Двое из ларца - Болучевский Владимир - Страница 24

• Предыдущая
• 24/59
• Следующая

— До свидания.

Петр вышел из офиса во двор, затем через подворотню на Московский проспект, сел в машину и, отъехав метров на сто, остановился, заглушив мотор.

Достал сигарету, прикурил, внимательно поглядывая в зеркало заднего вида.

Минут через десять из подворотни вышел одетый в длинное черное кашемировое пальто Шамиль Кадыров. Остановился у тротуара.

«Господи, — подумал Волков, — зачем же они все так одеваются? Им же на этот прикид только погоны пришить, и хоть на плацу выстраивай. Повзводно и поротно. И походка у всех одинаковая. И прически. А петлички — не обязательно, пехоту и так по глазам за версту видать. Пехота, она и есть пехота, взгляд у нее „сложноподчиненный“. Она, конечно же, вооружена. Но старший запросто и сортир драить может послать, чтоб службу понял. Впрочем, Шамиль у нас не пехота. Не рядовой боечек. А кто? Ну почему они, раз уж по форме одеты, знаков различия не носят?»

Еще минут через пять возле Кадырова мягко остановился большой черный «мерседес» с затемненными стеклами. Шамиль открыл заднюю дверцу и сел в машину. «Мере» отъехал.от тротуара, не обращая никакого внимания на поток автомобилей, перестроился в крайний левый ряд и, развернувшись в запрещенном месте, поплыл в сторону центра города.

Пропуская его мимо себя, Петр склонился на всякий случай к «бардачку». Потом распрямился, посмотрел вслед удаляющемуся «мерседесу» и подумал: «Бойтесь, однако, данайцев, дары приносящих, Виктор Аркадьевич…»

Завел двигатель, воткнул передачу и тронулся с места со словами:

— Это я сюда очень удачно зашел.

Когда Волков, раскидав кое-какие текущие дела, добрался наконец до квартиры на Кронверкском, на улице уже стемнело, и легкий морозец подсушил слякоть.

Ирина, открывшая ему дверь, была одета в темное шерстяное платье и источала тонкий аромат дорогого парфюма. Она поцеловала его в щеку, Петр, вдохнув чуть горьковатый запах свежести и еще чего-то неуловимого, поймал себя на мысли, что расследование-то — оно конечно, но и… исполнением обязанностей хранителя тела пренебрегать глупо. Ирина мягко отстранилась.

— Не время, товарищ…

— А ты Виктору и этому Шацкому говорила, что это отец тебе советовал, в случае чего, к нам обратиться?

— Говорила. Конечно, говорила, что это папин друг. Ну, может быть, очень давний, но все равно, я даже помню — они однажды созванивались в праздник какой— то, чуть ли не на День Победы. А отец после этого разговора даже рюмку водки выпил.

— Чего ж они тогда от меня шарахаются?

— Ревнуют…

— А работать мне как?

— Да они и не хотят, чтобы ты работал. Категорически. Мне Виктор час назад звонил, целую истерику закатил. Ты у него в офисе был, оказывается?

— Был.

— Ну вот. А у него какие-то неприятности из-за этого. И, конечно, я во всем виновата. Зачем я тебя наняла? Ты, мол, теперь везде и всюду нос свой суешь, а у него и без этого проблем выше головы, И чтобы я тебе запретила. Отца, мол, все равно не вернуть, ну и земля ему пухом, и светлая память, а живым людям нечего жизнь портить. Вот так, примерно.

— Ну?

— Что?

— Сворачиваем всю эту бодягу?

— Нет, — Ирина отрицательно помотала головой. — Не сворачиваем. Он может беситься сколько угодно. Он ведь весь в свою мамочку. Я же помню, как она меня ненавидела. Какие истерики отцу закатывала. Я же училась в английской школе, а Витька в обыкновенной. Сначала его, конечно,тоже в мою определили, я уже в пятом классе была, но потом посоветовали перевести в просгую. Чтобы комплексы в ребенке не накапливать. Не потянул он. А мне все легко давалось, я что, виновата? Мне интересно было. А ему нет. Ну, неинтересно и неинтересно, зачем же тогда завидовать? И ведь у него и папа, и мама — вот они, живые-здоровые. А я? Мне папа подарки тайком от этой… делал. И чтобы я теперь из-за каких-то там его капризов не выяснила, что с отцом произошло? Да провались он, чтоб его разорвало… Идем ужинать?

— Идем, — Волков встал с дивана. — А люстру эту, говоришь, подключить даже и не пробовали?

— Не-а, Здесь же и так света хватает. Бра вон у дивана, с двух сторон. Торшер. Я же говорю, отец ее просто так повесил. Сидит, бывало, и смотрит на нее, и выражение лица такое… ну, как у ребенка, честное слово. Я даже расстроилась, когда приехала. Что же это, думаю, он в детство впадает, что ли?

— Он без тебя купил?

— Ну да. Но потом вижу — все в порядке, до маразма еще далеко. Просто… он же и антиквариат любил не за то, что он дорого стоит, а за то, что красиво. Ведь когда лет сто назад кто-то графин какой-нибудь выдувал, он же не думал, что антикварную вещь делает, правда? Вот и люстра эта.

— Ну, в общем-то…

— Да ладно тебе. Мне она тоже дикой кажется. Но отцу иной раз еще и не такое нравилось. Пускай висит. Потом, может, подарю кому-нибудь. Тебе, например. Хочешь?

— Спасибо, конечно, но…

— Ага, струсил?

Они оделись, вышли из квартиры и, заперев дверь, стали спускаться по лестнице.

— А зачем ты в офис ездил? Ты же знал, что Виктора там нет.

— Потому и поехал. Он бы со мной разговаривать не стал и вообще спровадил бы. А так…

— Что?

— Да я и сам толком не знал, чего хотел. Но осмотреться-то надо? Поговорить, если. повезет, с кем-нибудь.

— Повезло?

— Весьма. С Шамилем коньяк пил.

— Да-а? А он какой? Я же его даже и не видела ни разу.

— Бандит как бандит.

— Это как?

— Как с картинки из учебника.

— Руки-крюки, морда ящиком?

— Ну да. Кулаки по пуду, щетина, перегар. Вы себе там так бандитов представляете?

— А что, нет перегара?

— От него пострашней, от него. бабками пахнет.

— Да шучу я. Я же не дурочка.

— Да Бог вас всех знает в ваших заграницах. Твердят про русскую мафию, а сами не то что еврея от чечена, нормальную тему от кидалова отличить не могут. Грязные деньги у них там, видите ли, отмывают… А вы что, спрашивается, когда деньги эти вам сливают, запаха не чувствуете?

— А чем они пахнут?

— Чем… — вздохнув, пожал плечами Петр и вдруг, сделав зверскую рожу, прорычал прямо в лицо Ирине жутким голосом: — Кр-ровищей!

Ирина отшатнулась. Волков расхохотался и открыл дверь парадной, пропуская ее вперед.

— Дурак! Вот дурак-то…

— Па-ардончик.

Волков вышел из парадной вслед за Ириной, и не успела еще захлопнуться за ними притянутая пружиной дверь, как, ухватив периферийным зрением в окружающем пространстве что-то неправильное, движимый звериным чутьем, он швырнул левой рукой Ирину на землю и, разворачиваясь направо, стал падать на нее спиной, одновременно выхватывая из кобуры пистолет.

Все происходящее он видел будто бы со стороны, снятое рапидом, сознание предельно отчетливо фиксировало мельчайшую деталь происходящего, но… медленно! Слишком медленно он падал, закрывая собой Ирину, и рука его, обхватившая теплую шероховатую рукоять, медленно, как во сне, выползала из-под распахнутой куртки.

В проезжей части подворотни, отделенной от двери в парадную решеткой, идущей от квадратной колонны к стене, в нескольких метрах от себя он видел громадный черный мотоцикл. Сидящий на нем человек был одет в черные джинсы, заправленные в высокие черные сапоги, черную кожаную куртку и черный шлем с опущенным забралом из черного пластика.

В правой руке мотоциклист держал пистолет с навинченным на ствол длинным и толстым глушителем. Когда оружие, глухо бумкая и металлически лязгая затвором, дважды дернулось, Волков еще продолжал падать, и его рука с пистолетом едва успела пройти половину пути от наплечной кобуры до оперативного простора.

Мотоцикл басовито, с чуть шелестящим свистом взвыл и сорвался с места, метнув-шись в глубину двора.

Наконец Петр распрямил руку и, опираясь левым локтем о заледеневший асфальт, дважды выстрелил через решетку в удаляющийся силуэт, разочарованно сознавая, что пули ложатся в высокую, чуть ли не с подголовником, спинку сиденья.

• Предыдущая
• 24/59
• Следующая