Азов - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 65
- Предыдущая
- 65/114
- Следующая
– Воеводы творят непотребное!
– Бить воеводу доразу!
– А ну потише!.. Савин едет!
В это время, окруженный стрельцами, въехал Савин.
– На круг! На круг! На круг!
– По-о-ти-ше! Все затихли.
Дрожащим голосом, но нарочито повелительно Савин произнес:
– Казакам и атаманам Дона должно быть ведомо, что государь изъявил свой гнев и немилость…
Все снова зашумели:
– А хлеба нам не дал?
– Посол турской сказывал неправды всякие!
– Из-за султана поганого немилость?
– За море синее! – крикнул Андрюшка Савин. – Вы во Царьграде жгли корабли, Галату-город.
– Султан Азовское море захватил. Мы к ним не лезем. Пускай сидит в Стамбуле!
– Пускай сидит!
– А на море пускай нам дороги не перекрывают железными цепями! И чтоб нам свободно плавать по морям. Вот что!..
– Послы боярские!.. С Царьградом мир, а на Дону война!.. Карамышев пришел казнить да вешать!
– Кого казнить! – спросил, притворясь непонимающим, посол. – Солгали вам…
– Не солгали! За турского посла послали казаков в остроги!
Савин испугался, когда к нему близко подошли, засучивая рукава кафтанов и зипунов, разгорячившиеся казаки.
– Ну, собачий сын! Притих? Читай нам грамоту. С печатью ли?
Посол побледнел:
– С печатью грамота. Печать большая, и подпись дьячья стоит на загибке, и титло царское.
Выступил Старой:
– Не то молвишь, посол. Не та грамота. Такову грамоту государи пишут равному себе – государю. Султану то писано.
Савин смутился. Полез за пазуху и достал другую грамоту.
– Чур, перепутал, казаки! – проронил он подавленным голосом.
– Не путай! – крикнули сзади. – Коли нам государь пишет, аль воеводам, аль запорожскому славному войску, – то печать на грамоте не глухая, а створчатая, а дьячьей подписи на ней не бывает, а титло царское – всё сполна.
– Чур, перепутал! – опять залепетал Савин.
– Долой посла такого! – закричали многие. – Не любо нам слушать его брехню. Он цареву грамоту попутал… Тяните на круг боярина Карамышева! Тяните! Пускай сам боярин читает нам грамоту.
Ватага с криками: «Тяните на круг боярина!» понеслась к стану, где находился Карамышев.
Фролов сказал со вздохом:
– Крови бы на Дону не пролилось! Крови не надо бы!
Но огромная взбудораженная толпа галдела:
– Побьем послов до смерти! Ответ держать нам перед богом.
– Добром послов встречали.
– Фому схватить да в воду!
Кинулись к стругу послов и приволокли Карамышева на круг к часовенке.
– Читай! – кричали повелительно.
Боярин встал с земли покачиваясь, но шапки не снял.
– Шапку сними! – кричали.
А он, гордец, стоял молча и смотрел на казаков. Потом взял из рук Савина грамоту и стал читать.
– Постой! – бешено заорали. – При царском имени – да шапку не снимает!
Точно искра, попавшая в пороховую бочку, подействовала заносчивая неосторожность и без того ненавистного боярина.
– Ты похвалялся всех перевешать на Дону? – спросил его кто-то из атаманов.
– Не похвалялся я, – ответил боярин твердо.
– Ты вызвался идти на Дон своей волей?
– Не своей волей, а по велению государя…
– Ты хвастался послам, что всех нас до единого вином зальешь, а после будешь вешать?
– Не хвастался. А и не велика была б беда!..
Все сильней и сильней росло возбуждение казаков. Сабли сверкали.
Толпа, колыхаясь, двинулась на боярина.
Карамышев разинул рот, но не успел сказать: сабли со свистом опустились на его голову.
Мстительный гнев не утихал. Окровавленного боярина потащили к Дону и с размаху кинули с крутого берега. Плюхнулся телом боярин и стал тонуть, оставляя в воде кровавые круги.
– Помилуй бог! – сказали атаманы. – Прими ты душу раба твоего грешного Ивана: хоть и гордец, но был он воевода храбрый.
Постояли у реки недолго, сняли шапки, надели и пошли к часовенке, чтобы допытать турецкого посла. Он все видел из струга и, как обреченный, ждал своей участи. Савин, пользуясь суматохой, трусливо сбежал на струг. Ему вслед бабы улюлюкали.
Стрелецкие головы погребли на лодках за Дон, а послов оставили без стражи. И началась стрельба…
Вернувшись, многие стали читать оставленную Карамышевым царскую грамоту: в ней казаков по-прежнему называли ворами, изменниками и разбойниками.
Старшины кричали:
– Фому! Фому в куль да в воду! Садить Фому на якорь! От него все зло идет! – И повалили к стругу турецкого посла.
Забрали казну боярина. Послов схватили, потащили на берег. Выкатили с одного струга бочки с порохом.
– Посла турецкого – на бочку с порохом!
Привязали Фому к самой большой бочке, а турецкого чауша – к другой. Зажгли снопы сорной табун-травы и понесли к бочкам.
Посол стоял ни жив ни мертв. Пытался говорить, но слов его не слышно было. Позеленел от страха и зашептал по-своему молитву…
Тут подбежали Старой и Татаринов. Старой крикнул:
– Эй, вы, черти-сатаны! Оставьте, то негодное дело!
Прибежал и Иван Каторжный:
– Жгите бумаги турские! Рубите струги царские, а посла турского пока не трогайте!.. Туши траву!
Траву затушить было трудно, Фому уже закрывал дым. Но атаманы кинулись в огонь и вывели Кантакузина и чауша турецкого. Старой заявил всем:
– Как хотите, а я отвезу турского посла в Азов! Убийства его не допущу. Я отвечаю за него перед богом и государем. Не дам я бить послов!
На помощь ему пришел и старый Черкашенин.
– Ой, неразумные, – сказал он строго. – Послам беда, а нам другая будет. Послов побить успеем. Алеша дельно сказал: забаламутились. Дерзнули – хватит!.. Веди, Старой, послов в Азов! Да накажи им, что впредь мы не посчитаемся с ними, ежели еще раз чего дурного вздумают!
Взбаламученное людское море постепенно входило в берега. Казаки успокаивались.
– Царю отпишем, – заявил Старой, – что воле его и власти противиться не будем. Дон, коли потребует, мы очистим, на другие реки уйдем, но государю от того будет досадно и опасно. Послов ныне мы не стали бить, а побили мы только воеводу Карамышева до смерти за то, что посрамил царскую честь.
– Отпишем так государю! – согласились и все вокруг. – Послов везите в крепость! Везите честно, мирно. Пускай идут в Царьград без страха да помнят Дон! Русь – наша. И трогать ее мы не позволим. Горою встанем на ее защиту!
АЗОВ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
До Москвы доползли тревожные слухи – и не с Дона, а с самого Стамбула, – будто турецкий посол на Руси, грек Фома Кантакузин, подвергся жестокой пытке. Был будто привязан к бочке с порохом и бит тремя трехжильными батогами, а потом бросили его казаки в Дон-реку.
Дошло еще до Москвы, будто посол этот остался жив, но рехнулся ума, придя в Азов-крепость; чаушей, которые не уберегли турецкого посла, и пленных двести донских казаков, заключенных в Галате, султан Амурат велел предать лютой казни.
Еще ходили слухи в Москве, будто султан Амурат, обругав последними словами царя русского и посла Андрюшку Савина, похвалялся пойти войной на Русь.
Наши русские послы, разведав в Стамбуле о недобрых затеях султана, писали грамоты в Москву.
Тревога охватила все Черноморское побережье. Без всякого повода турецкие паши именем султана Амурата приказали всем крымским, ногайским и другим улусам нападать на русские окраины, грабить казачьи городки, жечь всё под корень.
В Москве ко всему, что шло из Стамбула, прибавлялось множество небылиц. От имени царя направлялись на Дон грамоты. Они взрывали казачью массу, как зажженный порох. Среди других пришла грамота, требовавшая, чтобы Иван Каторжный, избранный войсковым атаманом за удачные черноморские походы, немедля предстал перед государевы очи и привез доподлинные вести о донских делах.
- Предыдущая
- 65/114
- Следующая
