Весна сорок пятого - Туричин Илья Афроимович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
– Ну-ну!… - подбодрил Зайцев. Коля говорил редко, но уж если начинал говорить, то слова словно бусинки на нитку нанизывал, стараясь показать и начитанность свою и умение вести "светский разговор". Синица как-то сказал, что среди штабных писарей - а среди ни* ох и доки попадались! - Коля слыл мудрецом.
– Они выберут машину новенькую как игрушечку, поскольку ихние генералы ездят в лакированных ландо.
– В чем, в чем? - изумился Зайцев.
– В лакированных ландо! - со смаком выкрикнул Коля. - "Оппель-адмирал", "мерседес-бенц"! И станут те фрицы искать авто генерала Зайцева. И найдут, товарищ генерал! - победно протрубил Коля.
Зайцев засмеялся.
– Это почему ж?
– И курице понятно! - назидательно произнес шофер. - Мой "ягуар" для фрицев - камуфлированная тайна! Неказистая машиненка, не генеральский вид! Не будет генерал-лейтенант Зайцев ездить на такой машине. Негалантно.
– Чего-чего?… - снова изумился Зайцев.
– Негалантно, говорю, не по ихнему обхождению. Они - на свой аршин, а мы их - своим лупцуем. Так что, товарищ генерал, "ягуар" надежней. А возьмете новую машину - накроют!
– Жуткая перспектива! - засмеялся Зайцев и схватился обеими руками за спинку переднего сиденья, потому что Коля резко затормозил возле воткнутой на обочине палки с дощечкой, на которой было химическим карандашом написано: "Церцвадзе. Милости просим!" Буквы размыты дождем, но читались.
"Ягуар" отвалил от дороги на такой ухабистый проселок, что Зайцеву захотелось выйти. Но он только вздохнул. Надо отдать справедливость Коле, он снизил скорость, и "ягуар" по-кошачьи пополз по ухабам. Даже трясти перестало.
– Вот, товарищ генерал, "ягуар" свою службу понимает.
– Уж ты скажешь, - возразил генерал.
– Никто не докажет обратного! - Коля поднял указательный палец и помахал им в воздухе.
Въехали в редкую березовую рощу. Кое-где березы были повалены, несколько стволов срезаны снарядами. Коля повел "ягуара" без дороги меж деревьев, каким-то своим шоферским чутьем угадывая путь, потому что лесная дорога оказалась перепаханной глубокими свежими воронками. Лежали убитые гитлеровцы. Валялось оружие. Дождь не успевал прибивать дым к земле. Бой гремел где-то рядом. Роща, казалось, просматривалась насквозь, но нигде не было и признака полкового КП.
Коля остановил "ягуара", шедший параллельно по разбитой дороге бронетранспортер тоже тотчас остановился.
Генерал вышел, потоптался на месте, разминая ноги.
– Синица, пошуруйте-ка Церцвадзе.
Синица послал связистов и автоматчиков, а сам от генерала ни на шаг. Прижался к белому мокрому стволу, стал внимательно осматриваться. Мало ли! Может, фриц какой недобитый выскочит… Война.
– Есть! - крикнул один из автоматчиков. - Картонка к дереву прибита. "Ушел вперед. Церцвадзе".
– Значит, и мы - вперед! - удовлетворенно сказал Зайцев.
Петру казалось, что все вокруг пропахло бензином - и мокрая земля, и мелькающие березы, даже небо и тусклое солнце. Теплая броня танка, на котором он сидел, дрожала, норовила вытряхнуть душу. Танк, грохоча гусеницами и добавляя в сизую пелену новые порции газа, мчался по дороге вслед за передними.
Петр подумал: если их танк вдруг остановится, задний непременно налетит на него. И ребята, что сидят рядом на броне, ссыпятся на землю, как горох.
Они сидели плотно прижавшись друг к другу. Командир отделения гвардии сержант Яковлев беспокойно вертел головой, старался разглядеть слезящимися глазами что-то, что может представить для его отделения опасность. А что разглядишь в такой гонке?
Петр не то чтобы дружил с Яковлевым - дружба дело долгое, обстоятельное. Вот с Великими Вождями была дружба - равенство и братство. Один за всех, все за одного. А Яковлев - сержант, командир - какое уж тут равенство! Яковлев приказывает - ты выполняешь. Должен. Обязан. А сам ты Яковлеву приказывать не имеешь права. А в остальном все-таки дружба: один за всех и все за одного. Общий враг - фашисты. И цель общая - победить! Яковлев за все отделение в ответе. Потому он и беспокойный такой. Все что-то добывает, выпрашивает - получше сапоги, побольше патронов, лишнюю пачку махорки или пшенного концентрата. Не для себя, для отделения. Надо - он и свое отдаст. Хотя бойцов гоняет будь здоров! Свободная минута на отдыхе выпадет - заставляет ползать по-пластунски, учит работать лопаткой, использовать с толком укрытия на местности, маскироваться, прыгать, бегать, драться врукопашную…
Поначалу у Петра настырность Яковлева вызывала раздражение. В партизанском отряде тоже учились. Лейтенант Каруселин очень требовательным был. Но не так, чтобы до седьмого пота, до изнеможения. Что, сержанту больше всех надо?
Потом был первый бой. Отделение неспешно и толково рассыпалось в цепь, и сам Петр, точно зная свое место в этой цепи, выбрал свежую воронку, отбросил деловито крупные комья земли лопаткой перед собой, уложил автомат для прицельного огня и стал ждать команды сержанта. И вдруг понял, что все это он умеет, будто уже был в таком точно бою. И бегущие прямо на него, словно возникающие из-под земли, фашисты, стреляющие на ходу, и свист и щелканье пуль вокруг не были страшны. Вообще страха не было. Потому что все казалось привычным. Это он понял потом, после боя. А тогда лежал и ждал команду. Очень хотелось выстрелить, но он ждал команду. А сержант не спешил. Он лежал в середине цепи, тоже устроившись поудобнее, и, видимо, ждал, когда фашисты подойдут поближе, чтобы не тратить зря боезапас, а бить наверняка. И когда наконец раздалась команда "огонь", Петр уже держал на мушке фашиста, нажал спуск. Фашист дернулся, словно с налету наткнулся на препятствие, взмахнул нелепо руками и упал.
Справа басисто затакал ручной пулемет. "Венька Колесов", - подумал Петр, привычными точными движениями сменяя диск автомата.
Враги залегли.
– Не давайте им подняться, ребята! - крикнул Яковлев.
Неподалеку разорвалась мина. Осколки зашлепали по земле. Потом вторая. Третья. Таканье пулемета оборвалось.
Петр повернул голову посмотреть: что там случилось у Колесова? Но ничего не увидел. Только обрезанное краем воронки небо, белесое от дыма. Оно сладко пахло порохом. Вот как сейчас бензином.
…Потом, заново переживая первый бой, мысленно повторяя все, что он делал, начиная с команды "в цепь", Петр понял, что, неумолимо гоняя на учении бойцов, сержант не для себя старался, для пользы дела.
Промелькнуло несколько домов. Вспыхнула оранжево черепица крыш, будто проскочили мимо гигантские белки. Танк несколько раз сильно встряхнуло.
– Держись, ребята! - крикнул сержант Яковлев.
Его никто не услышал, голос растворился в грохоте гусениц. Все и так держались друг за друга.
Петр попал в десант впервые. После недельного непрерывного наступления их сменила свежая часть, а роту отвели на отдых, разместили на окраине полусгоревшего села. Усталые бойцы повалились спать, не дожидаясь походной кухни. Тело ныло, как после побоев. А тут - тревога. Отделение заняло свое место в строю.
Вместе с комбатом пришел командир полка подполковник Церцвадзе, тоненький, черноглазый, улыбчивый. Петр видел его несколько раз. Сейчас подполковник не улыбался, темное лицо его с острым, горбатым носом и дряблыми мешками под глазами было хмурым. Тоже, видать, не спал. Он молча обошел строй, вздохнул. Обронил тихо:
– Устали?… Вижу - устали. Счастливые вы люди. Нет слаще усталости, чем в наступлении! А? Вон как фашисты от вас драпанули. Герои! Все как один герои! - На мгновение сверкнули белые зубы, и снова лицо потемнело, нахмурилось. - Сейчас бы в баню и подушку давить.! А тут такое дело. Километрах в семидесяти отсюда - концентрационный лагерь. Есть сведения, что гитлеровцы намереваются замести следы своих преступлений. Всех в том лагере уничтожить! А там есть женщины и дети. Дети! - внезапно крикнул Церцвадзе. - Понимаете, дети! Генерал-лейтенант Зайцев дал танки. Задача: прорваться к лагерю во что бы то ни стало. На вас вся надежда, гвардейцы!
- Предыдущая
- 2/40
- Следующая
