Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - Брайан Фрэнсис - Страница 16

• Предыдущая
• 16/98
• Следующая

Но хотя мальчик, как мне представляется, крепко спал, он вдруг резко поднялся, сел совершенно прямо и произнес: «Нам нужно остаться здесь и завтра. До завтрашней ночи». И снова лег.

Мы все слышали, что он сказал, и были поражены силой, с которой прозвучали его слова. Том Тейлор стоял так близко от меня, что даже в темноте я мог разглядеть, как он нахмурился. Я подумал было о том, чтобы расспросить Луи о причинах такого заявления, но понял, что его сразу же охватил глубокий сон. Его мать с тревогой взглянула на меня, и я кивнул — мы останемся здесь и завтра.

Мы развернули пакеты с провизией. Молоко все еще было свежим на вкус, рассеяв мои страхи, что оно могло свернуться за время пути. Как нам удалось упаковать достаточно еды и одежды для четверых путников, в то же время не обременив себя излишне тяжелым весом, я до сих пор не понимаю.

Изредка обмениваясь приглушенными замечаниями, мы с наслаждением утоляли свой голод. Том закурил трубку, прикрывая ее ладонью, чтобы ее мерцание не было замечено с какого-нибудь холма или фермы. Вскоре он тоже заснул, оставив меня впервые наедине с Грейс Ричардсон. Немного погодя она поднялась и вышла из амбара. Скрываясь в темноте за дверью, я мог видеть, как чуть поодаль она ходит по траве взад и вперед, взад и вперед, высоко поднимая ноги. Через некоторое время она вернулась и улеглась рядом с сыном.

Ночь достигла своей глубины, того времени, когда лесные создания принимаются кричать и выть в чащобах, а звезды рассыпают над нами свой самый серебристый перец.

Может показаться странным, что я говорю это, но наибольшую тревогу вызывала во мне необходимость задать Грейс Ричардсон несколько серьезных прямых вопросов. Возможно — я не мог тогда судить со всей определенностью — так повлиял на меня тот безумный день, но ни одна женщина еще не воздействовала столь сильно на мои чувства, не туманила мысли, не вызывала такой паники в душе.

Ей тоже не спалось. Примерно через час я услышал, что Грейс Ричардсон встала. Она прошла мимо меня — я сидел у не имевшего дверей выхода из амбара. Я понимал, что должен заговорить с ней, начать распутывать тайну, крывшуюся за всем этим смятением. Она опустилась на траву в нескольких футах от меня. Несколько минут прошли в молчании; в тишине я слышал лишь два звука — ее дыхание и биение моего сердца. Тьма лишала меня наслаждения видеть ее лицо. Я пытался справиться со смущением.

— Вам не спится, мадам?

Она не ответила. Может быть, не слышала? Может быть, не испытывала желания разговаривать, а хотела только сидеть, глядя на звезды? И поэтому я ее напрасно побеспокоил? Я был разочарован, сердит на себя, но тут она, не промолвив ни слова, поднялась, снова ушла во тьму амбара и опять легла рядом с сыном. Вскоре Грейс Ричардсон погрузилась в сон.

Я почувствовал, что у меня сводит ноги: я давно уже не проводил столько времени в седле, не ездил так долго и так продолжительно быстро. Ослабив завязки на сапогах, разминая колени и икры ног, стараясь делать шаги пошире, я принялся ходить взад и вперед перед амбаром. Наши лошади вздыхали и пофыркивали — тихие, умиротворяющие звуки.

Ночь как будто бы прояснела: так всегда бывает, когда глаза привыкают к темноте. Мы остановились на полпути к вершине холма, на покрытом лугами склоне глубокой долины, поросшем после сенокоса густой и сочной травой. На вершине холма, казалось, было светлее: вот возможность оценить окружающую нас обстановку, подумал я.

Подъем был труден: приходилось идти по неровной поверхности, предательски опасной в темноте. На вершине стояло огромное одинокое дерево. К нему я и направил свои шаги. Когда я приближался к дереву, кожу у меня на шее под затылком словно обдало холодом, по спине поползли мурашки. На холме появились всадники, мчавшиеся во весь опор. Копыта их коней гремели по твердой земле.

Я стоял под широко раскинувшимися ветвями дерева. Впереди я видел мчавшиеся ко мне тени. Это были не кони без всадников, не табун одичавших лошадей. Звезды спокойно смотрели вниз. Всадники все приближались. Казалось, ночные тени несутся рядом с ними. Ближе и ближе мчались их кони. Сквозь подошвы сапог я ощущал, как в землю, словно молотками, бьют конские копыта. Я наконец отважился посчитать их — один, два, три, четыре. Но на самом деле я этого и ожидал, ибо с того момента, как я впервые услышал стук копыт, я с ужасом и уверенностью понял, кто такие эти всадники и что им нужно.

Теперь я верю, что сердце может от страха остановиться, а кровь в жилах обратиться в лед. Всадники галопом мчались мимо. Возможно, на такой скорости и в такой темноте они не смогут меня заметить.

Вдруг, ярдах в пятидесяти от того места, где я стоял, ехавший во главе всадник осадил коня. Меня увидели! Полуобернувшись, он туго натянул поводья и дал спутникам сигнал остановиться. Все спешились тут же, ярдах в тридцати от меня, и принялись совещаться меж собой. Ужас мой возрастал.

Однако ничего не произошло. Никто не двинулся в мою сторону, ничей голос меня не окликнул, ни один ружейный ствол не был в меня нацелен. Так увидели они меня или нет?

Как и прежде, главную скрипку играл Молтби, остальные слушали. Я мог видеть их силуэты, но их лица скрывала тьма; мог слышать голоса, но не разбирал слов; от этого мне стало только хуже, ведь в воображении все предстает более ужасным, чем в реальности. А страшнее всего было то, что я сумел разглядеть горб на той зловещей спине.

Неожиданно от сознания моего положения меня словно кулаком ударило по голове. Когда они приближались, я — естественно — выбрал для укрытия дальнюю от них сторону ствола. Теперь же, когда они проехали мимо, я оказался на стороне, наиболее открытой их взглядам.

Я огляделся вокруг, ища другого укрытия или способа незаметно уйти, но глазам моим представало лишь открытое пространство. В любой момент меня могли обнаружить. Неужели свет летней ночи, столь благоприятствовавший нам до сих пор, вот-вот вынудит меня заплатить за это непомерной ценой? Душа моя замирала от боли при мысли о спящих в амбаре друзьях.

Я твердо убежден, что большинство проблем можно решить, если их тщательно обдумать. Сосредоточившись, я вгляделся в силуэты этих беспокойных, злонамеренных людей. Затем, почти не сознавая, что делаю, я принялся создавать себе укрытие. Медленно, очень медленно я поднял руки над головой и стал пригибать книзу большую ветку, нависавшую надо мною, пока густая листва не закачалась тихонько перед моим лицом. Я нагнул ветку еще ниже, теперь она почти касалась земли. Если посмотреть с того места, где они остановились, можно было подумать, что одна из веток дерева просто-напросто не в том направлении выросла.

• Предыдущая
• 16/98
• Следующая