Мертвая вода - Чадович Николай Трофимович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/9
- Следующая
Он присел и стал методично осматривать почву вокруг, пока не наткнулся на тонкий и узкий, свернутый в штопор кусок блестящего металла. Это подтверждало его предположение о происхождении воронки. Аборигены добывали золото и свинец, умели сплавлять медь с оловом, ковали серебро, использовали самородное железо, но не имели никакого представления о легированной стали. Этот кусок нержавейки был гостем из другого, далекого мира. Затем его внимание привлекла вертикальная каменная глыба, одиноко торчащая на вершине пологого, наполовину срезанного взрывом холма. Такие примитивно обработанные стелы, обозначавшие границы владений давно исчезнувших племен, нередко встречались в саванне у водопоев и на водоразделах крупных рек, однако элементарная логика подсказывала, что этот камень стоит здесь совсем недавно, иначе каким образом смог бы он уцелеть при катаклизме, вывернувшем из недр планеты, как пригоршню грязи, тысячи тонн песка и суглинка.
Ощущая смутное волнение, он взобрался на холм. На поверхности плиты наспех и без особого тщания было нацарапано несколько строк:
Он долго смотрел на эту надпись, потом, словно пробуя твердость камня, коснулся плиты куском металла, который все еще сжимал в руке, и рядом с первой строкой вывел две даты – год рождения и год смерти, вторую строку он зачеркнул как сумел.
Теперь он знал свое имя. Теперь он знал, ради чего прилетел сюда.
Минул год, куда более долгий, чем год на Земле. Трава в саванне отцвела, обильно усыпав почву семенами, потом привяла, высохла, утонула в холодной слякоти, была засыпана снегом, промерзла насквозь, в положенный срок оттаяла, напилась теплой весенней воды и вновь зазеленела на огромных пространствах.
Два существа, внешне сходные издали, но весьма различные вблизи, уже много суток подряд шли по этому благоухающему океану. Впереди шагал широкоплечий, высокий даже для своего племени абориген, всем своим видом, а особенно резкими гротескными чертами лица и могучими мохнатыми ногами напоминавший Пана, древнего бога лесов и стад. Для полного сходства не хватало разве что козлиных рожек на голове да свирели в руках. На его груди посреди широко выбритого круга – знака высокого сана и почтенного возраста – покачивалась на толстой цепи пустая бронзовая оправа. Больше при нем ничего не было: ни оружия, ни припасов. При рождении отец, следуя воле старейшин, нарек его именем Гарпаг – так на языке их народа назывался самый могучий зверь саванны, который был к тому же так хитер, что никому еще не удавалось его увидеть. Впоследствии Гарпаг оправдал свое имя, став на закате жизни бхайлавом – вождем и главным чародеем всех хейджей.
Следом шел человек, одетый в долгополый плащ из грубой домотканой шерсти. Судя по всему, совсем недавно он перенес тяжелую болезнь. Долгие переходы утомляли его, и к концу дня он еле волочил ноги. Чистая, незнакомая с бритвой кожа лица и пухлые, почти детские губы совершенно не вязались с его невозмутимым и пристальным взглядом. Через плечо он нес сумку, сплетенную из чего-то похожего на асбестовое волокно. В сумке находился небольшой, выдолбленный из особого камня сосуд с тщательно притертой пробкой.
Поход обещал быть долгим и трудным, но не менее долгими и трудными были предшествовавшие ему переговоры. На всем протяжении саванны, от приморских лесов на севере до безлюдных пустынь на юге, кипели мелкие стычки, грозившие в скором времени перерасти в большую войну. Каждое племя, каждый род ревниво следили за неприкосновенностью своих территорий, своих стад, своих рудников и водопоев. Закон гостеприимства, свято соблюдавшийся зимой, с наступлением весны терял свою силу, и любой неосмотрительный путник, заранее не заручившийся покровительством всех без исключения противоборствующих сторон, рисковал не только свободой, но и жизнью, особенно сейчас, в период высоких трав, в пору отела, когда наглели ночные хищники и скотокрады, а хозяин подземной воды, владыка заоблачных стад и бог агонии свирепый демон Ингула требует человеческих жертвоприношений.
Они шли звериными тропами и опустевшими караванными путями сначала по влажной саванне, трава которой скрывала их обоих с головой, а потом по сухой степи, однообразие которой нарущалось лишь редкими, почти не дававшими тени колючими деревьями, – и весть об их приближении летела далеко впереди. Нередко им встречались обитатели этих мест – воинственные пастухи и охотники. Завидев путников, они сходили с тропы, оставляя на ней корзины с пищей и горшки с соком сладкой лианы. Обострившаяся за время долгой болезни интуиция подсказывала Сергею, что руководят ими при этом отнюдь не добрые чувства, а какая-то высшая необходимость, более сильная, чем ненависть, жажда мести, страх – ведь именно такую гамму эмоций испытывали по отношению к нему почти все аборигены.
До настоящей стычки дело дошло всего один раз. Они только что перешли вброд широкую, сильно обмелевшую реку, кишащую ленивой сонной рыбой, и углубились в заросли гигантских камышей, как путь им преградили два воина: судя по вооружению, болотные раджулы – пожиратели жаб и рабы своих суровых женщин. На левом предплечье каждого из них висел шестигранный кованый щит, из-за спины торчала рукоятка боевого молота, а правая рука, одетая в длинную, выше локтя перчатку из кожи питона, сжимала остро заточенную с одного конца палку. То, как они держали эти палки – осторожно, на отлете, острием вниз, – подсказывало, что это ветви змеиного дерева, чей сок, проникнув в кровь, убивает мгновенно, а попав на кожу, растягивает смертные муки на несколько часов. Перед этим ядом были бессильны любые заклинания и снадобья.
– Возвращайся к своему костру, бхайлав, – сказал один из воинов. – Мы не причиним тебе вреда. Нам нужен только голокожий.
– Он нужен и мне, – не замедляя шага, ответил Гарпаг.
– Мы много слышали о тебе, бхайлав! – крикнул раджул, пятясь. – Но против нашего оружия ты бессилен! Опомнись!
– Прочь! Для свободного хейджа разговор с вами позорен! Убирайтесь в свои берлоги! Жрите болотную нечисть! Лижите грязные пятки ваших повелительниц! Прочь с дороги! – Голос старика грохотал, как осенняя буря, а от его твердых, тяжелых шагов сотрясалась почва.
Раджулам, быстро отступавшим перед ним по узкой тропе, судя по всему, было невыносимо страшно, однако менять планы они не собирались. Одновременно вскрикнув, оба прикрыли головы щитами и занесли для удара свои страшные пики.
«Его же убьют сейчас! Почему он не защищается?» – успел подумать Сергей.
Однако старик, в пять шагов преодолев отделявшее его от воинов расстояние, поравнялся с ними и столь же уверенно двинулся дальше. На тропе остались торчать две словно окаменевшие фигуры. Осторожно минуя их, Сергей увидел, что глаза раджулов полузакрыты, лицевые мышцы расслаблены, челюсти отвисли. Они спали стоя, слегка покачиваясь, словно внезапно настигнутые сильнейшей усталостью.
Гарпаг, не оборачиваясь, удалялся и уже успел достичь поворота тропы, когда тростник за его спиной бесшумно раздвинулся, и из него выскользнул еще один воин, третий, до этого хладнокровно наблюдавший за всем происходящим из засады.
Все, что затем произошло, заняло времени не больше, чем требуется человеку на то, чтобы чихнуть. По крайней мере Сергей не успел даже испугаться, а тем более придумать что-то дельное. Какая-то другая, подспудная и темная память, изначально жившая в нем отдельно от остального сознания, швырнула его тело вперед, заставила вцепиться в рыжие лохмы на голове раджула, и когда тот, резко перегнувшись назад, оставил без прикрытия лицо, шею, грудь, безошибочно указала наиболее уязвимую точку среди этой груды каменных мышц и бычьих костей – впадину в самом низу гортани, там, где тупым углом сходятся кости ключиц…
Когда на закате дня они расположились на ночлег, Гарпаг суровым тоном спросил:
- Предыдущая
- 2/9
- Следующая
