Осада Азова - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 37
- Предыдущая
- 37/89
- Следующая
Царь улыбнулся.
– А ты не купил там девку? – спросил он.
– Ге! – усмехнулся Томила. – Девка у меня на Валуйках есть. Такой девки, царь, нигде не купишь.
– Такая же, как ты, громадина?
– Нет, батюшка государь, малость поменьше, да девка во всем дюже складная…
– Богатая?
– Богатство все в ней. За такую девку богатство грех просить. За такую девку дают богатство.
– Сколь же ты дашь богатства за нее?
– Одну голь – себя, Томилу бедного…
– Ну, далее. Идет торговля бойкая, купцы съезжаются, покупают, продают…
– Коней казакам ногайцы дарят. Народы всякие в гости к казакам приезжают, беседы ведут, вино на радостях пьют, царю служить все крепко обещают. Там всякие люди бывают: с Булгарии, Сербии, Черногории. Им надоело под турком сидеть, воли своей христианской не иметь. А турок, так по всему видно, придет Азов-город брать. Он ведь давно готовится и крепко. Пойдет султан непременно морем и степью. Война будет большая!
– Откуда это тебе ведомо?
– Приехал из Керчи в Азов турок Тохтамыш с товарами. Хитрый такой, и говорит: султан готовит многие большие и малые суда для похода на Азов. Войско-де собирает всюду, где только можно. Окромя своего войска, султан сам поведет с собой на Азов полоняников русских, усердных греков, литовцев, немцев, сербов, булгар, черкесов, абхазцев. Собирает войско, говорил тот турский купец, тысяч двести-триста и разметает казаков по полю, как иногда челны метает на море. Сейчас войско главное согнано со всех концов под Багдадом.
– Да то, видно, был не купец, а султанский лазутчик, – сказал царь огорчаясь.
– Иной раз и к ложному слову лазутчика надо ухо приставить.
– Верно.
– По указу султана, говорил тот турок, в Кафе, в Керчи, Тамани и во многих причерноморских городах готовят большие хлебные запасы для турского войска. А у казаков хлеб на исходе, пороху мало, свинцу, ядер. Пушек-то у них, поди, с триста будет. Пошли им, царь, хлеба, свинцу, пороху… Они, как я заметил, пульку зря не посылают, зерницу твоего пороха берегут всяко, сухарь едят подумавши. Хлеб дорогой. В Азове с хлебом скудно, осьмина ржаной муки стоит два рубля. Четверть муки пшеничной, пшена стоят три рубля, ведро вина – два рубля. Вот так и живут. Астраханские служилые люди – семьсот человек – пришли на Дон во главе с сыном боярским Яковом Полдениновым, да как узнали про скорый приход турских и крымских войск под Азов, ушли назад, в Астрахань.
– С чего бы это?
– Мне-то откуда знать! Астраханский воевода Федор Васильевич Волынский прислал их будто для языков, а там, кто его знает, пришли стрельцы да наскорях и ушли. Нешто кому хочется на жареной сковородке вертеться. Азов, царь-батюшка, не мед, а горькая редька. Вот ту горькую редьку и едят казаки.
– Ты смело говоришь.
– Цари смелость любят, – сказал Томила.
– Верно. Говори далее. Присядь, детинка, присядь, Томилушка.
– Да я, батюшка государь, привычный, могу стоять долго, а перед тобою и год простою.
– Присядь, атаман, присядь.
Томила осторожно присел, украдкой пригладил густые черные волосы и снова уставился своими карими глазами в глаза царя.
– Забыл я поведать, просили атаманы сказать, ногаев со всеми их улусами и семьями старанием Алексея Старого привели.
Царь встрепенулся, и глаза его заискрились.
– Хорошо. Похвально. Благодаренье богу! – сказал он молитвенно и перекрестился желтой дрожащей рукой. – Спасибо тебе, Томилушка, за вести такие добрые, необходимые государству. Приятные вести. – И велел позвать немедля думного дьяка Лихачева.
Вошел Федор Лихачев с грудой бумаг. Томила встал, низко поклонился боярину. Царь приподнялся, свесив с постели желтые босые ноги с длинными и худыми ступнями.
– Великий царь-государь, – с тревогой сказал боярин, прикрывая атласным одеялом царские ноги, – застудишься… Побереги себя. Лежал бы…
– Видал детинку? – живо сказал царь боярину.
– Вижу, крепок молодец.
– Слыхал, старанием атамана Алеши Старого войско Донское привело многих ногаев с семьями и улусами под нашу царскую руку?
– Не слыхивал.
– Опять… «Не слыхивал, неведомо…» Вот Томила сказывал мне. Верно, Томила?
– Верно, царь-батюшка, привели под твою царскую руку, кормили их, поили, суда для перевоза через реку давали, пастбища для скота отвели, клятву с них на Коране взяли.
– Слава богу! – размашисто крестясь, сказал Лихачев. – Слава царю великого государства.
– Сие есть великое дело. С какими вестями ты прибыл, боярин?
– С челобитными.
Царь кивнул головой.
– С Воронежа воевода Мирон Вельяминов посылал по твоему указу вестовщиков Степана Паренова да Ивана Орефьева. Велено им было ехать из Азова на Воронеж лошадьми поскорей, днем и ночью, не мешкая нигде ни часу. С Воронежа поехали они водяным путем судном; а с Азова они купили себе для скорой поездки по два коня на человека, заняв деньги из ростов. А дали они за те лошади по десяти и по двенадцати рублев за лошадь. И как они поехали из Азова на Воронеж наскоро, у них от скорой езды на дороге на степи пали два коня, цена двадцать рублев. И тех они лошадей на степи кинули и приехали на Воронеж об один конь. А были они в посылке с проездом месяц и десять дён. Бьют челом, чтоб государь пожаловал их за донскую службу и за изрон.
– Службы-то их мало видел, – хмурясь сказал царь. – Пожалуем. Степану Паренову государева жалованья шесть рублев. Ивану Орефьеву денег пятнадцать рублев. За лошадей, которых на степи покинули, двадцать рублев из Большого приказу. Еще что?
– Челобитная усманского атамана Федора Петрова, ездившего на Дон для вестей. Посылал его Мирон Андреевич Вельяминов проведать казачьи, турские и крымские вести. Ездил он на Дон до Медведицкого городка. От скорой посылки у Федьки разгорелся конь и пал на степи. За свою царскую службишку и за изрон коня твоим жалованьем не пожалован.
– Велю дати ему, Федьке Петрову, своего государева жалованья для его бедности из Большого приказу два рубли. Еще что?
– Вельяминов челом бьет. На Воронеж из Азова приехал поп Осип, по прозвищу Зеленый. Прозван Зеленым за то, что у всех лица желтые, белые, красные, а у него лицо зеленое. В съезжей избе перед боярином он сказывал: погреб-де он с Дона после Петрова поста, отговевшись. Греб пять недель, оскудел в дороге, изголодался, изодрался, едва не утонул.
– Изголодался, изодрался, а что он в Азове видел? Все наперво свое – изголодался поп, а государевы дела для них в забвении. Чего он хочет?
– Царской милости, ласки, поденного царского жалованья.
– Это за что же? За пять гребных недель? Дать Осипу Зеленому поповское платье, изодранное пускай сам чинит. На бедность дать в память рубль царский. Еще что?
– Атаман Микита Богатов да казак Тимоха Карагач от себя пишут тебе, царю-государю.
– Чти полностью.
– «Под Азов ныне приходу турских людей и татарских не будет. Мы чаяли, что те каторги, с которыми бился Гришка Некрега, заумыслили приход под Азов. А ныне они стоят в Черном море, в гирле, промеж Керчи и Тамани по конец Азовского моря в заставе и берегутся приходу на себя донских атаманов и казаков, чтоб их не пропустить…»
– Занятно, но можно ли тому верить? Не из лазутчиков тот атаман и казак Тимоха Карагач? С чего бы это им, а не атаманам писать царю от себя? Что ж это они – умнее всех?
– Не ведаю, – сказал Лихачев.
– Проведай… А ты как думаешь, Томила?
– Царь-батюшка, сегодня ли, завтра ли, но, по моему разумению, быть под Азовом войне великой…
– И я в той думе пребываю, – сказал царь, укладываясь в постель. – Быть войне. Еще что?
– Атаман Михайло Татаринов просит оказать царскую милость донскому атаману Микифору Половневу, который ныне бездомно и голодно живет на Москве. На бою с татарами он был ранен. Раненого Микифора взяли в полон в турскую землю. Из полона Микифор побежал в немецкую землю, в Венецию и был во многих разных странах. За выход из полона, государь, и за раны, и за сукно ему дано только пять рублев. То государево жалованье, живучи на Москве, проел, а ружья, государь, у него, Микифора, нет, против твоего, государева, недруга биться нечем. Ехать ему к войску на Дон не с чем. Пожалуй, царь, Микифора и отпусти его на Дон.
- Предыдущая
- 37/89
- Следующая
