Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 105
- Предыдущая
- 105/199
- Следующая
Почти не поморщившись, «проглотила» репрессии в СССР и мировая общественность, когда дипломат-невозвращенец Бармин написал письмо в Лигу Прав Человека в Женеве, пытаясь разоблачить сталинские преступления, газета Керенского "Новая Россия" на основании богатого опыта эмиграции не без иронии поучала новичка: "К великому нашему сожалению, мы, давние политические эмигранты, должны сказать Бармину, что призыв к западному общественному мнению спасать в Москве бесчисленные жертвы бессмысленного террора — это глас вопиющего в пустыне".
Политики и общественное мнение ориентировались лишь на соображения практической выгоды или мнимой выгоды. Выше приводилась реакция на сталинские расправы демократа Бенеша. А бывший посол США в Москве Дэвис уже в годы советских побед над немцами делился своими выводами, что "расстрел лидеров Красной Армии пошел ей на пользу".
Впрочем, на эту кампанию репрессий некоторое внимание все же обращали. Что объясняется «персонифицированным» характером западного мышления и восприятия, поскольку для средств массовой информации, лепящих общественное мнение, удобнее фокусировать интерес на отдельных фигурах «звезд». А теперь под удар Сталина попали именно «звезды», чьи имена периодически мелькали в газетах и связывались с теми или иными событиями. Некоторые демократические юристы Запада даже создали "Международный комитет по расследованию московских процессов". Ну да тут добавилось то обстоятельство, что бывшие коммунистические лидеры, в отличие от истребленных крестьян и интеллигенции, удостоились показательных процессов — и западная цивилизация с ее культом юриспруденции получила возможность пощеголять критикой кривобоких советских судов. И уж совсем любопытно, что громкую бучу насчет "сталинских зверств" с апелляциями к "международному коммунистическому и рабочему движению" попытался поднять Троцкий, один из главных организаторов и проводников, красного террора. Да и сам, как помнится, собиравшийся расстрелять сторонников Сталина в случае своей победы.
Но за кампаниями репрессий второй половины 30-х обычно не замечают или упоминают лишь вскользь, в качестве декорации, другой очень важный процесс. Как раз в это же время Советский Союз из государства "ленинского типа", т. е. некоего интернационально-классового новообразования, не имеющего ничего общего с прежней Россией, снова стал приобретать черты "Российской державы" — жутко трансформированной, искалеченной, но начавшей постепенно возвращаться в национально-традиционное русло. Впрочем, такую закономерность подметил и Л. Н. Гумилев на примерах исмаилитов, катаров, богумилов — когда «антисистема» побеждает в государственном масштабе, она помаленьку начинает приобретать формы «системы», иначе не сможет существовать (см. напр. "Этносы и антиэтносы", «Знамя», 1990). Вот и в России аналогичный процесс пошел где-то с 1934 г., с XVII съезда партии, красноречиво названного "съездом победителей", когда путем коллективизации и индустриализации было завершено фактическое покорение страны и ее народа и провозглашена победа социализма. Разумеется, подлинных мотивов, которыми руководствовался Сталин для такого поворота, мы никогда не узнаем, тут остается только строить гипотезы. Со своей стороны, я могу только выдвинуть собственные предположения, которые кажутся мне логичными (не претендуя, впрочем, на стопроцентное совпадение с реальностью).
Ленинский план построения социализма был завершен. Или, скажем так, в общих чертах завершен, по-советски, сдан в эксплуатацию с недоделками. И перед Сталиным встал закономерный вопрос — куда же дальше-то? По Ленину следовало — к мировой революции. И отсюда видны некоторые колебания. С одной стороны, попытки двигаться в этом направлении (упоминавшиеся выше "польский вариант", "германский вариант"), но с другой, в отличие от Ленина и Троцкого, которые порой сами удивлялись, что их еще не свергли, Сталину было что терять — своя держава. Он создал ее, он ее построил. И уже успел в полной мере вкусить неограниченной власти, привыкнуть к ней и освоиться с ней. Осознать себя не временщиком, вынужденным маневрировать и оглядываться, чтобы усидеть на своем месте, а действительно всемогущим Хозяином, перед которым рабски стелились и сторонники, и сокрушенные противники.
Наверное, наложился и другой фактор. Сталин, в прошлом один из самых догматичных ленинцев, получил теперь моральное право поставить себя выше учителя. Ленин не смог до конца подавить фракционность и разноголосицу в партии, хотя и стремился к этому (запрет дискуссий, фракций, разгром "рабочей оппозиции"), а Сталин смог. Ленин не сумел одолеть крестьянство, а Сталин сумел. У Ленина не получилось построить социализм, и ему пришлось скомандовать отступление в нэп — а Сталин сумел довести дело до конца. Следовательно, он превзошел Ленина. А значит, и на его теории мог позволить себе смотреть более критически. И увидеть, что они далеко не так безупречны, как казалось ранее, и что-то с точки зрения собственного опыта можно сделать лучше, целесообразнее. Хотя психологическим оправданием могли служить и другие соображения — со времени написания ленинских работ столько лет прошло, многое изменилось, вот и надо внести поправки.
Взять, скажем, принцип отмены товарно-денежных отношений и перехода на централизованное распределение. Но в могучей мировой державе, создаваемой Сталиным, это было бы уже как-то несолидно, унизительно. Возможно, он учел и практическую сторону — что гладкая на бумаге система на деле сразу начинает хромать, оборачиваясь нестыковками и злоупотреблениями во всех звеньях. Что же касается значения хлебной карточки как универсального орудия принуждения и утверждения дисциплины, то в сталинской системе это оказывалось уже лишним. У него система принуждения и без того была отлажена и работала безотказно — по закону от 7. 8. 32 г. давали по 10 лет даже за "мелкие хищения" социалистической собственности, вроде стрижки колосков. А потом и за опоздание на работу сажать стали. Так зачем тут еще и "хлебные рычаги"?
Сам по себе процесс превращения полуанархической «совдепии» в формы империи начался не Сталиным. Уже упоминалось, что после изучения книги "Государство и революция" Плеханов отмечал, что это проект создания империи. Он и был окончательно реализован в 1929-33 гг. А отпечаток личности Сталина наложился лишь в том смысле, что практическое строительство осуществлял он, он стоял во главе построенной системы, и это получилась его империя. И он по-своему пытался придать своей империи достойный, солидный вид. Так, еще в конце 20-х началась лакировка советского прошлого. Не только ради возвышения персональной роли Хозяина в революционных событиях. Так же, как Древнему Риму, основанному отщепенцами и разбойниками, угнездившимися на пустующих холмах, потребовались потом более благородные мифы о своем возникновении, так и для Сталина грязь и кошмары, из которых родилось государство, казались уже слишком непрезентабельными. И пошла мифологизация. Вместо произведений типа «Щепок», не стеснявшихся реалистично описывать зверства, поскольку это считалось классово-оправданным, возникали высокохудожественные "Хождения по мукам", рассказы Гайдара и т. п., изображавшие прошлое во вполне благопристойных тонах, красивых и героических.
В 1932 г. был распущен терроризировавший отечественную культуру РАПП. При этом Сталин с предельной откровенностью сказал его председателю Фадееву: "Вы еще маленькие люди, то есть совсем маленькие, чтобы о русской литературе судить". В 1934 г. народу было официально возвращено понятие «Родина» (а одновременно и "измена Родине"). И хотя прямая связь данного термина с прежней Россией пока еще не подразумевалась, тем самым поощрялось усиление патриотического начала.
Что же касается параллелей между сталинизмом и русским самодержавием, то и здесь вряд ли можно говорить о прямой преемственности. Нужно иметь в виду, что Сталин никогда не рассматривал реального исторического самодержавия, которое так или иначе должно было считаться с интересами различных сословий, с церковными установками, с требованиями духовного порядка. Он со свойственным ему догматичным мировоззрением знал только примитивные большевистские схемы монархии с батюшкой-царем и холопами-подданными, которых тот волен был казнить или миловать, исходя из личных понятий целесообразности. А с такими схемами параллели действительно напрашивались. Но и тут очень сомнительно, чтобы Сталин отождествлял себя с ролью "нового царя". Скорее, помогала знаменитая коммунистическая диалектика. Ну например, если до революции расстрел любой демонстрации объявлялся преступлением, то после прихода к власти для большевиков стала преступлением сама демонстрация, а ее расстрел — естественным делом. Точно так же и с самодержавием. Если царь в своих «реакционных» целях (вариант "объективно-прогрессивных", как Петр I) позволял себе то-то и то-то, то для коммунистического вождя, пролагающего пути в "светлое будущее", аналогичные методы тем более оправдывались.
- Предыдущая
- 105/199
- Следующая
