Азов - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 58
- Предыдущая
- 58/114
- Следующая
В другой толпе сидели знатные татары – заложники. Глаза кровью налитые, злые, головы бритые. Шапки у ног лежат.
В третьей толпе – невольницы, пожелавшие уйти из гарема и отправиться на Дон, к казакам.
Коней арканили, делили. Пленниц делили. Ковши, братины, казаны, татарские штаны делили. Деньги не в счет: их не делили – в казну шли деньги.
Татаринов, сойдя с коня, пошел с Варварой Чершенской в свою землянку.
Ему воздавали заслуженные почести. Пили вино, стреляли из самопалов. Переодевались в шелка и бархаты. Делили ружья в золотой оправе, булатные ножи, багдадские клинки, седла и сабли турецкие.
Фома Кантакузин порывался с чаушем выйти из землянки, но Наум Васильев удерживал их; угощая щедро, приговаривал:
– На люди вам показываться не след, а то выйдет какая-нибудь заваруха, а я в ответе буду. Недоглядел, мол, скажут.
Фома присел, но пить почти перестал.
…А через день пушки еще жарче ударили. Наум Васильев догадался, что, стало быть, и с моря казаки вернулись.
Четверо пашей прибежали в землянку. Глаза перепуганные. Фома у них спрашивает по-турецки. Они взволнованно ему отвечают. Фома злится, направляется к дверям.
– Вам бы следовало отпустить нас свободно походить по городу. Не в заточение же мы приехали к вам? С послами нигде в других странах так не поступают.
– А в других странах, – говорит Наум Васильев, – Дон-речка не течет. И мы в другой земле не годились бы. Мы для Руси родились. А ты, Фома, перехитрить нас вздумал? Уж лучше посиди, попей вина, греха поменьше будет!
– Вино пьют после победы. Я с вами пить не буду. Пусти!
– Ну что ж, пойдем, коль захотел проведать все. И мне тут, признаться, не сидится.
Вышли – ахнули: плывут казаки – Дон зачернел!
Белый бунчук да «бобылев хвост» развеваются на первом струге. Казаки поют:
Как по мо-о-о-рю! Как по мо-о-о-рю!
Как по мо-о-о-рю, морю синему!
На середине первого струга стоит в новом лазоревом платье и в шапке-трухменке походный атаман Иван Каторжный. По правую руку – Алексей Старой, по левую – Михаил Черкашенин. За первым стругом челнов не счесть.
Шумно на стругах. Песни поют. А Дон качает всех и тихо течет к Азову-крепости…
Пушки палят. Самопалы трещат. На часовенке и на всех сторожевых башенках звонят колокола. А на берегу бабы песни поют, старики подтягивают. Радостью повеяло, как свежим ветром с моря.
Фома Кантакузин стоял с чаушем и четырьмя пашами – губы кусали, бороды щипали, зубами скрипели от злой досады.
Турецкий посол стал просить стругов или коней, чтобы ехать в Москву. Васильев отказывал ему под всякими предлогами.
На пристани набилось много всякого люда.
Иван Каторжный махнул рукой – ружья грохнули на стругах… Два раза махнул рукой – ружья грохнули двумя залпами. Три раза махнул Иван, серьга закачалась – три залпа грохнуло, и эхо дружно понеслось по Дону, помчалось в горы и в степи донские. Это означало, что походный атаман Иван Каторжный возвратился с моря синего с полной удачей.
С пристани тоже ответили выстрелами из самопалов.
Челны остановились напротив часовенки, перегородив широкую реку и все ее затоны и протоки. Многие сотни освобожденных полоняников сошли на берег: с Синопа, Трапезонда, с Галаты, Перы. Они разлеглись на берегу и на всех черкасских улицах. Отдельно свели взятых в плен турецких пашей: Шайтан-Ибрагима, Муртаза-пашу, Селим-пашу, Каплан-пашу.
В сермяжных мешках, в кожаных чувалах, в кадях из-под пресной воды понесли золото и серебро, братины, монеты разных стран, жемчуг и камни дорогие.
– Ивану слава! – кричали все. – Алеше слава! Богдану слава!
Сошлись походные атаманы. Направились они к тому месту, где стояли турецкий посол Фома Кантакузин и Наум Васильев.
– Э-э, Фома! – воскликнул Татаринов. – Ты здесь? Живой еще? Куда гребешь?
Фома смолчал.
– Султану жалобу везешь?.. Вези! А провожать тебя не станем.
Турецкий посол стоял ни жив ни мертв. Наум Васильев сказал:
– Нам, казакам, ведомо стало, что султан казнил азовского пашу Асана. Верно ли это?
Фома весь потемнел.
– Пойдем, Фома, в землянку от зла людского.
Фома поторопился в землянку. А в Черкасске-городе кричали:
– Здравствуй, войско Донское, сверху донизу и снизу доверху!
На круче до поздней ночи пели донские песни:
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Фома стал просить, чтоб дали ему посольские струги до Воронежа. Но атаманы стругов не давали, хотя и не отказывали. Совет держали неделю целую, а после сообщили:
– Челны у нас дырявые. Пойдем по Дону – челны потекут; посол утонет, а казакам ответ держать перед царем. Коней бери: коней не жалко.
Но посол коней брать не хотел. Он говорил, что на конях, ему, послу, ездить не пристало. Да и ездить он верхом не так горазд, а конная дорога через Валуйки (это, видимо, была главная причина) стала очень опасной: разбойники по дорогам бродят, воры, люди лихие.
– Разбойные люди, что гуляют по дорогам, – ответили атаманы, – послов не трогают. А ежели трогают, то только лихие люди из татар, а приходят они на ту дорогу из Крыма.
Фома Кантакузин долго упрямился, но делать было нечего, и он волей-неволей согласился взять коней и ехать на Валуйки. Но тут атаманы снова заспорили.
Наум Васильев сказал на совете:
– Посла везти бы Старому Алеше. Он до всех послов приставлен самим государем.
Старой возразил:
– Коли, Наум, ты хочешь, чтобы моей головы на плечах не было, то я повезу его. А коли ты желаешь мне здоровья, заслуженного мной спокоя, да еще видеть на моих плечах мою поседевшую голову, то надо везти посла другому.
Наум тогда закричал:
– Ивану Каторжному везти послов до Москвы: он и дороги все знает, и с послами ладить умеет, и с пашами выпить горазд.
Иван покачал головой – дескать, в уме ли ты, Наум? Старой поддержал его:
– Голова Ивана Каторжного нам всем дюже дорога. Турской посол с охотой поедет с ним, а там, на Москве, жалобу на него же царю учинит, и сидеть Ване тогда на Белоозере или еще где… Нельзя нам посылать Каторжного!
Васильев тогда указал на Татаринова, но и Татаринов стал отказываться: охоты у него не было возиться с послами. Старой опять вмешался:
– И Мишу нам посылать нельзя. Он и до Валуек не доберется, а жалоба Джан-бек Гирея на него уже будет в Москве у государя. Наум, ты поезжай!
Все поддержали:
– Мы в походах были, а ты, Наум, сидел на Дону. Ты не измаялся, как мы все. Тебе везти турецкого посла! И зла меньше будет, и ответ держать не будешь!
Собрался неохотно Наум Васильев везти турецкого посла опасной дорогой и взял с собой станицу в шестьдесят шесть казаков с есаулом Силой Семеновым. Выбрал Наум Васильев добрых казаков для станицы.
За Московскими воротами посол попрощался с казаками и атаманами, кланялся им низко и хвалил их отвагу. Больше всего он похвалил Ивана Каторжного, Михаила Татаринова, есаула Порошина, Михаила Черкашенина; хвалил он еще Алексея Старого и Волокиту Фролова, хвалил обед атаманский и прием казачий в Черкасске. Всех атаманов называл по имени и отчеству.
– Езжайте с богом, – сказал напоследок Фролов, – да бойтесь татар за Калитвой-речкой за быстрой.
Станица поскакала одвуконь[41]. И кони все были добрые. Белых коней было два: один – под Фомой, другой – под Наумом.
Солнце палило в июне 1630 года сильнее прошлых лет. Трава, не успев зазеленеть, желтела. Несло песок ветром, пыль по дорогам кружилась, зной сизый стоял туманом.
41
Одвуконь – по два коня на всадника.
- Предыдущая
- 58/114
- Следующая
