Юность командиров - Бондарев Юрий Васильевич - Страница 26
- Предыдущая
- 26/63
- Следующая
Как следует «шарашить эрудицией», Алексей не расслышал, потому что дневальный громоподобно оповестил:
— По-одъе-ем!
Вокруг было настоящее лето, с солнцем, горячим песком пляжей, с прохладными мостками купален, с зеленой водой, но в училище шли экзамены, и все прекрасное, летнее было забыто. Во всех коридорах учебного корпуса толпились курсанты из разных батарей. В классах — тишина, а здесь — приглушенное жужжание голосов; одни торопливо дочитывали последние страницы конспекта; иные, окружив только что сдавшего, неспокойно допрашивали: «Что досталось? Какой билет? Вводные давал?»
С трудом протиснувшись сквозь эту экзаменационную толчею, Алексей подошел к классу артиллерии. Тут нитями плавал папиросный дым — украдкой накурили. Возле двери стояли, переминались, ожидая вызова, Гребнин, Луц, Степанов и Карапетянц; солидно листая книгу, Полукаров сидел на подоконнике, лицо его изображало ледяное спокойствие. Курсант Степанов, как обычно, тихий, умеренный, с рассеянным лицом, близоруко всматриваясь в Алексея, спросил:
— Ты готов, Алеша? Может, не ясно что?
— В баллистике есть темные пятна, Степа. Но думаю — обойдется.
Говорили, что он добровольно ушел в училище со второго курса философского факультета, этот немного странный Степанов. Во время самоподготовки сидел он в дальнем углу класса, читал, записывал, чертил, порой подолгу глядел в окно отсутствующим взглядом. О чем он думал, что читал, что записывал — никто во взводе не знал толком. Лишь всеми было замечено, что Степанов не ругался, не курил, и иные над ним сначала даже подсмеивались. Однажды Борис — с целью разведки — протянул ему пачку папирос, когда же тот отказался, иронически спросил: «Следовательно, не куришь?» — «Нет». — «И вино не пьешь?» — «Вино? Не знаю». — «Отлично! Люблю трезвенников и аскетов. Будешь жить сто лет!»
В то время когда Алексей разговаривал со Степановым, из класса выскочил Зимин и, прислонясь спиной к двери, провел рукой по потному носу, весь потрясенный, взъерошенный.
— Фу-у! Ужас, товарищи!..
— Ну как? — кинулся к нему Гребнин. — Какой «ужас»?
— Тихий ужас, Саша! — заторопился Зимин, кося от волнения глазами. — Понимаете, товарищи, первый вопрос — сущность стрельбы — ответил. Второй вопрос и задачу — тоже. Третий — схема дальномера. Минут двадцать по матчасти гонял! Спиной к дальномеру — и рассказывай. На память!..
Со всех сторон посыпались вопросы:
— Какой билет достался?
— Сейчас кто отдувается?
Зимин, не успевая отвечать, поворачивал свое пунцовое лицо, с неимоверной быстротой тараторил:
— Все спрашивают по одному вопросу, помимо билета. И комбат, и Градусов. В общем — экзамен! Ни разу в жизни такого не видел!
— Ну, жизнь-то у тебя того… не особенно длинная, — пророкотал Полукаров скептически. — А вообще: любая обстановка требует оценки, братцы. Так гласит тактика. — И он основательно устроился на подоконнике. — Я в обороне пока, братцы.
— А как твоя эрудиция? — с вызовом спросил Гребнин.
— Это, брат, глубже понимать надо, — прогудел Полукаров с подоконника и трубно высморкался. — Вглубь надо копнуть.
— Ясно! А я иду. Риск — милое дело! — Гребнин с решимостью рубанул рукой и устремленно шагнул к двери. — Была не была! Хуже, чем знаю, не отвечу! Ты как, Миша?
— Идем, — согласился Луц. — Попросимся без списка. Ждать невозможно! Стоп, Саша!..
Из класса вышел лейтенант Чернецов — был он в новом кителе, молодое лицо чрезмерно сдержанно, но глаза выдавали волнение — солнце падало под козырек фуражки.
— Тихо, товарищи! Что за шум? — живо сказал Чернецов и тотчас обратился к Зимину: — У вас четыре. Вы хорошо отвечали, но волновались. И совершенно напрасно. Сейчас, пожалуйста, Брянцев, Гребнин, Дмитриев. Входите. Где Брянцев?
«Да, где же Борис? — подумал Алексей. — Я не видел его…»
Отвечающий Дроздов на минуту замолчал у доски, густо испещренной формулами. За длинным столом — посередине — сидел майор Красноселов, пожилой уже офицер с тонким умным, лицом, с веселой насмешинкой в монгольских глазах; слева от него капитан Мельниченко, справа майор Градусов — все по-летнему были в белых кителях. С улыбкой, прорезавшей глубокие морщины на щеках, Градусов тихо спрашивал Дроздова:
— Так как же, а? В чем сущность определения основного направления стрельбы?
Алексей, затем Гребнин приблизились к столу, коротко доложили, что прибыли для сдачи экзамена.
— Прошу брать любой, — предложил Красноселов, указывая мизинцем на стол, где полукругом рассыпаны были билеты. — Испытайте судьбу…
«Какой взять? Да не все ли равно? — подумал Алексей. — Что ж, узнаем судьбу!»
В это мгновенье за спиной стукнула стеклянная дверь, послышались быстрые шаги и отчетливый, звучный голос:
— Старшина Брянцев прибыл для сдачи экзамена по артиллерии.
«Почему он запоздал?» — подумал Алексей и взял первый попавшийся билет, прочитал вопросы вслух:
— «Этапы подготовки первого залпа по времени. Рассеивание при стрельбе из нескольких орудий. Принцип решения третьей задачи». Билет номер тринадцать, — добавил Алексей. — Вопросы ясны.
— Хм! Для вас это весьма легкий билет, — с веселой досадой заметил Красноселов. — Словом, готовьтесь.
Действительно, в первый миг Алексею показалось, вопросы настолько легки и ясны, что можно отвечать без подготовки. Он взглянул на Бориса: тот быстро прочитал билет и, стоя навытяжку, с небрежной уверенностью произнес:
— Разрешите отвечать сразу?
— Вы настолько знаете свои вопросы? — мизинцем потрогав бровь, спросил Красноселов и записал что-то на листке бумаги.
— Так точно, — проговорил Борис. — Разрешите отвечать?
— Нет, не разрешаю, — помахал карандашом Красноселов. — Не стоит сдавать артиллерию бегом. Первые впечатления бывают обманчивы, Брянцев. Готовьтесь.
В классе солнечно и тихо. Алексей придвинул к себе чистый листок бумаги, стал набрасывать ответы; он писал, почти не думая, — какими-то сложными, неведомыми путями память подсказывала ему первые выводы, формулы, восстанавливала координаты схем. Но было очевидным и то, что после его ответа на билет придирчивый Красноселов, конечно, начнет спрашивать по всему курсу. Почему это и почему то? В чем сущность и в чем разница? «А представьте себе такое положение…» Это была его известная манера спрашивать.
Алексей дописывал ответы, и его все больше охватывало чувство ожидания и азарта: главное казалось теперь не в ответах на этот билет, а в тех вопросах, которые будут задаваться после его ответа. Да, но где формула решения к.п.д. орудия? Это же основа решения задачи. «Неужели не помню?» Он начал вспоминать эту формулу и внезапно почувствовал, что забыл все, — память от волнения выключилась мгновенно.
«Нужно сосредоточиться… Надо вспомнить. Не разбрасываться. Надо вспомнить эту формулу…»
Теплый ветерок нежнейшей струей тянул в класс, пахло нагретой краской столов, солнечный луч дрожал в графине с водой, бликом играл на схеме дальномера — класс был полон тишины, горячего солнца и воздуха. Но Алексею казалось: все вокруг медленно наполнялось серым туманцем, он почувствовал легкую тошноту, боль в груди, слабо провел рукой по потному лбу, не понимая, что с ним: «Переутомился я, что ли?.. Неужели это после госпиталя?..» И чтобы овладеть собой, он оперся локтями на стол, стараясь ни о чем не думать; тонко звенело в ушах.
Рядом Борис, задумчиво хмурясь, глядел в окно. Перед ним на столе белел билет, но он ничего не записывал. Гребнин возился возле дальномера, с углубленной деловитостью вращал валики. Встретив странный взгляд Алексея, он сделал ответный знак: «Все ли в порядке?» Алексей спросил глазами: «А у тебя?» — «У меня — да», — ответил кивком Гребнин и еле заметно мигнул в сторону офицеров: не знаю, мол, что дальше будет.
Потом серый туманец стал рассеиваться перед глазами, боль не сразу, понемногу отпускала, только слабый звон еще стоял в ушах, и Алексей, вытирая испарину, видел, как Дроздов, кончив отвечать, смахнул тряпкой мел с доски, как офицеры вполголоса посовещались, затем от стола дошел густой бас Градусова:
- Предыдущая
- 26/63
- Следующая
