И опять мы в небе - Бороздин Виктор Петрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/46
• Следующая

«Здравствуй, наш славный покоритель воздушных пространств, гордость воздухоплавателей Долгопрудного и, более того, любимая всеми нами Людмилка Иванова!

Дошла к нам сюда, к Черному морю, недобрая весть, что в лютых боях фашисты частично поломали тебе крылышки, и ты находишься сейчас на излечении, доказывая врагу, что жива! Не сгинула! Не пропала!! Шлет тебе категорическое пожелание успеха в этом зам. командира 1-го Отдельного воздухоплавательного дивизиона Черноморского флота, инженер-капитан, небезызвестный тебе Володька Шевченко. В самом деле, Люда, будь непременно жива и здорова!»

Володя писал о том, как, защищая с воздуха Севастополь – главную базу Черноморского флота, – они каждый вечер поднимают в небо вокруг всей бухты и на рейде аэростаты заграждения. На суше это делать просто, а вот в море…

«На большой волне поставить аэростат на якорь не просто. Море не хочет думать о том, что катерочки наши рассчитаны максимум на трехбалльное волнение, и выдает куда более сильное. Да и ветер тянет его с такой силой, что моторы еле справляются.

Все темное время суток – время обычных налетов вражеской авиации – аэростаты покачиваются на высоте трех-пяти тысяч метров.

Бои идут почти непрерывные. Нет с нами уже многих, с кем начинал здесь служить. Фашистские «мессеры» обстреливают наши окопы и разбрасывают листовки, содержащие «объективную» информацию о том, как «плохи наши дела» и как «хорошо в плену». Каскад соленых матросских изречений, подкрепленный пулеметными очередями, бывает обычно им ответом. Однако стоп травить! Чтобы не отнимать у тебя драгоценное и невозвратимое время на разбор моих каракулей, кончаю. Скажу только, что всегда помню вас с Верой, героических женщин нашего, в общем-то, мужского воздухоплавательного содружества, без жалоб принявших на себя нелегкую фронтовую судьбу. Знаешь ли что-нибудь о ней?

Главнее всего и прежде всего – поправляйся. Будет еще резвость в ногах!

Братцам-долгопрудненцам передавай от меня черноморский привет.

Володя. 1942 года, апреля, 12-го дня».

«Возвращаюсь с «того света», Люда, так говорят те, кто вырвал меня у смерти в тифозном лагерном изоляторе. По миру, в который вернулась, искореженному и поруганному людьми с паучьей свастикой на рукаве и в душе, ступаю с трудом, зыбок он под ногами… Но надо помогать выжить другим. Вместе с санитарами мою прибывающих больных. Воды полагается два ковша на душу. Часто и они бывают ни к чему. Пока снимаем одежду, чтобы бросить в дезкамеру, глянем, а ему уже наша помощь не нужна…

С болью узнала, что здесь кончилась жизнь Миши Волкова. Доктор Березкина показала запись в регистрационной книге: «Волков Михаил из Долгопрудного». Еще недавно билось здесь, не сдаваясь, Мишино сердце.

Отвести беду от другого стараются все. Когда доводится дежурить на кухне, выносим тайком картофельные очистки для самых слабых. Недавно охранник чертовски избил меня за это. Забившись в угол, зло думала: все равно еще буду… Галина Ивановна Березкина спасает санитарку Евгению Михайловну Коган, выдавая ее за родственницу, значит, за русскую. За укрывательство – расстрел. Но не нашлось предателя, никто не выдал.

Голод нас забирает все больше. На считанных деревьях ободрана и съедена кора. Трава буйно и свободно растет только среди рядов колючей проволоки. Лопух, большущий, как ухо слона, высунулся из колючки. Отчаявшиеся пытаются ночью подползти. И протянет кто-то руку, схватит… Автоматная очередь с вышки – и уже не сорвать ему крупицу жизни.

Охранники непрерывно рыщут по лагерю, выискивая среди военнопленных комиссаров, коммунистов. У них особая ненависть к людям, сильным духом, которые дают поддержку остальным.

Обреченные уходят за ворота с пением «Интернационала», взявшись за руки, плечом к плечу, бросая остающимся прощальный взгляд – в нем пожелание жизни, последний привет Родине… Мы слышим, как автоматные очереди обрывают гимн, и все встаем, приподнимаются даже те, кто по многу дней уже не в силах был подняться…

Смерть над лагерем летает совсем низко. Как остро чувствуется жизнь там, где ее совсем мало, – небо, леденящий воздух и чудом пробившаяся травинка на истерзанной лагерной земле…

Если тебе сейчас дышится вольно, Люда, дыши полной грудью!»

«Только тебе, Верка, больше никому, признаюсь: временами от меня уходит надежда. Уже восемь месяцев лежу. Будет ли конец?..

Смотрю на тех, кто ходит, на врачей, сестер, им это так легко дается. Даже на тех, кто на костылях… Истомила постоянная горизонталь – пол, койка, на которой лежу, потолок… – он давит. От того, что пишут ребята, голова пошла кругом.

В-1 расконсервирован, летает! Перед глазами все время наши корабли. Статный, красивый В-6, стройный В-8, немножко «беременные» В-2, В-3, В-4, недолговечный В-5, милый «огурчик» В-1. Запах водорода плюс резины, который знают все воздухоплаватели, который другим никому не нравится, а нам кажется самым сладким запахом на свете. Летом в эллинге прохладно, и стоят, как живые, корабли, живые по-настоящему, их уже нельзя оставить без присмотра – то газку дать, то воздуху, то привязать покрепче, чтобы не раскачивались.

Родные корабли, дайте мне силы!..

Остеомиелит. Так называется мое заболевание. Что оно значит, не знаю, но врачи сказали: неизлечимо, на всю жизнь. Как услышала, помертвела. А потом все во мне встало на дыбы. Это мне-то всю жизнь лежать, ничего самой не делать и только принимать помощь от других? Мне, привыкшей свободно двигаться по земле и в воздухе, стоять у штурвала! Дудки! Они же не знают моего характера. Я упрямая. Много боли довелось вытерпеть, но, если надо, стерплю и не столько, а встану, вопреки всем законам медицины.

У меня под подушкой Сашкино письмо. Порою крепко сжимаю его в руке.

«Дорогая моя Людмилочка! Я считал бы себя счастливым, если бы у тебя пострадали даже обе ноги, лишь бы ты осталась, моя дорогая! …Ходить будешь, я сам тебя научу».

Его наградили орденом Отечественной войны 2-й степени. Вручали в Кремле. Эх, хоть бы в этот день быть с ним!»

О том, что сама награждена орденом Отечественной войны 1-й степени, Люда еще не знала. Награда найдет ее только в сорок пятом.

«На тебя, Вер, пришла похоронка. А я не верю и не поверю ни за что! И мои слова найдут тебя. Где-то ты есть. Может, на краю гибели и тебе сейчас невмоготу. Если бы я могла, собрала бы свои силы и перекинула тебе через все расстояния. Может, ты ранена или тяжело больна и лежишь где-то беспомощная, как лежала недавно я. Если так, пусть и возле тебя окажется другая тетя Поля – на Руси много таких женщин, желанных и безотказных в своем милосердии, – и спасет тебя!

Ты будешь жить! Мы с тобой увидим конец войны и конец фашизма».

«Как прекрасен вертикальный мир, Верка, родная! Я пробыла в нем несколько зыбких секунд, потом все закружилось и, обессиленная, я упала на койку. Но ведь они были, эти секунды! Вертикальные стены, спинка койки, в которую я вцепилась, сестричка Олечка, поддерживающая меня, я сама… Опрокинутый мир встал наконец на свое место. За окном зеленели липы, успела ухватить взглядом верхушки.

Через некоторое время, собрав силы и закусив губы, ведь больно до чертиков, снова встала на непослушные, не держащие меня ноги. Не верилось: неужели стою?!

Пришло письмо от Попова из Долгопрудного: «Я, Почекин, Коновальчик и Раевский подали рапорт об отправке на передовую. Почекин уже назначен командиром 7-го Отдельного воздухоплавательного дивизиона аэростатов артиллерийского наблюдения. Коновальчик – командиром одного из отрядов АН этого дивизиона. Они отбывают на Волховский фронт. Со дня на день должны получить назначение и мы с Раевским. Гарфа и Устиновича пока не отпускают, им поручено строительство нового дирижабля конструкции Гарфа. Кораблю уже и имя дали – «Победа». Хорошо, правда?

Здесь уже все налажено. В отрядах ВДВ непрерывно идут тренировочные прыжки парашютистов-десантников с привязных аэростатов. Недавно собранный В-12 летает к аэростатным точкам у Звенигорода, Тулы, Каширы, Серкова, Медвежьих озер, поселка Гаврилов Посад Ивановской области и другим. Доставляет газ, подкармливает аэростаты.

• Предыдущая
• 41/46
• Следующая