Взломщики — народ без претензий - Блок Лоуренс - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

— С профессионалом удобно, знаешь, чего от него ждать, — продолжал Рэй. — Понимаешь, что я хочу сказать? Вот, к примеру, сегодня. Мы открываем дверь сюда, а что за дверью, неизвестно.

— Мне знакомо это чувство, — заверил я Рэя, потянулся было за своей сумкой, но случайно обратил внимание на выражение его лица. И я непроизвольно обернулся и посмотрел, на что он таращит глаза, а таращил он глаза на Лорена, стоящего на противоположном конце комнаты. Он был бледный, как хирургическая маска, и рот — шире, чем главный тоннель под Гудзоном.

— Там... там, в спальне... — с трудом выдавил он, а потом его прорвало: — Вышел из туалета, свернул не туда, а там спальня, и этот мужик, мертвый мужик! Голова изувечена, всюду кровь, он еще теплый... Никогда ничего похожего не видел. Господи, я как чувствовал, что нельзя доверять Близнецам, вруны они все, о Боже!..

И Лорен хлопнулся без сознания на ковер. Очень может быть, что на бухарский.

Рэй и я не отрываясь смотрели друг на друга.

Все это пустая болтовня — насчет профессионализма. Мы оба повели себя самым неожиданным образом. Рэй остолбенел, и лицо его на глазах багровело. Он стоял, не стараясь дотянуться ни до пистолета, ни до меня, — стоял неподвижно, как утес. Я же учудил такое, чего сам от себя никогда не ожидал. Ни он, ни я не думали, что Берни Роденбарр способен выкинуть такую штуку.

Рэй только удивленно захлопал глазами, когда я кинулся вперед и с разбегу опрокинул его навзничь. Не оглядываясь, я выскочил из квартиры. Лестница была на месте. Я скатился с нее и с такой быстротой пробежал подъезд, для которой и придумали выражение «сломя голову».

Завидев спешащего человека, привратник предупредительно распахнул дверь.

— Рождественский подарок за мной! — выкрикнул я и, не дожидаясь благодарности, понесся по улице.

Пешеходов на тротуаре было, по счастью, немного. В противном случае я протаранил бы кого-нибудь. Первую дистанцию я прошел со скоростью бегуна по пересеченной местности. Когда я достиг перекрестка и на Второй авеню взял влево, дыхания у меня уже не хватало, а вернувшаяся способность рассуждать помогла унять панический страх. Никто, кажется, и не думал гнаться за мной. Я сбавил ход, перейдя на быстрый шаг. Даже в Нью-Йорке люди начинают подозрительно посматривать на тебя, если ты мчишься по улице как угорелый. Возможно, они и не станут останавливать бегущего, но я терпеть не могу, когда на меня глазеют. Это действует на нервы.

Пройдя квартал, я поднял руку, остановил такси, идущее в южную сторону, и назвал свой адрес. Но пока водитель перестраивался и поворачивал, чтобы ехать на север, я передумал. Я жил в уютной квартирке на верхнем этаже сравнительно новой высотки на углу улицы Уэст-энд и Семьдесят первой. В ясную погоду (такое иногда выдается) из окна у меня видны две башни Международного торгового центра и отдельные части Нью-Джерси. Прекрасное убежище от городской суеты и уж, конечно, от «пращей и стрел яростной судьбы», как сказал поэт. Поэтому я машинально назвал водителю свой адрес.

Господи, да ведь именно там в первую очередь будет искать меня Рэй Киршман со своими громилами! Для этого только стоит заглянуть в телефонную книгу.

Я откинулся на спинку сиденья и полез в нагрудный карман за пачкой сигарет, которых я не держал там вот уже много лет. Живи я на Восточной Шестьдесят седьмой, сидел бы сейчас в том темно-зеленом кресле и выколачивал трубку в хрустальную пепельницу. А сейчас вот...

Не паникуй, Бернард, и шевели мозгами.

Подумать надо было о многом. Например, о том, кто не пожалел тысячи долларов, чтобы подвести меня под статью о предумышленном убийстве, и почему до странности знакомый незнакомец с узкими плечами и неохватной талией отвел мне эту дурацкую роль?.. Но сейчас неподходящий момент для подобных размышлений. Один «фараон», слава Богу, хлопнулся в обморок, другой не успел сообразить, что к чему. А я проявил несвойственную мне прыть. Да, мне удалось выиграть немного времени. Выигрыш минимальный, всего несколько минут, позволивших мне вырваться из ловушки, но очень скоро я могу потерять преимущество.

Надо залечь, найти нору — и залечь. Мне удалось сбить гончих со следа, но теперь надо поскорее укрыться в хорошем убежище, пока они снова не напали на след. (Меня отнюдь не обрадовало, что я описываю свое положение в выражениях лисьего гона.)

Я отогнал неприятную мысль и попытался сосредоточиться. Итак, мое собственное жилье исключалось: через час там будет шуровать полицейский наряд. Значит, нужно искать другое место, надежное, безопасное, чтобы там были четыре стены, пол и потолок, предназначенные для одного человека, а не для толпы. Такое место, где никому не придет в голову искать меня. И оно должно быть в Нью-Йорке, потому что в незнакомом городе меня легче выследить. Квартира какого-нибудь приятеля?

Такси тащилось вверх по Манхэттену, а я перебирал в уме друзей и знакомых — и скоро убедился, что среди них нет никого, к кому я мог бы сейчас завалиться. Дело в том, что я всегда сторонился плохой компании. На воле — я предпочитаю больше жить на воле, чем в заключении, — так вот, на воле я никогда не общаюсь ни с другими взломщиками или грабителями, ни с мошенниками и вымогателями, ни с представителями пестрого племени воров, жуликов, карманников и пр. Естественно, когда ты сидишь в четырех стенах, возможность выбирать знакомых весьма ограничена. Но на свободе я поддерживаю отношения только с людьми если не исключительной честности, то уж, во всяком случае, не с рецидивистами. Допускаю, что мои товарищи таскали по мелочи с места своей службы или занижали свои доходы, чтобы платить налоги поменьше, и вообще совершали всевозможные действия, граничащие с нарушением десяти заповедей. Однако, насколько мне известно, никто из них не был закоренелым преступником, каковым, да будет вам известно, не являюсь и я.

Посему не следует особенно удивляться, что у меня нет близких друзей. Ни одна живая душа не знала обо мне правды — откуда же взяться задушевной близости? С одними я играю в шахматы, с другими в покер. Есть такие, с кем хожу на состязания по боксу или на футбол. Есть женщины, с которыми я обедаю, есть женщины, с которыми хожу в театр или на концерт. С некоторыми из них время от времени делю ложе. Давненько в моей жизни не было мужчины, которого можно было бы назвать настоящим другом; так же давно не было у меня и прочных связей с женщинами. Современная болезнь человечества — отчуждение — усугубляется у меня характером профессии, требующей одиночества и полнейшей тайны.

У меня никогда не было повода сожалеть об этом, если не считать тех ужасных ночей, которые бывают у каждого из нас, — когда твоя компания вдруг становится самой паршивой компанией на свете, и оказывается, что тебе некому позвонить в три часа ночи. Теперь все это означало, что в целом свете нет человека, которого я мог бы попросить спрятать меня. Хотя что толку, даже если бы такой человек и был. Полиции ничего не стоит вычислить друга или любовницу и нагрянуть туда через час после меня. Да, такие вот дела...

— Повернуть или не надо? — Голос таксиста вывел меня из раздумий. Он остановил машину и глядел на меня сквозь плексигласовую перегородку, защищающую его от возможного нападения пассажиров, склонных к насилию.

— Семьдесят первая и Уэст-энд, — объявил он. — В эту сторону или в другую?

Я молча заморгал в ответ, поднял воротник пальто и втянул голову, как испуганная черепаха.

— Ну так что, — сказал он терпеливо, — повернуть или не надо?

— Валяй.

— Что «валяй» — поворачивать?

— Поворачивай.

Шофер переждал поток машин, потом рванул с места, сделал запрещенный левый поворот и плавно подкатил к моему подъезду.

Ну что, подняться мигом, взять кое-какую одежду, отложенные деньги и — бегом назад? Ни в коем случае!

Шофер протянул было руку, чтобы поднять стрелку, выключающую счетчик.

— Постой, — сказал я. — Поезжай в Нижний Манхэттен.

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая