Котел - Бонд Ларри - Страница 16
- Предыдущая
- 16/202
- Следующая
Однако для людей, столпившихся у главного входа, дворец символизировал совсем другое. Они выбрали Страсбург эмблемой обновленного радикального лейбористского движения, местом объединения двух наиболее могущественных наций Европы. Двое из них возглавляли конфедерации крупнейшего профсоюза Франции. Остальные трое управляли организациями, представлявшими интересы миллионов немецких рабочих и служащих.
– Граждане рабочие, друзья! Мы стоим на историческом перекрестке дорог. – Маркусу Кальтенбруннеру, высокому черноволосому лидеру профсоюза научно-технических работников Германии, было поручено говорить от лица всех. Он сделал паузу, сознавая, что в этот момент слова его звучат под крышами пятидесяти миллионов домов по всему континенту. – В конце одной из этих дорог, в конце пути, который выбирают стоящие у власти, лежат упадок и обнищание немецких и французских рабочих. У гигантских корпораций и их лакеев в правительстве одна цель, одна задача – во что бы то ни стало добыть свою грязную прибыль, даже если для этого потребуется перерезать горло всем рабочим. Они лишают нас нашей зарплаты, наших рабочих мест, которые отдают иностранным рабам. И у них еще хватает наглости призывать нас к тер пению, к сотрудничеству в проведении этой так называемой "реорганизации", а на самом деле – самого беспардонного разбоя и грабежа.
Кальтенбруннер сердито затряс головой.
– Но мы не станем терпеть это! Мы не станем сотрудничать в деле нашего собственного уничтожения. – Он кивнул в сторону остальных профсоюзных лидеров, стоящих вокруг. – Вот почему мы собрались сегодня здесь. Чтобы объединиться во имя общей цели против тех, кто хочет зачеркнуть общественный прогресс последних пятидесяти лет.
В соответствии с этим мы утвердили следующие требования, не подлежащие обсуждению – требования к корпорациям и правительствам обеих великих наций. – Кальтенбруннер вытащил из кармана очки в металлической оправе, раскрыл их и водрузил на нос. Затем он прочистил горло и начал зачитывать документ, переданный ему помощником. – Прежде всего, мы требуем немедленно прекратить переброску иностранных рабочих на фабрики и заводы, находящиеся в собственности Франции и Германии, в Восточной Европе. Все рабочие места на этих предприятиях должны быть сохранены для истинных французов и немцев, а не для турков и алжирцев!
Немецкий профсоюзный лидер нахмурился.
– Во-вторых, мы требуем введения неограниченного моратория на увольнения и приостановки производства в период экономического кризиса. И наконец, мы призываем политиков Парижа и Берлина выделить фонды на новые масштабные общественные программы, направленные на то, чтобы вернуть наших граждан обратно на работу. Прибыль, накопления и бюджет должны отойти на задний план перед более важными человеческими нуждами!
Кальтенбруннер перестал читать и взглянул прямо в камеру.
– Мы вовсе не питаем иллюзий, – продолжал он. – Что политики и толстосумы-бизнесмены согласятся предпринять все эти действия только потому, что это хорошо и правильно. Мы не настолько наивны. Вовсе нет. Если понадобится, мы готовы заставить их пойти навстречу нашим справедливым и разумным требованиям.
Кальтенбруннер снова сделал паузу, явно нагнетая напряжение.
– Мы даем бюрократам и плутократам время до седьмого октября. То есть, у них есть пять дней, чтобы принять наши требования. Без компромиссов и дополнительных условий. Если они этого не сделают, мы выведем наших людей – всех наших людей – на улицы.
Журналисты и операторы, казалось, застыли в изумлении. Пять профсоюзных лидеров, стоявших перед ними, представляли интересы весьма заметной части франко-германских рабочих. Любая акция, в которой все они были готовы принять участие, могла иметь экономические последствия, которые невозможно было даже представить.
Кальтенбруннер кивнул.
– Да, именно так. Это ультиматум. Правительства и корпорации должны либо принять эти условия, либо подготовиться к всеобщей забастовке! – Он поднял вверх правую руку с растопыренными пальцами. – Если наши требования будут проигнорированы, через пять дней не сдвинется с места ни один поезд. Не вылетит из аэропорта ни один самолет. Ни один грузовик не повезет продукты на рынок. Не будут работать фабрики. И ни один корабль не отплывет с товаром к чужим берегам!
Никто из тех, кто слушал эту речь, ни на секунду не усомнился в том, что Кальтенбруннер и его коллеги настроены как никогда серьезно.
3 ОКТЯБРЯ, ЕЛИСЕЕВСКИЙ ДВОРЕЦ, ПАРИЖ
Восемь человек, собравшихся в кабинете президентского дворца, чувствовали себя почти карликами под величественными сводами в окружении массивной мебели. Каждый из восьми руководил одним из наиболее влиятельных министерств Франции. Они представляли собой как бы группу избранных, и, когда дело доходило до практических действий, именно они фактически управляли французским правительством. Кресло самого президента Франции сейчас пустовало.
– Всеобщая забастовка? Сейчас? Неужели они это серьезно? – Генри Наварр, министр внутренних дел, был ошеломлен.
В лицах остальных людей, сидящих за столом, как в зеркале, отражалось его замешательство. Более десяти лет поддержка профсоюзов помогала их партии оставаться у власти. Голоса, которыми располагали лейбористские конфедерации, были залогом победы в любых выборах при тайном голосовании. А в последние годы все выборы проводились при тайном голосовании.
– Они предельно серьезны, – спокойно, без эмоций подтвердил новый начальник разведки Жак Морин. – Все сведения наших информаторов подтверждают это. Приготовления к всеобщей забастовке идут полным ходом. Наши коллеги из Германии прослеживают те же тенденции. Ведь так, господин министр иностранных дел?
Новый министр иностранных дел Франции Никола Десо одобрительно кивнул в знак согласия. Это он организовал назначение на пост начальника разведслужб своего бывшего заместителя. Это давало ему фактический контроль за разведкой и сотрудничающими с ней агентствами.
Он наклонился вперед и обвел взглядом сидящих за столом коллег.
– То, что говорит Морин, правда. Я не думаю, что мы достигнем чего-то, пряча головы в песок. Слова радикалов – не пустые угрозы.
– Может, нам следует вступить с ними в переговоры... прийти к какому-то соглашению... – Наварр осекся, увидев, что Десо нахмурился. Престиж маленького и сутулого министра внутренних дел последние несколько недель стремительно падал в результате его полной неспособности контролировать полицейские войска и подразделения по борьбе с массовыми беспорядками.
– Переговоры? Это невозможно! – Десо презрительно покачал головой. – Их требования абсурдны и оскорбительны. Если принять даже минимум из того, на чем они настаивают, обанкротятся наши самые большие и самые прибыльные компании. Я также не вижу никаких достоинств в самой идее передать контроль из рук правительства банде механиков и продавцов.
– Тогда что конкретно вы предлагаете, Никола? – Широкоплечий Мишель Гюши, министр обороны, слегка стукнул рукой по столу, как бы подчеркивая важность своих слов. – Если жандармы и спецвойска не могут навести порядок сейчас, как мы можем положиться на них во время забастовки? Большая часть этих негодяев состоит в профсоюзах!
Остальные сидевшие за столом, подобно эху, повторяли один за другим вопрос Гюши. Даже в лучшие времена на заседаниях кабинета велись иногда жаркие споры. Теперь же все были на пределе, все были вымотаны волной забастовок, массовых беспорядков и падающих экономических показателей в последние месяцы и все боялись ближайшего будущего. Франция просто-напросто не могла себе позволить ни допустить общенациональную забастовку, ни принять немыслимые требования профсоюзов. Промышленность страны, поддерживаемая непомерными субсидиями, и так была практически на грани банкротства.
Десо сделал непроницаемое лицо, стараясь не выдать своего раздражения. Он слишком тяжело и слишком долго работал на то, чтобы добиться влияния среди этих людей, чтобы сейчас потерять контроль над собой. К тому же, он, кажется, видел возможность выхода из этого кризиса – кризиса, к которому отчасти и сам приложил руку.
- Предыдущая
- 16/202
- Следующая
