Восток есть Восток - Бойл Т. Корагессан - Страница 29
- Предыдущая
- 29/86
- Следующая
— Она хоть звонила? Известила кого-нибудь?
— Ты же знаешь Джейн, — ответил он.
Да, как не знать. Они вместе учились в Айовском университете на первом году аспирантуры, пока Рут не выбыла и не поехала пытать счастья в Эрвин. С первого же дня, когда Джейн вступила в аудиторию с потупленными долу очами и бескровным лицом под высокой шапкой заколотых шпильками волос, она стала королевой со всеми королевскими атрибутами и регалиями, а Рут стала дерьмом собачьим. Джейн писала о сексе, и только о сексе, писала вычурную рафинированную прозу, которую Рут считала претенциозной, но преподаватели — а работали с ними, между прочим, одни мужчины — превозносили как трепетное слово гения. Рут боролась. Боролась изо всех сил. В конце концов, это было дело ее жизни, и ей удалось все же пленить одного из педагогов — тощего бородатого дерганого поэта-внештатника из Бурунди. Но у него были трудности с английским, и, вероятно, по этой причине — а может, потому, что он работал временно и на ушах и вокруг губ у него красовалась племенная татуировка, — его мнение мало что значило. И весной, когда определяли стипендиатов на следующий год, Джейн Шайн смела все на своем пути.
Злая и подавленная, Рут ушла из Айовского и подалась в родную Калифорнию, в Эрвин, где ей удалось произвести на свет рассказ, благосклонно принятый к публикации в «Дихондре». Но даже эта крохотная победа оказалась отравлена, поругана, задушена прямо в колыбели: когда она вернулась домой, скромно отметив событие с двумя университетскими подругами, она обнаружила в почтовом ящике очередной номер «Атлантика» с рассказом Джейн Шайн — все той же переусложненной сексуальной сагой, которую она читала вслух на семинаре в Айове, теперь напечатанной этим особым, до боли знакомым шрифтом и уютно угнездившейся между Очень Важной Статьей и Очень Важным Стихотворением. И пошло-поехало: рассказы Джейн появились в «Эсквайре», «Нью-Йоркере» и «Партизан ревью», а потом у нее вышел сборник, и повсюду замелькали ее фотографии, и критики — опять же исключительно мужчины — сплошь попадали замертво со словами высочайшей, изысканнейшей хвалы на хладеющих губах. Еще бы Рут ее не знала.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Что она любит эффектно появиться. Любит повысить градус, подержать людей в напряжении. Уж она-то разит наповал. Как чемпион в тяжелом весе.
Это была неловкая минута. Хуже минута грызущей тоски, отчаяния, беспросветности. Она не могла атаковать твердыню Джейн Шайи в лоб — Джейн и Ирвинг Таламус вместе были на писательской конференции в Пуэрто-Вальярта, это были родственные души и закадычные друзья, если не что-то большее, и похвала из его уст, даже простое упоминание о Джейн терзали ее, как впившиеся в мягкую плоть рыболовные крючки. Рут тщетно ломала голову в надежде подпустить какую-нибудь колкость под видом вполне невинного, доброжелательного замечания, словно она могла пожелать Джейн Шайи что-нибудь помимо потери зубов, волос, красивой внешности и какого бы то ни было таланта, и вдруг кто-то крикнул:
— Глядите, машина! Рут так и оцепенела, ощутив прилив столь определенного, столь хорошо знакомого страха; ей показалось, что ее, как героиню дешевого фильма ужасов, уволакивают в подземелье сквозь внезапно распахнувшийся люк. В длинном полуоткрытом окне вестибюля, как в раме, возник серебристый спортивный «ягуар», плавно подкатывающий к бордюру. Верх был откинут. В спицах колес дробился солнечный свет. За рулем сидел мужчина скандинавского типа — квадратная челюсть, грива светлых волос, ослепительные зубы, а рядом, сверкая и переливаясь, как елочная игрушка, красовалась Джейн Шайи в ярком шелковом шарфике и огромных темных очках. Небольшой стандартный трейлер, символ обыденности и убожества, поспешных переездов и мебельной рухляди, в ином случае преисполнил бы Рут неизъяснимым удовлетворением; но, прицепленный к этому сияющему обтекаемому среброкрылому чуду, он и сам ухитрялся выглядеть чуть ли не шикарно.
— Да это Джейн! — воскликнул Таламус, изумленно взвизгнув, словно ждал кого-нибудь еще. Он сдернул руку с плеча Рут, рывком распахнул дверь — и полным ходом на крыльцо. В тот же миг молодой человек с квадратной челюстью атлетически выпрыгнул из машины, спеша открыть перед Джейн дверцу. Рут с тоской увидела, что парень у Джейн просто загляденье — высокий, худощавый, мускулистый, настоящий завоеватель-викинг, а сама она вовсе не растолстела, как поговаривали, а так же стройна, очаровательна и свежа лицом, как шестнадцатилетняя девушка, завороженная тайной расцветающей плоти. — Милости просим, — гудел Таламус, сходя по ступенькам с широко разведенными руками, словно он лично клал каждый камень в стены большого дома, словно он тут родился и вырос, аристократ-плантатор, пьяница и лошадник, полковник Таламус собственной персоной. — Милости просим в сердце Юга!
Рут не стала дожидаться хищных, бесстыдных таламусовско-шайновских объятий, не стала глядеть, как раб-северянин выволакивает из трейлера багаж в большем количестве, чем брала в свои поездки по империи королева Виктория, не стала смиренно стоять в вестибюле, чтобы встретить и поздравить с блестящим успехом бывшую однокашницу торжественно всходящую по лестнице в потных объятиях одного из светил еврейско-американской словесности. Нет уж. Кто угодно, только не она.
Едва Таламус вышел за дверь, она, резко крутнувшись, пустилась наутек — вверх по лестнице, по коридору, в свою комнату, и лицом вниз на кровать, словно подстреленная. Так лежала она среди густеющих теней, — а внизу тем временем гомон коктейлей сменился веселым звяканьем столовых приборов, — так лежала она с колотящимся сердцем, обостренно вслушиваясь в торопливые крадущиеся шаги раба-скандинава, который вносил вещи Джейн не куда-нибудь, а в комнату через стенку от нее, в просторную, светлую, полную антикварной мебели комнату на двоих, пустовавшую все время, пока Рут жила в «Танатопсис-хаусе». Она вслушивалась, как ребенок, играющий в прятки, ребенок, который слишком хорошо спрятался, так что другие дети поискали-поискали и начали терять к нему интерес, хотя все еще бродят вокруг да около; вслушивалась до тех пор, пока звуки ужина не затихли и спортивная машина не укатила, взревев, в неведомую даль.
Она, должно быть, задремала. Когда Саксби зашел за ней, было уже почти восемь, и ей пришлось одеваться второпях, чтобы не опоздать на паром. Летом по выходным вернуться на остров можно было двенадцатичасовым, что давало им, за вычетом дороги, только часа два на ужин, коктейли и отдых. Рут чувствовала, что ей необходимо сменить обстановку. Пока пили первый коктейль, прекрасный «Манхэттен» с лимонными дольками, она даже хотела подбить Саксби взять номер в каком-нибудь мотеле на побережье, но потом передумала. Рано или поздно с Джейн Шайи все равно придется столкнуться, так уж лучше сегодня вечером в бильярдной, где хоть почва под ногами не колеблется.
После второго коктейля и нескольких устриц настроение стало налаживаться. Не зря они в ресторан поехали. Это было уютное изысканное заведение с прекрасным интерьером, очень стильное, три звезды в справочнике «Мишелей», тут одна карта вин с хороший русский роман. А Саксби — ну, Саксби настоящее сокровище. Сколько плутовства в нем и сколько надежности, как он красив, как мягко переливаются отблески горящих свеч в золотом нимбе его волос, как влюбленно он в глаза ей глядит — милый, настойчивый, сексуальный Сакс, стоящий десятка нордических типов в их «ягуарах». Едва над тарелкой супа, ломтиком французской булки, кусочком ecrevisse (Рака) возникал призрак Джейн Шайи, как он прогонял его шуткой, поцелуем, нежным прикосновением. И вот, в самый разгар ужина, он предложил тост.
Рут наслаждалась льдистой свежестью грейпфрутово-лимонного glace (Мороженого), и вдруг откуда-то сбоку вынырнул официант с бутылкой шампанского. Подняла глаза на Саксби — он так и сиял. Когда сдвинули бокалы, от удовольствия кровь бросилась ей в лицо. Неисправимо сентиментальный, он не уставал делать все эти ритуальные жесты — дескать, вот уже восемнадцать недель они вместе, вот уже двадцать две и так далее, но на этот раз он застал ее врасплох.
- Предыдущая
- 29/86
- Следующая
