Дежа вю - Болучевский Владимир - Страница 4
- Предыдущая
- 4/18
- Следующая
Я киваю и еду домой. Это вчера было. Ну, поискал я ее, не нашел, ладно, думаю, завтра. Сегодня проснулся, ну, поверишь, весь дом перерыл, ну нету, хоть ты тресни.
— А она какая?
— Да никакая! Просто белая футболка, и все. Ни надписей, ни рисунка, ну ничего. У меня таких и не было никогда. Это же не нижнее белье. Всегда хоть что-нибудь, хоть на краешке рукава, да написано. А тут ничего. Но видно, что фирменная. Ткань такая… Ну вот, звоню ему и говорю: «Лев Кирилыч, вы уж извините, никак не могу найти. Что вы так переж8иваете из-за тряпки? У вас ребенок погиб, а вы… Хотите, я вам „Лакосту“ куплю?» И, ты знаешь, я даже по телефону услышал, как он там зубы стиснул, и они у него крошатся. Ну, я трубку и повесил.
— Все?
— Все.
— Что-то мне так кажется, Саша, что денег он тебе не заплатит.
— Думаешь?
— Ну… Такое почему-то у меня складывается впечатление.
— Хреново. Я, как назло, последний чирик сегодня слил.
— Почем?
— Нормально.
— Хо-ро-шо… — Петр встал и, пройдясь по комнате, снова сел в кресло. — И потом, говоришь, у тебя бойцы появились?
— Минут через сорок.
— Слушай, а может, он фетишист?
— И садист, плюс латентный некрофил гомосексуальной окраски.
— Точно, я тоже подумал, зачем он в столе эти фотографии держит?
— А он, Петя, на эти фотки дрочит, а без футболки Пашкиной кончить не может. Только пахнуть-то она им не будет. Пашка ее даже не надевал.
— А ты?
— Вот! Вот-вот-вот-вот-вот… Я же ее надевал. Вот! Совершенно забыл. Позвонил Берзин, давай, говорит, пересечемся. Погода хорошая, давно не видались. Я сунулся в шкаф, а ничего чистого нет. Вот тогда-то я ее и надел. И пошел встречаться с Берзиным.
— И что нам это дает?
— Чудовищное похмелье.
— Я не о Берзине. Ты-то сам чего к этой футболке прицепился?
— Ну, знаешь… — Гурский осторожно потрогал скулу, — это не к тебе бандиты вламываются и шмон наводят.
— Еще чего. А кстати, с чего ты решил, что это братва?
— А кто, Петя? Какие-нибудь отморозки случайные иначе бы себя вели. И потом, они же ничего не взяли.
— Да, вели они себя… Вошли чисто, ты наверняка и разглядеть-то их не успел, не то что квакнуть. Когда прочухался, хоть одно слово слышал?
— Не слышал.
— И не должен был. Чтобы даже по голосу ты бы никогда ни одного из них не узнал. Смотри, работали быстро, но молча, и каждый знал, что ему делать, а ведь квартирку-то они перетряхнули — дай Бог… Далее, ну-ка, пошевели челюстью. Не сломана? Нет. И правильно. Не было у них задачи тебя уродовать. И личного зла тоже. Тебя просто выключить надо было, чтобы под ногами не путался. Бандиты так делают? Нет. Они и спеленали-то тебя так, чтобы ты потом сам смог распутаться. Это что?
— Трогательная забота.
— Это — профессионализм. Ничего лишнего, кроме задачи, которая поставлена. Они были на работе, а не мучить тебя пришли.
— Ага. Ничего личного. А зачем, когда уходили уже, ногой по роже?
— Во-первых, что ногой — не факт. Во-вторых, на всякий случай. Вдруг ты, связанный, мычащий, вывалишься на площадку и начнешь . башкой в соседскую дверь молотить, а они еще отъехать не успели? Не могли, выходит дело, они этого себе позволить.
— И что ты хочешь сказать? Спецура?
— Видишь ли, когда «контору» разогнали, ребята разлетелись. На кого только не работают. Но на власть тоже.
— Но что хотели-то?
— Да квартиру твою посмотреть. Ты считаешь, что они ждать будут, пока ты в загранкомандировку уедешь на длительный срок? Пришли, посмотрели — квартира пустая. Того, что им нужно, здесь нет. И ушли. Все. Поставили галочку.
— А спросить не могли?
— Выходит, нет. Очевидно, были причины.
— Петя, я же на самом деле ничего не знаю.
— Но ведь они же этого не знают.
— А я им скажу.
— Кому? — Волков склонился над журнальным столиком и заглянул Гурскому в глаза. — Саша, ну почему ты постоянно вляпываешься в какое-нибудь дерьмо?
— А это потому, что, когда Хам торжествует, — взгляд Адашева-Гурского на какой-то момент стал совершенно трезвым и очень, жестким, — дерьмо на каждом шагу.
— Ладно, — Петр хлопнул себя по коленям, встал и достал сотовый телефон, — давай собери что-нибудь из вещей, я пока звонок сделаю, и поехали ко мне. А то и правда, прибьют тебя в чужой игре.
— А это вряд ли. Я неприбиваемый. — Александр встал и, отхлебнув из горлышка, направился с бутылкой из комнаты. — У нашего рода бронь.
— Кем выписана?
— А Господом нашим, — обернулся Гурский. — Спасителем.
— Слушай, я вот тебя чуть не с детства знаю и до сих пор понять не могу — в тебе на самом деле гены бродят или ты вы…ешься?
— Против породы не попрешь. А ты чего из себя корчишь? Вон же телефон стоит.
— Этому человеку, — сказал Петр, — надо звонить по этому телефону. И вообще, давай, давай… И футболочку не забудь!
— Вот как ты был, — высунул голову из ванной Гурский, — Петр Волков, сыскарь и ментяра, таким и остался. И шуточки твои — дурацкие. И правильно тебя из оперов вышибли. Вот так.
— Во-первых, из ментуры я сам ушел, — прокричал из комнаты Волков, — а во-вторых, мой задницу быстрей и отваливаем, крепостник хренов.
Час спустя Адашев-Гурский, кое-как рассовав вещи по полкам, шкафам и ящикам и наведя в квартире относительный порядок, натянул джинсы, футболку цвета хаки и кроссовки, надел кожаную куртку, большие американские армейские солнцезащитные очки и, повесив на плечо дорожную сумку, взял под козырек:
— Я готов!
— К пустой голове руку не прикладывают.
— В разных армиях мира — по-разному. А если ты в ином, фигуральном, так сказать, смысле, то я тебе докажу, — продолжал Гурский, ковыляя вслед за Волковым вниз по лестнице. — Слушай, били меня по голове, а чего ноги-то так болят, а?
— От пьянки.
— Чушь! Скорее всего, на днях я занимался спортом. Но когда? И где? И приличной ли была компания? Петя, не спеши, умоляю, это же пятый этаж, старый фонд, лифт крякнул, у нас долгий путь, необходимо рассчитать силы. И вот что важно — каким конкретно видом спорта я занимался? Ведь, ты мне не поверишь, но далеко не всеми я владею в совершенстве. Так ведь и со стыда можно сгореть.
— Ты же многоборец.
— Это все в юности. Там, где амбиции, поллюции и отсутствие похмелья. И потом я, например, совершенно не знаком с приемами смертельной борьбы борицу, которыми владел профессор Мориарти, а мы ведь вступаем в схватку с преступным миром. Как быть?
— Я дам вам парабеллум.
— Мы с Джеймсом Бондом предпочитаем «Вальтер ППК» и чтобы непременно в кобуре от Бернса-Мартина. Далее, ты спросишь, мол, почему я напялил эту куртку в такую жару? А я тебе отвечу, что, выходя из дома в компании друзей, никогда не знаешь, в какое время года вернешься. Помню, встречаю как-то Курехина в «Сайгоне», май месяц, жара не по сезону, а он стоит — демисезонное пальто через руку и шапка под мышкой — и говорит: «Когда я выходил из дома, на улице было минус два». А? Отсутствие дара предвидения.
— А ты бы на его месте в шортах вышел?
— Ой! Слушай, как ноги-то болят… что же я все-таки делал? Знаешь, я как-то поймал себя на том, что изрядную часть собственной биографии знаю со слов друзей. Странное ощущение, друзья-то и соврут — недорого возьмут, а ты потом и живи как хочешь…
— Так, может, ты по пьянке куда-нибудь вляпался?
— Исключено. Я всегда себя контролирую. И никогда не пьянею. Ты же знаешь.
— Куда футболку девал?
— Какую? Шутка. Надо бы позвонить Берзину и спросить, как я тогда домой-то попал. Потому что на следующий день я поехал в Колпино, а потом было уже сегодня и пока есть. Эта лестница когда-нибудь кончится? Наконец-то.
Солнце слепило глаза даже через очки. От асфальта шел запах гудрона. В затененной глубине василеостровского дворика на скамеечке у чахлого газона сидел парень в полосатой рубашке и читал газету. В воздухе летал тополиный пух.
— Хочешь, угадаю, на какой машине ты приехал? На этой, — и Александр указал рукой на большой черный джип, стоящий у парадной. — А ведь я не знал. Я догадался.
- Предыдущая
- 4/18
- Следующая
