот вопрос наедине, – с трудом сдерживая себя, сказал Кондаков. – А сейчас продолжим работу согласно повестке дня.
Пустопорожняя болтовня длилась бы ещё долго, но одна из старух догадалась предложить кандидатуру Парамоновны, носившей, как это выяснилось, довольно редкую для здешних мест фамилию Шелуденко.
Такая инициатива очень не понравилась мужской части аудитории. Посыпались довольно резкие реплики:
– А почему одни бабы?
– Не хотим дырявому войску подчиняться!
– На мыло кошек драных!
– Мужика давай!
– Предлагаю Михеича!
– Кирюху Осипова! Кирюху Осипова!
– Кирюху нельзя! Он мозги давно отпил.
– А Михеич припадочный!
– Ты сам припадочный! – взъярился старичок, выдвинувший кандидатуру Вальки Деруновой. – Я на фронте оружейным расчётом командовал! Благодарность от маршала Воронова имею!
В результате этих словесных баталий за считаные минуты к двум женщинам добавилось сразу трое мужчин, правда, имевших довольно сомнительную репутацию.
Видя, что запахло перебором, Кондаков прекратил прения. Было объявлено, что голосование состоится после небольшого перерыва, необходимого для печатания бюллетеней.
Мужчины, собиравшиеся перекурить это дело, сунулись было к дверям, но они оказались запертыми. На некоторое время в клубе воцарился старый чекистский принцип: всех пускать, но никого не выпускать. Роль строгих привратников выполняли Людочка Лопаткина и Ваня Коршун, напросившийся к ней в добровольные помощники.
Цимбаларь действовал в строгом соответствии с заранее составленным графиком, где были указаны все те, кто, по его мнению, мог иметь отношение к возникновению видений.
Как только Людочка сообщила по рации о начале собрания, Цимбаларь зашёл в избу местного шорника Тужилина, имевшего странное свойство при каждом новом видении оказываться в двух шагах от участкового.
Застав хозяина за обедом, он строго спросил:
– Почему не на собрании?
– Да вы же сами говорили, что оно назначено на два часа, – от неожиданности шорник подавился перловой кашей.
– Не мог я такое говорить. Ты, наверное, ослышался, – Цимбаларь пару раз врезал ему кулаком между лопаток, что ещё больше усугубило кашель. – К лошадиному ржанию привык, вот человеческую речь и не понимаешь. Собирайся в темпе!
Он сам довёл Тужилина до клуба и буквально с рук на руки передал Людочке, тут же сделавшей отметку в особом списке.
Следующим на очереди был сосед и душевный приятель покойного Борьки Ширяева – Пахом Косолапов, скорее всего знавший не только о значении багряных призраков, но и о многом другом. Он был доставлен в клуб спустя пятнадцать минут после Тужилина.
- Предыдущая
- 59/73
- Следующая
