Теоретические основы и методология полемики с протестантизмом - Рубский Вячеслав - Страница 12

Для того чтобы соотнести цель и методы межконфессиональной дискуссии нам необходимо сделать краткую характеристику применяемых методов убеждения оппонентов. Это позволит нам выявить методологические причины низкой эффективности традиционных приёмов полемики.

Есть ощутимая разница в том, как принимает человек идею, и тем как он её аргументирует. В стремлении придать убедительность своей точке зрения полемист часто привлекает генетически не относящийся к ней материал. Так, например, убеждённость в богодухновенности Писания возникает не от прочтения цитаты 2 Тим. 3,16. Но когда протестант говорит на эту тему, то представляет это высказывание ап. Павла как основание своей убеждённости. В подобных случаях соотношение тезиса и доказательства логически анахронично. Таким образом, подобного рода логические построения оказываются спекулятивными. Их невозможно опровергнуть, так как цитаты и аргументы в них являются вторичными по отношению к убеждению автора. Тем не менее, цитаты и доводы неизменно представляются в качестве основания. И если острие нашей мысли будет приковано к доводам оппонента, то даже разрушив их, мы только стимулируем собеседника к подбору новых аргументов, так как подлинная основа его убеждённости остаётся в таких случаях вне обсуждения и дискуссии.

Об этом писал прот. А. Шмеман: «"Ересь" всегда нечто очень цельное, не надуманное, она действительно, прежде всего, выбор на глубине, а не поправимая ошибка в частностях. Отсюда – безнадёжность всех "богословских диалогов", как если бы речь всегда шла о "диалектике", об аргументах. Все аргументы в богословии post factum, все укоренены в опыте; если же опыт другой, то они и неприменимы».[186] Таким образом, единственным конструктивом диалога православия и протестантизма может быть только внесение самого мировосприятия, то есть парадигмы в область обсуждения. Доказательная сила любой аргументации зиждется на общности парадигм. Например, если православный и католик легко соглашаются с почитанием мощей, то это происходит не потому, что в Писании есть на это одобрение (даже если, они на него указывают), а по общности восприятия постулата о причастности материи Богу («онтологический символизм»). И наоборот: протестант не потому отвергает иконопочитание, что так диктует Писание, а потому, что его восприятие материи как символа значительно отличается от православного. Этот аспект дискуссии в подавляющем большинстве игнорируется, что в свою очередь низлагает её конструктивность.

Как бы ни звучали тезисы дискутирующих сторон, какими бы доводами они ни обрамлялись, полемист не может не учитывать следующего фактора: не так важно, что именно утверждает та или иная сторона, важно почему (то есть вследствие какой глубинной мотивации) человек так утверждает. А в этом измерении единства намного больше: убедительный мотив большинства рядовых протестантов – «потому, что так сказал пастор!» равен мотиву православных – «потому, что так сказал священник!». В этом смысле разность мнений в ряде случаев теряет свою значимость, и оба оппонента по существу утверждают одно. Развивая эту мысль, Иван Васильевич Киреевский писал: «Многие, можно сказать даже большая часть людей, повторяют определения своей веры бессознательно, не замечая той связи, которая существует между отвлечённым символом и живою верою. Можно даже искренно исповедуя одно вероучение, направлением ума и складом души принадлежать к другому, не замечая этого».[187] По этой причине увязание в дискуссиях по десяткам тем доктринальных расхождений представляется бесперспективным в самой стратегии своего осуществления.

В традиционном русле проведения дискуссионных бесед присутствует уже замеченная обеими сторонами неприятная особенность. В то время как обоюдно принято положение, что полемике надлежит проходить в одной плоскости, то есть тезис и антитезис должны находится в одном поле, не менее необходимо избегать прямого отрицания тезисов оппонента, так как в таком случае один из участников дискуссии должен будет оказаться «побеждённым». Такой принцип дискуссии недопустим, так как стремление «выиграть» и «не ударить в грязь лицом» превращает полемику в пресловутую «защиту мундира».

В рамках школьного богословия избежать этого невозможно по той причине, что возражения традиционно подаются не только в той же богословской схеме, но и в тех же понятийных категориях. Например, на протестантский тезис: «Всё Священное Писание Ветхого и Нового Заветов осуждает... все виды изображений»[188] православные приводят ряд библейских цитат с целью опровержения данного тезиса, но без углубления этого уровня дискуссии опровергается только слово «всё» или «все» в этом тезисе. В результате оппонент ставится перед заведомо ложной дилеммой выбора приоритетных цитат «за» и «против» священных изображений. В этом случае даже если протестант и меняет своё мнение по этому вопросу, то всё равно остаётся без понимания существа обсуждаемого явления (в приведённом примере – иконопочитания и идолопоклонства), так как предметом обсуждения было не явление как таковое, а аргументация его библейского обоснования.

Для того чтобы ответить полноценно, православный собеседник должен представить тезис оппонента в иной (православной) парадигме. Тогда не возникнет необходимости опровергать само апологетическое построение оппонента, а только тот мировоззренческий (философско-богословский) базис, который придаёт ему правоту.

Полемическая победа в противостоянии протестантам чаще всего оказывается стратегическим поражением: православные апологеты негласно принимают сам фундамент протестантизма – самодостаточность и доказательность текста Библии в вопросах учения Церкви. «Оттого случалось иногда, что, откинув заблуждение, выразившееся в одной фор­ме (как догмат или установление), – писал Ю.Ф. Самарин о характере православной апологетики, – мы не узнавали его в другой; случалось даже, что мы тут же, в самом опровержении, усваи­вали его себе, перенося в своё собственное воззрение побуж­дение, его вызвавшее; корень его всё-таки оставался в земле, и новые отпрыски, которые он пускал от себя, часто засоряли и нашу почву».[189]

Ю.Ф. Самарин пишет и об одних и тех же кочующих аргументах, столетиями переписываемых из книги в книгу, что равно относится к обеим сторонам. В результате оппоненты, в очередной раз компонируя знакомые доводы «за» и «против», не выносят из полемики с иной конфессией ничего принципиально нового, конструктивного. Православные апологеты в попытке говорить «на языке оппонента» обрекают себя оставаться в глазах ЕХБ недостаточными баптистами, а в глазах АСД – непоследовательными адвентистами. Например, в книге священника Даниила Сысоева «Прогулка протестанта по православному храму»[190] автор в ответ на требование протестанта: «докажите из Библии, что православные молятся Богу правильно», отвечает – «Хорошо… я, с Божией помощью, постараюсь показать, что всё и устройство (храма) и всё наше богослужение полностью библейское». И далее: «Согласен. – Отвечал он. – Попытайтесь доказать, что все ваши храмы, иконы, мощи, свечи, кадила не противоречат Библии. Не верю, что это у вас получится! – Замечательно...»,[191] – подхватывает миссионер, и последующие свои доводы подчинят критерию наличия библейской ссылки. Неудивительно, что на этом пути православный полемист приходит к обвинению протестантских молелен в том, что они «совершенно небиблейские!» потому, что в них нет «главнейшего предмета» – жертвенника.[192] Доказав «библейскость» всех атрибутов храма вплоть до решётки на окнах, автор, парирует очередное чисто «библейское» возражение: «Видите, перебил меня сектант, – вы ввели нечто новое, кроме того, что вам дали апостолы, а значит, ваша Церковь не апостольская!». На что автор возражает: «Из того факта, что мы ввели действительно нечто, чего нет в библейских текстах, ещё не следует, будто этим мы как-то исказили Откровение. Наша Церковь живая. Она – растущий организм, и мы не можем, поэтому, заковать её в рамки одной Библии. Мы не служители убивающей буквы, но Духа животворящего».[193] Сам автор не замечает, что эти два принципа взаимоисключающи, но нам следует это заметить: или мы так мыслим и устроены потому, что живы во Христе, или потому, что у нас на всё есть строка из Писания.