Противостояние - Шидловский Дмитрий - Страница 30

- Великобритания, Франция, США, - начал он, - сообщили, что считают действия СССР агрессией и вручат соответствующие ноты советским послам. Рузвельт заявил, что внесет вопрос об исключении СССР на рассмотрение Лиги Наций. Черчилль предложил мне вылететь в Лондон для обсуждения программы британской помощи. Финляндия сообщила о начале формирования экспедиционного корпуса для отправки на фронт.

- То-то Сталин испугается исключения из Лиги Наций, - съязвил Спиридонович. - Эти остолопы на четвертый день войны в Польше еще обсуждали ширину железнодорожной колеи в Европе. Полный бардак, а не международная организация. Вряд ли это нам сильно поможет.

- Я тоже так думаю, - кивнул Алексей.

- Германия? - нетерпеливо спросил Оладьин.

- Ответа от фюрера еще нет, - произнес Алексей, - но немецкий посол высказался в том смысле, что конфликт между СССР и Северороссией внутриславянское дело. Вряд ли он мог позволить себе такое, если Берлин еще не определил своего отношения.

- Немецкое радио передало, что Советский Союз предпринял ответные действия на провокации с нашей стороны, - вставил Вайсберг.

- Тогда, полагаю, вопросов нет, - вздохнул Алексей.

- Кстати, по советскому радио сказали, что война Объявлена в связи с нашим вероломным нападением на СССР, - добавил Вайсберг.

- Совершенно в их стиле, - процедил Алексей.

- Симферополь? - произнес Оладьин, недовольно пожевав губами.

- Посол ответил, что вопрос обсуждается, - быстро проговорил Алексей. Крым будет верен союзническому долгу, но в связи с нападением Турции размеры его участия могут быть сокращены.

- Плохо, - выдохнул Маклай.

- Татищев, вылетайте в Лондон немедленно, - произнес после непродолжительной паузы Оладьин. - Принимайте любую помощь, какую они предложат. О ходе переговоров информируйте меня немедленно.

- Хорошо, - кивнул Алексей. - Какая ситуация на фронтах?

Он подошел к карте. Маклай тут же заговорил, одновременно показывая на карте:

- Сейчас бои идут по всей границе. Серьезного успеха противник пока добился только на вологодском направлении. Однако, по нашим данным, только первый эшелон войск противника превосходит по численности нашу армию в четыре раза. Есть еще второй, о нем сведений меньше. Но и он, очевидно, превосходят нашу армию не меньше чем в два раза. Мобилизация объявлена через пять минут после вашего звонка президенту, но завершится она только через месяц. Так что пока будем выматывать противника в оборонительных боях и отступать до укрепрайонов. А там... Да поможет нам бог.

- Сколько времени понадобится красным, чтобы дойти до укрепрайонов? осведомился Алексей.

- До Новгородского, Вологодского и Псковского УРов - недели три-четыре, - мгновенно доложил Мак лай. - А если сдадим Вологду, после этого они выйдут на оборонительную линию Лодейное Поле - Пикалево. Понятно, что при таком соотношении сил думать о наступательных операциях пока не приходится. Я дал приказ в войска: боеприпасов не жалеть, солдат беречь.

На президентском столе тоненько запел телефон. Оладьин подошел к нему, снял трубку и произнес:

- Слушаю... Соединяйте... Здравствуйте, Сергей Станиславович.

Алексей догадался, что адмирал разговаривает с президентом Крыма Скрябиным. Выслушав какую-то длинную речь, Оладьин произнес:

- Благодарю вас, господин президент, - и повесил трубку.

Подойдя к столу, он тяжело оперся на него и произнес:

- Скрябин объявил о том, что сдержит данные ранее обязательства полностью. Как раз сейчас корабли российского Черноморского флота обстреливают военно-морские базы Одессы и Новороссийска, а авиация наносит удары по железнодорожным узлам на южных территориях СССР.

- Отлично, - воскликнул Маклай.

- А ведь это полномасштабная война, - покачал головой Шульц.

- Не мы ее начали, - обрубил Оладьин.

* * *

Подпрыгивая на ухабах и обгоняя идущие непрерывным потоком войска, "эмка" выехала к пограничному переходу.

- Стой, - скомандовал Павел. Водитель послушно остановил машину,

- Павел Васильевич, мы опаздываем, - недовольно заерзал на сиденье старший комиссар НКВД Потапов.

- Ничего, успеем, - буркнул Павел и, открыв дверцу, выскочил в хрустящий на морозе снег.

Перед ним, рядом с поднятым шлагбаумом, стояла пограничная будка, в которой изо всех сил боролся с холодом красноармеец с мосинской винтовкой, в шинели, армейских штанах, буденовке и валенках. По дороге, ведущей через пограничный переход, нескончаемым потоком текли пехота, грузовики с боеприпасами, артиллерия на конной и автомобильной тяге. Все они неудержимо стремились в Северороссию, туда, где за горизонтом грохотала канонада. С той стороны в СССР под конвоем солдат НКВД шла колонна пленных североросских солдат, арестованных чиновников, зажиточных крестьян, священников, интеллигентов.

"Вот я и вернулся, - удовлетворенно подумал Павел. - Семнадцать с половиной лет назад эта страна выкинула меня со своей территории. Здесь, на этом переходе. И вот теперь я вернулся, чтобы принести ей мир и свободу".

Он неспешно направился по дороге в сторону канонады. Автомобиль медленно двинулся за ним. Пройдя мимо шлагбаума, Павел ускорил шаг. Через несколько минут он достиг пограничного столба с надписью "СССР". Североросский пограничный столб лежал на земле. На нем четко виднелись следы танковых или тракторных гусениц. В небе в сторону фронта пролетела эскадрилья краснозвездных бомбардировщиков, в сопровождении истребителей. Павел довольно улыбнулся. "Всё путем, - подумал он. - Старое отступает, новое приходит. Неизбежный исторический процесс. Вот только чему я больше рад: тому, что иду восстанавливать советскую власть в Северороссии, или тому, что через месяц-два мы поставим точку в нашем споре с Лёшкой? Хотя, какая там точка? Сбежит за границу, будет вести подрывную работу. Создаст какую-нибудь радиостанцию "Свободная Северороссия". И ведь добьется своего, не он, так его последователи, если только мы прекратим борьбу. Нет, некоторые люди просто не могут войти в новый мир. Их придется уничтожать, ради счастья всего человечества. Только так может закончиться наша борьба. Жаль, хороший был парень, но так и не понял... Да и озверел в шкуре белого офицера. И все же я бы не стал убивать его и сейчас, если бы он попал к нам в руки. Не стал бы, конечно, и отпускать, как в семнадцатом. Сглупил я тогда. Пожалел эту гидру, и вот теперь, в тридцать девятом, Крым обстреливает наши порты на Черном море, бомбит города и грозит десантом. А должны бы эти офицерики еще девятнадцать лет назад в землю лечь или по парижским кафешантанам растечься, ностальгировать и песенки про конфетки-бараночки петь. Крыма, расстрела наших под Перекопом, того уничтоженного десанта я тебе, Алексей, никогда не прощу. И Ингу не прощу. Но в расход пускать не буду. В лагерь тебя, за колючку, в Сибирь. Но так, чтобы ты знал, что происходит во внешнем мире, в нашем мире, а не твоем. Как мы наступаем, как рушатся буржуазные режимы. Чтобы ты выл и лез на стену от безысходности. Это будет для тебя большим наказанием, чем пуля в лоб. Ведь ты, как и я, сражаешься за идею. Для тебя погибнуть за идею не страшно, страшно увидеть ее крушение. И я хочу, чтобы ты услышал, как твои дети будут выступать на митингах в поддержку мирового коммунизма, как отрекутся от тебя. Это будет моя настоящая победа и твой подлинный разгром".