Спецназ против террора - Болтунов Михаил Ефимович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/59
- Следующая
Они шагнули за порог. Поле аэродрома лизал колючий зимний ветер, низкие облака, казалось, зависли над самыми самолетами. Автобус стоял невдалеке. Тихий, мрачный, с зашторенными окнами.
Главарь банды вновь вышел на связь со штабом.
Якшиянц: Тамара не думает лететь?
Зайцев: Тамары здесь нет. Она ушла.
Якшиянц: Не хочет?
Зайцев: Павел, сейчас товарищи по одному, как условились, будут подносить бронежилеты.
Якшиянц: А оружие?
Зайцев: Потом принесут оружие.
Якшиянц: Ждем и наблюдаем.
К первой встрече с бандитами были готовы начальник отдела Ставропольского УКГБ Евгений Шереметьев и сотрудник «Альфы» Валерий Бочков.
Бандиты вновь на связи.
Муравлев: Нам вроде сказали, что кто-то будет идти. Но никого не видно.
Зайцев: Пошел товарищ.
Муравлев: С какой стороны?
Зайцев: Идет к автобусу.
Первым понес бронежилеты Шереметьев. Ни одна шторка не шевельнулась на окнах. Словно вымер автобус. Приоткрылась дверь. В темноте салона никого не было видно. Шереметьев приподнял руки: «Вот, мол, принес».
На пороге появился небольшой мужчина — скуластое, заросшее черной щетиной лицо, впалые, с хищным наркотическим блеском глаза.
— Я принес бронежилеты, Павел, освобождай, как обещал, детей.
Ядовитая усмешка скривила лицо бандита:
— Я не Павел, я Геннадий.
— Геннадий так Геннадий. Восемь комплектов будут, а пока два. За один раз не утащить.
Муравлев, стоявший сзади Якшиянца, передал тому обрез, спустился с подножки, стал слева, вплотную к Шереметьеву. Подстраховал главаря.
— Пропусти в автобус, — попросил сотрудник КГБ, — надо на детей глянуть.
Важно было и другое: до сих пор неизвестно, сколько бандитов? Просил-то восемь бронежилетов.
Оказывается, темнил. Четверо их всего было.
Заглянул Шереметьев в салон, и сердце сжалось от боли: в духоте, в грязи, среди банок с горючим, изнуренные, уставшие, с потухшим взглядом сидели детишки. Но, слава богу, все живы. Молоденькая учительница полными слез глазами глядела на Шереметьева. Подмигнул ей ободряюще: держись, Наташа.
Потом начался торг. За бронежилет — ребенка.
Следующим пришел Бочков. Бандиты глянули на него, угрюмо кивнули: «Сложи у колес». Чем-то не понравился им Валерий. Комплекцией, что ли. Очень уж могучий мужик.
Снова у автобуса Шереметьев: в одной руке автомат, в другой снаряженный патронами магазин.
Опять очередь Бочкова. Передал Якшиянцу пистолет, тот повертел его, вставил магазин. Вернул Валерию: попробуй. Тот передернул затвор, нажал на спусковой крючок. Выстрела нет. Бандит насторожился: никак подвох? Но Бочков уже понял, в чем дело. «Что ж ты магазин толком не дослал?» Прогремел выстрел.
Потом следователь долго будет пытать Валерия: зачем, мол, стрелял? Затем и стрелял, что нельзя было не стрелять.
Протянул пистолет, заглянул в автобус:
— Слушай, Павел, я свое слово сдержал, оружие принес. Отдай мне девчонок.
Понимал: девочкам труднее, да их всегда и больше в классе. Значит, больше удастся освободить.
— У меня самого в доме две девочки. Не мучай их.
Девочки стояли на площадке у дверей, Муравлев прикрывался ими, когда Бочков внизу с Якшиянцем вел переговоры. Не получив ответа, сотрудник группы «А» стал не спеша снимать с площадки детей — одну, другую. Заглянул в салон: есть еще девочки?
Взял четверых, а когда отошли от автобуса на несколько шагов, еще две выпрыгнули. Всего шестеро. Обнял за плечи, повел, а сам шепчет: «Что бы ни случилось, не бойтесь и не бегите. Только не бегите». Вдруг за спиной выстрел. Валерий крепче прижал к себе девочек, скомандовал: «Не бежать!» Хотя у самого внутри все похолодело.
Оказывается, бандиты проверяли автомат, выстрелили вверх, в люк автобуса.
Каждая ходка Бочкова и Шереметьева — вызволенные дети. Двое, четверо, шестеро… всего десять человек. Заложниками оставались одиннадцать мальчишек вместе с учительницей Натальей Ефимовой.
Долго обсуждалась процедура пересадки из автобуса в самолет. Наконец, казалось бы, решение принято…
Зайцев: Павел, я хотел бы уточнить некоторые вопросы. Мы с тобой определились, что дети идут до самолета, становятся в две линейки у трапа, и вы в это время поднимаетесь на борт. Так?
Якшиянц: Знаете, что я вам скажу. В дальнейшем вы предоставьте все это нам делать. Так будет спокойнее. Потому что можно придумать и другие хитрости.
Зайцев: Павел, мы же с тобой договорились основательно. Все, что вы просили, мы сделали, требования выполнили. Ты согласен со мной?
Якшиянц: Я согласен с тем решением, которое я принял.
Зайцев: Павел, мы с тобой так не договаривались.
Якшиянц: Мы договаривались, что дети останутся здесь.
Зайцев: Правильно, будут стоять у входного люка в две шеренги. Так или нет?
Якшиянц: Был такой момент. Но ситуация изменилась…
Зайцев: Павел, давай, раз уж определились, будем держать слово.
Якшиянц: Почему не даете с женой попрощаться по рации?
Зайцев: Ее нет, она уехала домой, к ребенку.
Якшиянц: Понятно…
Зайцев: Павел, как мы все-таки определимся с детьми? Давай оставим вариант, который обговорили?
Якшиянц: Вы считаете, он самый безопасный?
Зайцев: Но мы же договорились, что будем поступать таким образом. Дети выстроятся у самолета, вы пройдете, а дети уйдут к нам.
Якшиянц: Так и будет. Только часть детей останется в автобусе.
Зайцев: Повтори, я тебя не понял.
Якшиянц: Часть детей останется в автобусе.
Бандит обманул. За одиннадцать часов переговоров он не раз клялся в честности, вспоминал Родину, честь, жену, дочь, но обманул нагло и коварно. Вместе с экипажем заложниками вновь оставались дети.
Террористы проводили детей в самолет, прикрываясь ими на случай нападения. В самолет заходили так: сначала летчик, потом ребенок, а уж за ним бандит. Не забыли Шереметьева.
Последним поднялся на борт Муравлев. Произвел салют из обреза в воздух и дико захохотал от радости.
Бандит Герман Вишняков, по-хозяйски оглядев самолет, сказал, что знаком с машиной, в прошлом служил в десанте, прыгал с парашютом.
Еще один, не говоря ни слова, прошел в хвост самолета и занял там боевую позицию.
И тут новое требование Якшиянца: Шереметьев должен остаться в самолете заложником вместо детей.
Зачем это сделали бандиты, остается только гадать, ведь в заложниках у них недостатка не было.
Может, ждали, что сорвется офицер КГБ. За время их общения Якшиянц без конца тыкал Шереметьеву в грудь оружием, грубил, дерзил. Но Евгений Григорьевич молча делал свое дело, старался казаться спокойным, сдержанным, невозмутимым. И на сей раз он только до боли сжал зубы, сказал, мол, сходит в штаб, доложит, и назад с ответом.
Ухмыльнулся бандит:
— У тебя что, шеф, жены нет, детей, родителей? А может, у тебя две жизни?
В штабе, услышав об этом, дали прямой провод на Москву, на комитет. Оттуда передали: в данном случае приказать не могут. Что ж, пришлось идти без приказа. Понимал: иначе бандиты не отпустят детей.
Когда поднимался на борт, у входа стоял вооруженный Муравлев. Не оборачиваясь, быстро зашептал:
— Как отец, а? Как? Что еще говорит?
— Одумайся, пока не поздно. Не позорь фамилии.
— Поздно. Передайте, пусть простит, если сможет.
Шереметьев прошел в салон, кивнул Якшиянцу на детей, которые, словно стайка испуганных воробьев, жались к учительнице.
— Финтишь, Паша. Обещал же пацанов на земле оставить. Отпусти!..
— Ты Тамару приведи, тогда отпущу. Без нее взлета не будет, и дети тут останутся.
Что ответить бандиту? Даже если бы и можно было высказать все в лицо, где же найти такие слова? Как определить глубину человеческого падения? Да и человек ли перед ним? По виду вроде смахивает: голова, ноги, руки, а по нутру — зверь, монстр, исчадие ада.
Но кто бы он ни был — надо идти уговаривать Тамару Фотаки, жену Якшиянца. Вновь Тамару просили Пономарев, Зайцев, Шереметьев. Не соглашалась, отказывалась. «Я не хочу к нему возвращаться. Ненавижу!» Больше часа прошло с тех пор, как покинул борт Евгений Григорьевич. И вот, наконец, жена Якшиянца возвращается с ним в самолет. Павел отводит ее в конец салона, что-то возбужденно говорит, объясняет. Тамара тоже не молчит, просит отпустить детей.
- Предыдущая
- 32/59
- Следующая
