Азов - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 54
- Предыдущая
- 54/114
- Следующая
– Не торопись! Всю стражу твою мы перебили, а главного войска твоего тут нет. Благодари, что еще жив, – остановил его Мишка.
Хан замахнулся кинжалом, но Порошин подскочил сзади, схватил его правую руку. Хан перекинул кинжал в левую и хотел было поразить им Порошина, но Татаринов взметнул саблей. Кинжал и кисть руки упали на ковер. Джан-бек Гирей присел, скорчившись от боли.
– Теперь поговорим о деле, – сказал Татаринов. – Где полоняники?
Хан не ответил.
– В Чуфут-кале! – ответил за него судья.
– Многих распродать успел?
– Мой господин, великий властелин земли и двух морей, не продает невольников, – гордо заявил Чохом-ага-бек, начальник ханских войск и верховный судья.
– Тебя я давно знаю. Шайтан! Жаль, на Дону не сбил тебя с седла багром…
– Мой господин, великий…
– А ты не ври, собака, – перебил его резко Татаринов. – Куда людей деваете? Казните! Тысячи уже казнили! Куда мою Варвару дели, дьяволы?
Джан-бек Гирей сказал со стоном:
– Она в гареме!
– Куда Фатьму девали?
– Фатьма йок… Фатьма йок. Нет ее.
– Найду! – сказал Татаринов. – Иди-ка ближе, хан!
Тот подошел.
– Ты шерть царю давал?
– Я шерть давал.
– А в ней что сказано? Служить и прямить будешь царю Михаилу Федоровичу верно и честно. И русских окраин не будешь жечь и грабить. Верно? Почто ж Черкасск пограбил, пожег Раздоры? Почто ж людей повел в полон? Многих побил и пометал в окно. Все то известно на Дону нам.
Бессильный и беззащитный хан молчал.
Свечи горели тихо. Блестела на кувшинах бронза. Подушки на коврах громоздились высоко, блестя персидскими шелками. На стенах и дверях сверкала позолота.
– Пощады нет тебе! – сказал Татаринов. – Царю на нас жалуешься, а в жалобах своих неправду пишешь! Султана Амурата руку держишь, за него стоишь. Ты, видно, хочешь и дальше шерть нарушать свою?
Хан молчал. «Зачем отослал я все свое войско навстречу неверным?» – думал он с тоской.
– Коль ты мою Варвару посрамил, сниму твою татарскую голову и повезу ее донским казакам напоказ.
– Ну, что, – спросил деловито Порошин, – срубить ли голову кому?
– Ай! – в ужасе вскричал Гусейн-паша. – Зачем рубить голову?
Татаринов остановил Порошина.
– Напишешь нам новую шертную грамоту? – спросил он хана.
– Якши! – ответил хан.
– Перевяжи ему левую руку, Гусейн-паша… Перевязал? Ну, а теперь садись, хан, пиши: «Джан-бек Гирею быть у русского царя на вечном послушании. Не иметь Джан-бек Гирею сношений с неприятелями и изменниками Руси и не защищать изменников».
Джан-бек записал все точно.
– «По повелению государеву мне, Джан-беку Гирею, ходить с российскими войсками против неприятелей Руси и на войне служить царю без измены».
Джан-бек Гирей качнул головой в знак согласия.
– «Не грабить, и не убивать, и в плен не брать людей Руси и от всех прежних неправд отстать».
Три головы покорно склонились.
– «Всех прежде взятых в полон выдать назад».
Чохом-ага-бек сделал резкое движение, но смолчал и низко нагнул голову.
– «А с турецким султаном Амуратом, и с азовским пашой, и с силистрийским Гусейн-пашой никаких сношений не иметь, и не соединяться, и оружием и лошадьми не ссужать их, и людей в помощь не давать».
Джан-бек Гирей злобно взглянул на атамана, но покорно писал то, что диктовал ему Татаринов.
– Якши! – сказал Джан-бек Гирей.
– Подписывай грамоту!
Тот обмакнул перо и подписал.
– И ты, Гусейн-паша, подписывай!
Тот нехотя подписался по-турецки пером гусиным. Песком присыпал подписи.
– А я, – сказал Татаринов, – подпишу по-нашему: «Походный атаман войска Донского Михайло Татаринов».
– Клади свою печать, – приказал хану Татаринов.
Когда грамота была скреплена печатью, походный атаман сказал хану:
– Теперь ты не шумя сходи с моим есаулом в гарем свой и приведи сюда Варвару и Фатьму. Да скажи, чтоб готовили коней.
Вскоре привели Варвару.
– Ой, Миша! – кинулась она к нему. – Я ждала, я верила тебе! Соколик мой ясный!..
– Некогда теперь, – сказал Татаринов, оглядев быстро Варвару. – А где Фатьма?
– Убили ее здесь!
– Я так и знал. Молчи! Все скажешь после…
Татаринов с Варварой вышли в сад, где стояли кони.
– Садись в седло.
– Ох, Мишенька! Кровинки не осталось. В седло не поднимусь.
– Подсадите, бабу, казаки! – приказал атаман.
Варвару подсадили на коня, приготовленного для нее.
– Беды большой не сотворили? – как бы вскользь спросил Татаринов.
Варвара сквозь слезы улыбнулась:
– Нет! Не успели!
Из Чуфут-кале, навстречу освободителям-казакам уже шли пленники. Казаки вскочили на коней.
– Ну, трогайте! – скомандовал атаман и сел в седло.
Все тронулись из Бахчисарая на заре. Еще светили звезды. Луна висела над мечетями. Татары спали. Ехали казаки до «Кафской улицы». За казаками брели пленники, худые, изможденные, желтые; потом везли обоз добра. Впереди ватаги казаков – заложники: Гусейн-паша, Чохом-ага-бек и другие знатные татары.
Сзади них – серьгой качая, в татарской шапке и золотом халате – ехал на вороном коне походный атаман Михаил Татаринов, а с ним есаулы, переодетые в татарское платье.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В царьградской гавани кричали петухи. Бледнели звезды и зеленел, чуть золотясь, восток. С востока гнало волны резким ветром. В Стамбуле спали безмятежно. Пониже башен каменных и минаретов, в старом городе, мерцали огоньки. Спокойная, тихая гавань Золотой Рог отделяла старый город от нового. Была она перегорожена тяжелыми железными цепями. В торговой части города – Галате и в деловом квартале – Пере еще не просыпались. Там золотились башни, высились, сверкая полумесяцами, мечети. В гавани белели паруса торговых кораблей, мелькали флаги народов всех стран света.
Турецких военных кораблей в Золотом Роге не было – они ушли к Азову. Царьград затих… Казаки качались в своих стругах. Потом придвинулись к теснине Золотого Рога, и казачьи струги, нахлынув сразу, загородили гавань. Они причалили туда, где византийский император Константин копьем своим начертал на земле границы города и где возгорелись блеск и слава его.
Константинопольские стены тянулись вдоль Золотого Рога и далее по побережью Мраморного моря до Семибашенного замка, а оттуда шли прямо на северо-восток, охраняя город со стороны Фракии. А там, за Босфором, за Мраморным морем – лежали Дарданеллы. Через их узкую горловину пробирались корабли в Средиземное море. Корабли свободно плыли в моря Эгейское, Адриатическое, Тирренское; шли к Танжеру, Гибралтару…
С Босфора гнало ветром воду. Ее сгоняло к предмостьям Скутари, минуя горло Золотого Рога.
Три атамана стояли молча в струге, не сводя глаз с Царьграда. Когда-то здесь, у Семи башен, стояли войском авары, метали стрелы острые и камни. С башен лилась смола горячая, огонь летел на тех, кто вел подкопы под крепкие стены… Бывали здесь арабы. Они ходили приступом от Золотых ворот до мыса на востоке. И так и ушли ни с чем… Аскольд, князь киевский, ходил к Царьграду. Стоял он с кораблями в Золотом Роге, во фракийском Босфоре. Разыгралась буря в узком проливе; она заставила Аскольда отступить. Олег здесь был, брал с греков дань, вернулся с большой добычей… Был под Царьградом правнук Игоря, великий Ярослав, и сын Ярослава – великий князь Владимир…
Походный атаман сказал:
– В Стамбуле крепко спят. Начнем?
Богдан ответил:
– Начнем! Всэ честно дило робы смило! Возьмем приступом первую башню. Вырвем тые чепи бисовски. Без дила слабие сила!
И Старой торопил:
– Пускайте струги, да поживее! К цепям гоните струги!
– Ну, хлопци, мои молодци! – крикнул Богдан. – Кому доля, тому и пивень[39] яйца несе…
Поплыли струги к цепям. Нагрянули, нажали. На берег высыпали казаки. Полезли к первой высокой башне. Впереди казаков шел в султанской чалме Иван Каторжный, Богдан Хмельниченко повел подкопную ватагу к стенам башни. Подкоп повели дружно. На стенах закричали турки, замелькали красными фесками. Грянула пушка. Еще одна пушка ударила.
39
Пивень – петух (упр.).
- Предыдущая
- 54/114
- Следующая
