Белогвардейщина - Шамбаров Валерий Евгеньевич - Страница 189
- Предыдущая
- 189/230
- Следующая
Такого же рода сообщение, только более краткое и сухое, сделал штаб главнокомандующего. Несмотря на то что заявление Врангеля не давало повода для излишнего оптимизма, в газетах оно стало толчком к очередной шапкозакидательской кампании. Говорилось, что Крым может "спокойно смотреть на свое будущее". Что можно даже радоваться попыткам красных штурмовать
"перекопские твердыни" — "чем больше при этом погибнет лучших красноармейских полков, тем скорее деморализация охватит остальную часть Красной армии. Для защиты перекопских позиций наша армия даже слишком велика…"
Масла подлил ген. Слащев, возвращенный из «отпуска», как специалист по защите перешейков. 7.11, накануне штурма, он заявил в интервью газете "Время":
"Население полуострова может быть вполне спокойно. Армия наша настолько велика, что одной пятой ее состава хватило бы на защиту Крыма…"
Понятное дело, Слащев припомнил о собственных подвигах, когда удерживал красных с 4-тысячным корпусом. Но тогда его штурмовали силами 1–3 дивизий, а не пяти армий…
И Крым жил спокойно. Работали кинотеатры, в Таврическом дворянском собрании ставили пьесы сбежавшиеся сюда из Совдепии лучшие актеры. Внепартийное совещание общественных деятелей во главе с кн. Долгоруковым еще надеялось на активизацию поддержки Запада и приняло обращение к странам Антанты, где говорилось:
"Ключ спасения от большевизма не в Париже, не в Лондоне, не в Нью-Йорке, а в Крыму".
Лишь самые дальновидные «пессимисты» уже начали подыскивать места на пароходах и покупать валюту — крымский рубль, хоть и сильно обесценился, еще конвертировался по курсу 500–600 тыс. за 1 фунт стерлингов. Катастрофа 8–9.11 грянула для многих, как гром среди ясного неба. Надо отметить, что даже белое командование, знавшее о положении лучше, чем обыватели, не предполагало, какое колоссальное преимущество в живой силе и артиллерии обеспечил себе враг. Ставка Врангеля оценивала войска Южного фронта в 100 тыс., из них 25 тыс. конницы, а у Фрунзе было 200 тыс., из них 40 тыс. конницы. С возможностью поражения считались, но не ожидали, что оно может совершиться так быстро…
10.11 после совещания Врангеля с Кутеповым было решено начать эвакуацию тылов. Для этого были реквизированы все коммерческие суда, находящиеся в портах, независимо от национальности. Стали грузиться лазареты, некоторые центральные учреждения. Через французского посланника графа де Мартеля белое правительство обратилось к Франции с просьбой о предоставлении убежища. Для предотвращения беспорядков, организуемых местными коммунистами, из работников штабов создавались команды, вооруженные винтовками и гранатами. Вскоре, еще без общего объявления, началась выдача документов на эвакуацию и среди населения.
11-го и в ночь на 12-е рухнули последние рубежи обороны. Эвакуационный план к этому времени был уже разработан, распределены корабли между частями, выделены транспорты для семей военнослужащих, тыловых и правительственных учреждений. Суда, оставшиеся после разнарядки, предназначались для гражданского населения. Чтобы обеспечить быструю и планомерную погрузку, она должна была производиться в разных портах. 1-му и 2-му корпусам было приказано отходить на Севастополь и Евпаторию, корпусу Барбовича — в Ялту, кубанцам — в Феодосию, донцам — в Керчь. Войска двинулись по этим направлениям сразу после сражения, командование сумело организовать отход достаточно четко. Более того, удалось оторваться от врага на 1–2 перехода. Измотанные и повыбитые в сражении красные части не смогли начать немедленное преследование. Фрунзе направил Врангелю радиограмму с предложением капитуляции на почетных условиях. Сдавшимся гарантировалась жизнь и неприкосновенность, а тем, "кто не пожелает остаться в России, — свободный выезд за рубеж при условии отказа под честное слово от дальнейшей борьбы".
Трудно сказать, по какой причине Фрунзе поступил столь не по-большевистски. Возможно, зауважал противника, играл в рыцарское благородство. Возможно, из чисто практических соображений, считая, что прижатые к морю врангелевцы будут сражаться с отчаянием обреченных и положат еще массу красных. А может быть, Фрунзе мыслил уже категориями профессионального полководца и хотел сохранить для своих войск цвет Русской армии. Листовками с этим обращением, как и с аналогичными обращениями РВС армий, засыпали с самолетов отступающих. Сыпали и прокламации с обращением к офицерам ген. Брусилова (его подпись, как потом выяснилось, получили обманом, сообщив ему, что в Крыму произошел переворот, Врангеля свергли и идут распри. И если, мол, авторитетом Брусилова возглавить офицерское движение, то можно без кровопролития перетащить врангелевцев в Красную армию).
О какой-то настоящей амнистии коммунистическое руководство и не думало. 12.11 Фрунзе строго одернул Ленин:
"Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Удивлен уступчивостью условий. Если враг примет их, надо приложить все силы к реальному захвату флота, т. е. невыходу из Крыма ни одного судна. Если же не примет, нельзя ни в коем случае повторять и расправиться беспощадно".
Лишь через день красные смогли наладить преследование, 6-я армия двинулась на Евпаторию, 2-я, а за ней и 1-я Конные — на Симферополь и Севастополь, 4-я и 3-й кавкорпус — на Феодосию и Керчь. Правительство Франции после некоторых колебаний согласилось предоставить убежище Русской армии и беженцам. Правда, потребовало "под залог" расходов передать корабли флота. Выбора не было нужно было спасать людей. 12.11 вышел приказ Врангеля об общей эвакуации. Он писал:
"Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает. Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье".
Всем желающим остаться в России предоставлялась полная свобода. Другой приказ Врангеля гласил:
"Воспрещаю какую бы то ни было порчу и уничтожение казенного имущества, так как таковое принадлежит русскому народу".
Еще метался со своими проектами Слащев. Предлагал Кутепову дать новое сражение, выгнав на позиции
"всю тыловую сволочь", "всех под ружье и в поле".
Кутепов ответил:
"Положить армию в поле — дело нехитрое"
— и отказался. Слащев обратился и к Врангелю, предлагая высадить всю армию на Кавказе, "пан или пропал". Главнокомандующий передал ему:
"Желающим продолжать борьбу предоставляю полную свободу. Никакие десанты сейчас за неимением средств невыполнимы".
Взбешенный Слащев на своей яхте «Жанна» уехал в Константинополь… Люди потянулись в порты — с узлами, чемоданами, подводами, груженными скарбом. Приказ об эвакуации стал неожиданностью не только для штатского населения. Атаманское училище, вызванное из Симферополя, чтобы обеспечить порядок при погрузке, считало, что идет для усмирения какого-то выступления местных большевиков или «зеленых», и прибыло налегке, оставив все имущество.
Стоит отметить, что картина эвакуации Крыма впоследствии тоже была искажена. В отличие от Одессы и Новороссийска, она проводилась относительно спокойно и организованно. Порядок поддерживался воинскими командами, которым было приказано любыми мерами пресекать всякие проявления бесчинств (например, Высоцкий в фильме "Служили два товарища", силой прокладывающий себе путь и лезущий с конем, был бы расстрелян тут же, возле трапа). Порядку способствовало и значительное количество плавсредств — ведь уходил весь русский флот, все суда, способные пересечь море, своим ходом или на буксире. Часть людей грузились на иностранные корабли — французские, английские, американские. Разумеется, вывезти всех беженцев, скопившихся в Крыму, возможности не было.
Но многие из них сами решили остаться. Крым все-таки был последним клочком русской земли. Покинуть его — значило бы стать изгнанником, скитаться по неизвестной и пугающей чужбине. У некоторых решение остаться определилось неожиданностью эвакуации. Может, подумав, они и захотели бы уехать, но вот так, сразу… Стали рождаться самоуспокаивающие слухи и теории. Что, раз большевики победили в войне, им придется налаживать международные связи, и в Крыму им "придется держать экзамен перед Западом". Поэтому от каких-либо репрессий они, конечно же, воздержатся. Успокаивали и местные рабочие, уже сжившиеся с приезжими «буржуями» и неплохо относившиеся к этим несчастным людям. Посчитав себя хозяевами положения, они уверяли, что возьмут беженцев под свое покровительство и бесчинствовать в своих городах большевикам не позволят. Остаться решили и многие военные, доверившись листовкам Брусилова, Фрунзе и др., а также слухам об офицерах, воевавших на польском фронте. Вера в правоту Белого Дела после полного поражения, естественно, у кого-то зашаталась. А прощение вроде открывало выход из тупика…
- Предыдущая
- 189/230
- Следующая
