Лесные тайнички (сборник) - Сладков Николай Иванович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/57
- Следующая
Летать над стадом он любит. Бывает, покрикивает над стадом и в крылья, как в ладошки, похлопывает. Но это он не молока выпрашивает, просто жуков и бабочек ловит. Стадо вспугивает их из травы, а он ловит. Рот у него большущий, словно сачок. Ловкий рот. Но коз он не доит. И не доил никогда.
...А всё равно козодой!
ПТИЧЬИ ПОСТЫ
Залетела осенью на нашу речку серая цапля. Стал я за ней охотиться. Да только время зря потерял.
Ноги у цапли высокие, шея длинная. Вытянется, жёлтым глазом с высоты поведёт - сразу увидит охотника. Днём от её глаз не спрячешься.
Стал я ночью счастье пытать.
Я так думал: замечу с вечера, на какой речной косе цапля сядет на ночлег, и ночью, в темноте, подтаюсь к ней.
Лёг я с вечера на высокий берег и стал смотреть.
Вода в реке розовая, и сизый парок над ней шевелится. На розовом речная коса - как чёрный клин. И на самом острие клина - точка. Это цапля. Днём по такому открытому месту подобраться и не думай. Тут всё как на ладони. А вот ночью попробовать можно. По песку можно тихо пройти. Заблудиться негде - справа и слева вода. Прямо к цапле и выйду.
Солнце опустилось за лес. Река стала серой. Холодом потянуло. Жду. Вот и первые звёздочки на небе: одна, две, три... Пора! До полной темноты добрался я до кустов у основания косы.
Тишина. Слышно только, как вода под берегом бормочет да сердце моё стучит.
Постоял, отдышался, ружьё половчее перехватил: ни пуха ни пера!
Но только шагнул - хрустнула под сапогом сухая тростинка! Я замер. Но, кажется, обошлось. Только луговые коньки в тростнике услыхали перепискнулись. Коньков кулички услышали - ответили с косы тонким куличным свистом. Еще дальше селезень крякнул. И стихло всё.
Крадусь по песку чуть слышно.
Чувствую, что суживается клин косы всё больше и больше - всё громче бормочет вода справа и слева. И какой-то шорох - то ли ветерок, то ли птичьи крылья.
Стоп! Конец косы, самое остриё. А цапли нет!
Свечу фонариком: вот следы трёхпалые на песке, белые кляксы, пёрышко серое. Только что тут была!
Топчусь по песку на одном месте. Увидеть цапля меня не могла. Ночь хоть глаз выколи. И услышать не могла. По песку я неслышно шёл, а что тростинка под сапогом хрустнула, так то полкилометра от цапли. Разве хруст тростинки за полкилометра слышен?
Тростинка... А зачем ей тростинка? Цапля другое услыхала!
Хрустнула тростинка - всё равно что сказала: "Враг!" Услыхали хруст только коньки в кустах. Услыхали и пискнули по-своему: "Враг! Враг!" Коньков кулики услыхали, по-куличному свистнули: "Враг!" Куликов - утки. Утиный кряк услышала цапля. Все насторожились.
Я ещё далеко, а про меня уже все знают, все ждут. Не спят, прислушиваются, всматриваются.
Кулички крылышками прошумели - утки шеи вытянули: близко! Утки взлетели - цапля приготовилась. И улетела.
Вот что значит наступить на тростинку, когда вокруг тебя птичьи посты!
Хитрые птицы! На ночлег так садятся, чтобы их кто-нибудь да сторожил.
Коньков - тростинки сухие сторожат. Куликов - коньки. Уток - кулики. А цапля ночует посреди стаи уток. Попробуй-ка захвати таких врасплох!
Здорово у птиц: всяк пищит за себя, а польза всем!
Так и не добыл я для музея цаплю. Не сумел перехитрить птиц.
ДУБ И ВЕТЕР
- Ну, Дуб, и вымахал же ты, братец, - чуть не до неба! Выше тебя в лесу и дерева нет. С чего это тебя так вытянуло?
- От любопытства, Ветер, от любопытства! Я страх какой любопытный. Помню, только ещё из жёлудя высунулся, траву вокруг увидел, а уж думаю про себя: "А что там, за травой, скрывается?" Вырос выше травы, кусты увидел и опять думаю: "А что там дальше, за кустами?" Ни днём ни ночью покою не было: так и хотелось узнать, что за низенькими деревцами, что за высокими? Всё тянулся да тянулся - эвон какой вымахал!
- Ну, теперь-то небось успокоился? Теперь-то всё вокруг видишь, всё вокруг знаешь?
- Где там успокоился! Разве всё увидишь да узнаешь? А вон там, за горизонтом, что? А за горами, за морями? Эх, мне бы ещё подрасти да потом на цыпочки встать - хоть бы одним глазком туда заглянуть!
СОРОЧИЙ КЛАД
Клад я нашёл там, где кладу и должно быть, - в папоротнике. В сказках клад скрывается под цветущим папоротником. Мой папоротник не цвёл, да и не может папоротник цвести, но клад под ним сказочный. На чёрной земле, под зелёной замшелой корягой, лежали драгоценные камни, золото и серебро.
Когда солнце пробивалось сквозь резные листья, то золото становилось золотистее золота, серебро - серебристее серебра, а драгоценные камни горели ярче радуги. Несмотря на то что это было совсем и не золото, вовсе не серебро и тем более не драгоценные камни. На чёрной земле, под корягой, лежали цветные стекляшки, "золотые" и "серебряные" бумажки от конфет. Лежали пуговицы, бусинки, разноцветные камешки. И даже железный перочинный нож.
Это конечно же был чей-то клад. Какого-то жителя леса.
У жителей леса бывает гнездо или нора, где они растят детей. Бывает спальня, где они спят. Бывает, наконец, кладовая, где хранятся запасы еды. Но у них не бывает потайных сундуков с украшениями и безделушками.
Кому понадобился этот хлам? Ни съесть его, ни выпить, ни сделать подстилку.
Но кто-то живёт в этом овраге, кому дороги яркие никудышки.
Кто?
Ночью никто не пришёл. Мерцали в кустах гнилушки, уныло скулили комары да перешёптывались листья осины.
Днём проползла змея - чёрная с красным глазом.
Потом послышался шум - и выскочила сорока!
В клюве она держала ложку.
Знакомая ручная сорока. Она жила у соседей.
Вот чей это тайник.
Не гнездо, не спальня, не кладовая, а шкатулка с яркими безделушками!
Я попробовал взять - она подняла крик.
Тогда я взял только ножик и ложку. Остальное оставил сороке. Мне стекляшек не нужно. Но зачем всё это ей?
ДЕЖУРНЫЙ
Поле пшеницы на вырубке так и мозолит всем глаза, так и щекочет всем носы. Хозяин поля знает про это и отваживает любителей вершков, как умеет. Против кабанов он выставил колотушки. Вода из ручейка крутит колёсико с лопастями, колёсико поднимает лёгкие молоточки, и те всю ночь без перерыва стучат по звонкой железке. Против птиц поставлено чучело. Чучело размахивает на ветру лоскутами растопыренных рукавов. Кабаны и птицы обходят и облетают поле сторонкой. А вот полёвки и мыши ничего не боятся: ни колотушек, ни чучела. Они валят пшеницу, подгрызая стебель зубами, и растаскивают колосья по норам. И ничего с ними не сделать. Хозяин только сердито бормочет и грозит кулаком.
Так, наверное, и растащили бы мыши всю пшеницу по колоскам, если бы не желтоглазый сыч. Сыч встал на караул. Лишь только зарозовеет заря - он уже торопится на дежурство. Мягко опустится чучелу на голову, потопчется, переминаясь с лапы на лапу, усядется поудобней и притихнет. И кажется со стороны, что сыч уснул. А он в два глаза смотрит и в два уха слушает. Полёвка ли чуть качнёт колосок, мышь ли едва слышно пискнет - сыч мигом взлетит. И неслышно, как лоскут мягкой тряпки, накроет воришку.
Дежурит сыч каждую ночь. Стоит на посту, не смыкая глаз. Хозяин на него не нарадуется. И сыч доволен.
СЕРАЯ ЦАПЛЯ
Странный случай произошёл со мной на охоте у Ленкорани.
Рано утром я шёл по обочине залитого водой рисового поля. Вдруг из-за кустов ежевичника, углом вдающихся в это поле, взлетела серая цапля. Видно, до этого она была чем-то сильно занята, прозевала мой подход и теперь поспешно била большими крыльями, стремясь как можно скорей улететь. Она была так близко, что я видел её испуганный глаз, косящий на меня через плечо, и мокрые длинные ноги, с которых стекала вода.
Мне нужна была цапля для музея. Чтобы не разбить зарядом птицу, я отпустил её в меру, выстрелил, и цапля, свесив длинную шею, плюхнулась в воду. Когда я подошёл, птица была уже мертва, только шея её длинная конвульсивно изгибалась.
Я спешил; подняв цаплю за длинные ноги, я запихнул её в рюкзак и зашагал дальше.
- Предыдущая
- 28/57
- Следующая
