И опять мы в небе - Бороздин Виктор Петрович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/46
• Следующая

Закрыв бортовой журнал, Паньков окинул взглядом тесную рубку, сосредоточенно работающих вахтенных. Все эти парни, что летят сейчас на В-6, были первыми советскими воздухоплавателями-дирижаблистами. И строителями первых отечественных кораблей. Своими руками, по крохам, по кусочкам собирали их.

…В тридцатом году всех их, студентов дирижабельного факультета, направили учлетами для прохождения летной практики на дирижаблях Осоавиахима. Громко сказано: «на дирижаблях!». Дирижабли им предстояло еще построить. В то время на всю страну был один-единственный слабенький дирижаблик под названием «Московский химик-резинщик», да и тот больше стоял в ремонте, чем летал.

Молодой Советской стране, только оправившейся после разрухи гражданской войны и развертывающей строительство на всей огромной своей территории, дирижабли были очень нужны. Эти воздушные корабли, не требующие дорогостоящих посадочных площадок, могли бы перевозить грузы и пассажиров к самым отдаленным, недоступным для других видов транспорта местам.

Все они очень хорошо это понимали и за дело взялись с горячим пылом. Газета «Комсомольская правда» бросила призыв: «Даешь эскадру советских дирижаблей!» На стенах домов, на афишных тумбах, просто на дощечках, выставленных на перекрестках дорог, запестрели лозунги: «Построим эскадру дирижаблей имени Владимира Ильича Ленина!», «Сэкономь пятачок, опусти во всенародную копилку!»

В городах, поселках, деревнях звонко падали трудовые пятаки в жестяные кружки-копилки, с которыми ходили повсюду на сбор средств комсомольцы, пионеры. Было собрано двадцать восемь миллионов рублей.

Началось строительство. Будущие дирижаблисты прежде всего стали рабочими.

На заводе «Каучук» они прорезинивали специальный материал – перкаль, складывали втрое, пропускали через валки-прессы. Перкаль получался необычайно прочный, не пропускающий ни воду, ни воздух. Рулоны этого перкаля перевозили, трясясь на гремящих по булыжнику полуторках, на Садово-Черногрязскую, там, недалеко от Курского вокзала, в полуподвальном помещении бывшего трактира разместилась специальная пошивочная мастерская. Туда же отвезли они и раздобытые на военном складе, сшитые из такого же перкаля старые газгольдеры[6], сохранившиеся еще с империалистической войны. Хлопотливые девушки-курсантки Воздухоплавательной школы кроили, клеили, строчили на машинках из всего этого материала оболочку дирижабля – огромный мешок, в который должно было войти две с лишним тысячи кубометров газа. Зачищали края перкаля, несколько раз промазывали жидкой резиной, сострачивали, прокатывали шов тяжелым валиком, чтобы накрепко все склеилось. И снова проклеивали. И снова прокатывали.

Милые девушки в черных бушлатах с золотыми пуговицами (крылышки с пропеллером), в лихо сдвинутых набекрень беретиках – их будущие пилоты-штурвальные, бортмеханики! Круглолицая, с ямочками на щеках, то и дело взрывающаяся смехом Вера Митягина (Демина). Худенькая, с копной темных волос и строгим взглядом карих глаз Люда Эйхенвальд (Иванова). Статная, даже несколько величавая, с мягкой улыбкой на пригожем лице Женя Ховрина. Непоседливая, как воробей, по-детски доверчивая, полная желания все сделать хорошо Катя Чаадаева (Коняшина). Они были неутомимы. Горы простроченного перкаля вырастали вокруг них. Им тоже хотелось как можно скорее увидеть корабль в воздухе и самим подняться в нем.

Гондолу изготовили в ЦАГИ. Мотор им дали списанный с самолета. Добровольное общество Осоавиахим – организация хоть и полная энтузиазма, но любительская, отсюда и возможности.

Собирали дирижабль в подмосковном пригороде Кунцево, в глубоком овраге, перегородив его брезентом от ветра. Даже сотрудники «Комсомолки» приезжали туда, помогали.

Над головой небо. По бокам оврага в обе стороны лес уходил. Казалось, Москва отсюда далеко, ее не видно и не слышно. Голоса людей, стук топоров и молотков перекликались с птичьими голосами.

Мастерили высоченные стремянки – они понадобятся, когда оболочка, наполнившись газом, «вырастет» и надо будет ее оборудовать. Вкапывали в землю столбы – причальные мачты. Заготавливали балласт. Только при сборке дирижабля, чтобы удержать его у земли, балласта понадобится больше двух тонн.

На берегу Москвы-реки оказался отличный рассыпчатый песок. Девушки насыпали его в небольшие, но становившиеся увесистыми мешки, а парни тащили мешки к месту сборки. Сережа Демин взваливал на спину сразу три. Шел вразвалку, не спеша и не останавливаясь. Еще и покрикивал:

– А ну, кому подсобить?

– Сами с усами! – задиристо отвечали ему. И, поднажав, пытались обогнать. Но это редко кому удавалось.

Сережа к тяжелой работе привык с детства. В годы гражданской войны, когда отец ушел драться с Колчаком, они – мама и трое мальчишек – одни бедовали в Казани. Мама подрабатывала шитьем. Их, ребят, на работу не брали – малы еще. Они зарабатывали, вскапывая чужие огороды, сажали картошку, морковь. Пололи. Все лето сторожили. Осенью убирали урожай. Часть урожая им отдавали за труд. Когда кончилась гражданская война, воинскую часть, где служил отец, перевели в Москву. Переехали и они. В Москве тоже еще было туговато. Зарабатывали чем могли. Утром впрягались в тележку, развозили с Болотного рынка, который был рядом, разным хозяйкам корзины с овощами. А днем отстраивали в полуразрушенном доме на Полянке свое жилье. Отец мог приходить только изредка, но он делал все очень умело и здорово, учил их стелить полы, потолки, вязать двери, рамы… Давал им задание, и они выполняли его самостоятельно. Самое трудное Сережа брал на себя, он был старший.

…Мешки укладывали вокруг сморщенной, пока еще безжизненной оболочки, крепили к ней тросиками. И вот она уже в плену этих тяжелых, туго набитых колбасок.

Наконец можно было начинать сборку. Прямо на траве разложили чертежи. Стоя, сидя, приткнувшись кто как мог, сгрудились вокруг. Началась работа, которую они так нетерпеливо ждали – переносить всю сложную конструкцию стабилизаторов, рулей, газовых клапанов, системы тросов, управляющих ими, с чертежей на распростертую перед ними оболочку будущего корабля. Рулевое оперение, катушки со стальным тросом, дюралевые трубки – все уже было под рукой. Они взялись за дело, ничего не замечая вокруг.

Руководил всеми работами замечательный человек, отлично знающий дирижабельное дело, старейший русский воздухоплаватель Евгений Максимилианович Оппман, еще в империалистическую войну летавший командиром «Зодиака», одного из четырех закупленных перед войной царским правительством во Франции дирижаблей. С этого дирижабля он сбрасывал бомбы на вражескую австрийскую крепость Перемышль – в империалистическую войну такое еще было возможно.

Подвижный, энергичный, как ни странно, без следа военной выправки, мягкий в обращении человек. К дирижаблю он относился нежно, знал все его повадки, все особенности каждого его элемента. Сам очень точный в работе, он невольно вызывал и у других такое же отношение. Ясно и наглядно раскрывал перед ними всю суть нового, пока еще известного им только в теории необыкновенно увлекательного дирижабельного дела. Сразу оживали чертежи, становилось понятным, куда и для чего тянется каждая расчалка, где ее надо крепить, какую нагрузку ей предстоит выдерживать.

Раскрутив десятиметровые рулетки, они ползали по оболочке, отмеряли, размечали…

Иногда им казалось, что кое-что здесь можно сделать иначе, лучше, стоит только немного поломать голову. Они тут же начинали чертить на клочке бумаги новые схемы. Демин пробовал перекраивать по-своему. Гудованцев прикидывал что-то свое. Они доказывали друг другу, опять брались за рулетку…

– Схватились, «теоретики», – смеялся над ними Володя Лянгузов.

Нехотя подходил, заглядывал через плечо. И… тут же включался. Теребя густую шевелюру, иронически приглядывался Володя Шевченко. Их окликали, звали заняться другим, сейчас более нужным делом. Они не слышали.

• Предыдущая
• 8/46
• Следующая