Сингапурский квартет - Скворцов Валериан - Страница 27
- Предыдущая
- 27/98
- Следующая
Русский директор, формальный начальник Петракова, был отозван из Сингапура в Москву, где против него возбудили дело по обвинению в коррупции, халатности и растратах. Однако осужден он не был и сейчас занимает высокий пост в одной из естественных монополий России. Это стало основным поводом для утверждений адвокатов Доуви, что Петраков действительно манипулировал Доуви, который и стал невольной жертвой московских интриг».
— Слушаю, патрон, — сказал в телефон приторным голосом Крот, когда Жоффруа позвонил ему в приемную. — Мы как раз беседуем здесь с господином Севастьяви…
— Когда «Ассошиэйтед мерчант бэнк» подал в суд о банкротстве Ли Тео Ленга в Сингапуре?
— Два месяца назад, патрон.
— А когда судебное заседание?
— Через четыре месяца и неделю, патрон.
Жоффруа бросил трубку и включил трансляцию разговоров в приемной.
— Финансирование совместных предприятий, — говорил по-английски почти без акцента русский, — одно из основных наших занятий. Сойдемся в деталях, сойдемся и в принципиальной договоренности.
— Значит, совместные кредиты тоже? — спросил Крот.
— Почему нет? У нас есть опыт в этой области.
— Вы, кажется, работали в прошлом с господином Петраковым?
Жоффруа придержал палец, лежавший на кнопке выключения системы прослушивания.
— Да, работал.
Услышав ответ, Жоффруа надавил на кнопку.
Пора было ему самому появиться в приемной.
Спускаясь по мраморной лестнице в операционный зал, к которому примыкала гостиная, Жоффруа испытывал чувство тревоги. Отец считал секретность в делах одним из решающих условий успеха. А оказывается, что сведения об одной из самых темных связей Индо-Австралийского банка, банка его отца, — связи с Ли Тео Ленгом, то есть Амосом Доуви, через Клео Сурапато — заложены этой всезнайкой Барбарой Чунг в банк данных известной газеты.
Жоффруа почувствовал себя актером в театре теней, где зрители по ошибке расселись с закулисной стороны занавеса, а его отец, Клео Сурапато и он сам, Жоффруа Лябасти-младший, не подозревая этого, разыгрывают перед ними подсчет денег, манипулируя раскрашенными клочками бумаги.
С тем большим радушием Жоффруа протянул руку русскому.
— Господин Севастьянов! Спасибо, что позвонили!
— Я только что узнал печальную весть, — скромно перебил Крот. Господин Петраков, которого мы все хорошо знали и высоко уважали, оказывается, скончался несколько дней назад. Невосполнимая утрата!
Сокрушенно ссутулившись, Крот встал и поклонился.
— Прошу извинить, господин Севастьянов. К исходу дня копятся заботы… С вашего разрешения, патрон…
Крот переиграл и Севастьянова, и хозяина. Уходом он показал, что не интересуется предложениями посетителя, а если у того есть другие, более серьезные идеи, их следует адресовать иным людям, и при этом не Лябасти-младшему. Отсутствие преемственности в беседе показало Севастьянову, что новый партнер по разговору откуда-то подслушал её начало.
Жоффруа не стал лицемерить. Он понимающе улыбнулся русскому и развел руками.
— Что, ж… В таком случае нам остается только договорить за ужином!
Огромное окно подвального зала ресторана гостиницы «Шангри-Ла» смотрело в реку. За толстыми стеклами в коричневой воде роились и кишели представители диковинных существ, обретающихся в омывающей Бангкок Чао-Прае. Рыбешки и рыбины, тритоны, пауки, пиявки, бесцветные гады и плоские огромные лягушки, привлеченные подсветкой, ошалело тыкались в невидимую преграду, сослепу забросив охоту друг за другом.
— Отвратительно, верно? — спросил Жоффруа Лябасти-младший Севастьянова. — И представьте, популярнейшее место встреч местного делового мира… Большинство ведь китайцы.
— Я видел в некоторых китайских домах деревянные теремки под стеклянными колпаками, заселенные белыми мышами. Хозяева наблюдают за их жизнью, родами и смертями, грызней… Словно сериалы смотрят.
— Мышиный театр с намеком на человеческое бытие, а?
В зале царила прохлада, и не верилось, что вода за стеклом может быть теплая, как суп, а на улице выше тридцати жары, влажность и духота.
Когда обсуждали меню, Севастьянов удивился вкусу банкира. Француз, сын француза предпочитал немецкую кухню.
— Ваша семья, что же, эльзасцы?
— Нет, мы парижане. Мама, правда, из Шампани. Вернее, мой дед, генерал де Шамон-Гитри… Но ведь это все равно Иль-де-Франс… Мама родилась в Сайгоне, как и я… А что?
Жоффруа подумал, что русский, наверное, ощущает недоброжелательную настороженность со стороны руководства Индо-Австралийского банка. Да пусть! Что таится в скрытном сибирском уме, даже Крот не в состоянии предсказать. Поэтому барьер, возникший на пути серьезных переговоров, — возможно, благоприятный исход для банка. И обеспечил его — по своей воле или же случайно — не кто иной как Крот. Впрочем, в его поступках никогда и ничего случайного не бывает. Так что все в порядке. Между русскими и банком отца такая же непроницаемая перегородка, как аквариумное стекло, занимающее половину ресторанной стены.
Если же поставить себя на место русского, то у него, конечно же, есть право на неприятный разговор об обеспечении Индо-Австралийским банком кредитов, невозвращенных московской холдинговой группе с диким названием «Евразия». Но когда упоминалась кончина Петракова, Севастьянов не воспользовался предлогом, чтобы развить тему кредитов. Видимо, и не собирался развивать. Финансовый клерк без полномочий поставит крестики в перечне вопросов, которые ему велели задать, и укатит в Сингапур, довольный, что роскошно поужинал не на свои.
Утопая в диване, обтянутом шерстяной плетенкой, поглядывая на гигантский аквариум, Жоффруа развивал фантастический проект перестройки финансового хозяйства отца. Схему превращения Индо-Австралийского банка со всеми связями и интересами в замкнутый операционный цикл.
«Замкнутые круги в финансах? Не понимаю…» — сказал бы Петраков. Он всегда ставил вопросы в таком стиле на официальных обедах, где полагалось не только вкушать, но и изрекать. Повторял утверждение собеседника с сомнением, а потом сообщал, что не понимает его. После этого, пока тебе разжевывают какую-то проблему, можно спокойно, ограничиваясь кивками, наслаждаться лакомым кушаньем. Севастьянов привычно повторил прием.
— Превратить банк в самодостаточную систему без подпитки извне, исключить постороннее, в том числе и правительственное вмешательство. Уплата налогов — вот и все отношения с администрацией, с нацией, если хотите. Только в этом случае, господин Севастьянов, ваше дело останется вашим, а ваши люди останутся вашими людьми… Кажется, вы уже делаете нечто подобное в России?
— Абсолютная финансовая монархия…
— Метко сказано. Отец утверждает, что существование такой системы сбережет жизненность и независимость банков. И нам, деловым людям, не придется по-солдатски воспринимать фельдфебельские команды правительств, которые сами все глубже погрязают в долгах. Дурь бюрократов не будет калечить реальный мир реальных интересов и забот, пусть даже эту дурь нашептали прямо в ухо премьер-министру…
— И что же, ваш отец следует своим намерениям?
— Мы говорим о теоретических посылках, господин Севастьянов, а не о намерениях Индо-Австралийского банка, верно? — сказал Жоффруа и, доставая из бумажника кредитную золотую карточку, поманил официанта, чтобы расплатиться, не спрашивая счета.
Из «Шангри-Ла» Севастьянов, сняв галстук и сунув его в нагрудный карман сорочки, пешком пошел в джазовый бар «Сахарная хибарка». До него было рукой подать. Он ни о чем не думал. Просто пил бочковое и слушал музыку.
…В полночь он вышел из такси за квартал от гостиницы, напротив Тридцатого переулка Сукхумвит-роуд, в этот поздний час безлюдной и продуваемой влажным ветерком. Зеленые, красные и синие всполохи ещё не выключенных реклам бликами отражались на крышах редких автомобилей.
«Подведем итоги первого дня?» — сказал себе Севастьянов.
С подворья буддийского храма, где, возвышаясь над оградой, стоя спал слон, едко несло хлевом и воскурениями. Слон раскачивался взад-вперед, пошевеливая в такт лопастями ушей. Тягучий и заунывный гул гонга возник, разросся и ушел куда-то за цементные коробки, на задворки, где начинались заболоченные пустыри.
- Предыдущая
- 27/98
- Следующая
