Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 97
- Предыдущая
- 97/199
- Следующая
Рему вторил его первый помощник Хейнес: "Мы взяли на себя долг революционеров. Мы стоим в начале пути. И отдыхать мы будем тогда, когда германская революция будет завершена".
А командир берлинских отрядов СА Эрнст открыто называл фюрера "черным иезуитом". Так что первые полтора года пребывания у власти положение Гитлера действительно выглядело очень шатким. Реально он мог опереться только на оставшиеся ему верными силы СС, по численности в 100 раз уступавшие СА, и на поддержавшую его часть партийной верхушки во главе с Герингом. Он не мог популистскими методами угодить широким народным массам, поскольку его социалистическая часть программы осталась нереализованной, а вздумай он ее реализовывать, такое "углубление революции" и в самом деле смело бы его самого, выдвинув на первый план более левых лидеров. А вкусить другие осязаемые блага его правления — ликвидацию безработицы, выход из кризиса, активизацию экономики, стабилизацию цен, население еще не успело, для их претворения в жизнь требовалось хоть какое-то время. Даже об элементарном порядке на улицах в условиях буйства штурмовиков говорить не приходилось.
Промышленные и великосветские круги продолжали относиться к Гитлеру презрительно, свысока, все еще считая «наемником», которого можно будет рассчитать, когда в нем отпадет нужда. Не имел он надежной опоры и в армии. Военная верхушка требовала возрождения полноценных вооруженных сил, перевооружения, введения всеобщей воинской обязанности. Однако это значило бы бросить открытый вызов западным державам, чего слабая и расшатанная Германия еще не могла себе позволить. Да и те же штурмовики первыми взбунтовались бы против воинской повинности, поскольку готовой "революционной армией" считали самих себя. И удержаться у власти на первом этапе правления Гитлеру удалось лишь головокружительным лавированием между всеми этими силами. А также благодаря изобретению российских большевиков кадровым методам, расстановке и внедрению на ключевые посты государства немногих безусловно верных соратников, что позволяло минимальным числом брать под контроль важнейшие направления политики и жизнедеятельности страны. Сталин подобных талантов в Гитлере не разглядел.
Но на ухудшение межгосударственных отношений наложилась и специфика взглядов Гитлера, только не идеологических, а геополитических. На сомнения своих приближенных, как же достичь столь выигрышного сближения с СССР и при этом не заразиться большевизмом, он отвечал: "Я не боюсь разлагающего влияния коммунистической пропаганды. Но в лице коммунистов мы имеем достойного противника, с которым надо держать ухо востро. Германия и Россия удивительным образом дополняют друг друга. Они просто созданы друг для друга. Но именно в этом и заключается опасность для нас: Россия может засосать и растворить наш народ в своих просторах… Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе — я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!"
Наложится и еще один важный фактор. Дело в том, что западная пресса, весьма поверхностно представлявшая процессы в СССР, освещая в 20-х драки за власть в советских верхах, слепо переняла для них объяснения Троцкого (которого за рубежом знали гораздо лучше, чем Сталина) насчет борьбы «бюрократов» против «революционеров». Кстати, именно по этой причине многие политики и бизнесмены стали смотреть на сталинский режим благожелательно с «бюрократами» все же удобнее вести дела, чем с непредсказуемыми «революционерами». Но Гитлер-то оценивал такие вещи по-другому! Он-то как раз к "настоящим большевикам" относился с известной долей уважения, а созданную в СССР партийно-бюрократическую машину с этими «настоящими» уже не отождествлял. И сторонникам немедленного союза с СССР он отвечал: "Поезжайте в Москву. Я даю вам свое согласие. Поезжайте в Москву, но это вряд ли доставит вам большое удовольствие. Там сидят все те же жидовские крючкотворы. С ними каши не сваришь".
В результате нацистское руководство допустило в отношении советского режима ту же самую ошибку, что советское — в отношении нацистского. Оно пришло к выводу… что Сталин долго не продержится!
И тоже имело для таких прогнозов видимые основания. Напомним, что в том же 1933 г. миллионы крестьян в СССР погибали от голода, в городах из-за "затягивания поясов" нарастало недовольство Сталиным, в партии и комсомоле поднималась стихийная оппозиция, а изгнанный Троцкий расписывал в интервью, какой поддержкой он пользуется в коммунистических массах, и сколько у него там сторонников (т. е. "настоящих большевиков"). И гитлеровцы ожидали скорого внутреннего взрыва в России. А поскольку и они идеализировали свое учение, считая его логическим продолжением большевизма — то бишь следующей за ним, более высокой ступенью революционной идеологии, то выходило, что и в СССР новая революция будет «национальной», и когда там победит "истинный революционный настрой, который еще жив в России", то "большевизм станет чем-то вроде национал-социализма". В апреле 1933 г. посол в Москве Дирксен докладывал Гитлеру: "Большевизм в России не вечен. Процесс развития национального духа, который показывается теперь во всем мире, охватит в конце концов и Россию. Большевизм с его нуждой и ошибками сам подготовляет почву для этого".
Это донесение было перехвачено советской разведкой и, дойдя до Сталина, сердечному согласию отнюдь не способствовало.
Дальше — больше. На основе своих прогнозов о скорых переменах в Советском Союзе Гитлер счел альянс с ним бесперспективным и на этой почве стал искать контакты с Западом. В апреле-июле в Англию направлялись эмиссары фюрера — Геринг, Розенберг, министр экономики Гугенберг, зондировать возможности совместного выигрыша за счет шкуры готового издохнуть "русского медведя". Ведь предполагаемым восстанием на голодной Украины логично было бы воспользоваться Польше и Румынии, которых поддерживали англичане и французы. И нацисты хотели опередить события, чтобы не остаться за бортом.
4. 7. 1933 г. советская военная разведка доложила Ворошилову, что в Англии идут секретные переговоры германской делегации во главе с Розенбергом. "Особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и соответственно этому желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта".
Разумеется, это тоже было сразу доложено Сталину. Подтверждение переориентации Германии на Запад содержалось и в отчетах советского полпредства в Берлине: "С июля 1933 г. развертывается продолжающаяся до сих пор кампания о так называемом «голоде» в СССР. По размаху и широте эта кампания беспрецедентна в истории антисоветских кампаний. В августе развернулась бешеная персональная травля тов. Литвинова".
Вот тут-то и наступил полный разрыв, поскольку закулисные переговоры с «империалистами» против СССР были в глазах Кремля уже непростительной крамолой. И незамедлительно были предприняты решительные ответные действия. Как уже отмечалось, Сталин и сам отдавал себе отчет, что ситуация на Украине и в Белоруссии способна сделать их легкой добычей для внешнего вторжения, поэтому и перебрасывались к западным границам добавочные контингента. Теперь же в дополнение к этому Польше и Румынии было предложено заключить пакты о ненападении. Которые те приняли с превеликой радостью, поскольку постоянно пребывали под угрозой большевистской агрессии. А через них пошло демонстративное сближение с Францией, в любой политической ситуации не доверявшей немцам и продолжавшей считать их главными потенциальными врагами. Отсюда, кстати, и упомянутые нападки германской прессы на М. М. Литвинова (Макса Валлаха) — советского наркома иностранных дел. В эмиграции он жил в Англии, был женат на англичанке, а в советском руководстве слыл англофилом и представлял «западническую» линию, соперничавшую во внешней политикой с «германофильством», сторонниками которого в наркоминделе выступали Иоффе и Крестинский. Теперь же Сталин дал "зеленый свет" ему и его политической ориентации.
- Предыдущая
- 97/199
- Следующая
