Восемь миллионов способов умереть - Блок Лоуренс - Страница 31

• Предыдущая
• 31/74
• Следующая

Я спросил, курит ли Чанс, когда наведывается к ней. Она рассмеялась:

— Он вообще никогда не пьет и не курит! Прямо как вы... Кстати, а откуда вы его знаете? Познакомились в баре для трезвенников?

С трудом удалось вернуть беседу в нужное мне русло. Если Чанс, по мнению Фрэн, не заботился о Ким, считает ли она, что та могла завести себе кого-то другого?

— Да он вообще на нее плевал, — заметила Фрэн. — И знаете что? Я единственная, кого он любит по-настоящему.

Вот теперь в ее речи начало отчетливо проявляться действие травки. Голос был тот же, а мысли бессвязно переключались с одного предмета на другой, следуя витиеватой тропинкой, проложенной струйками сигаретного дыма.

— Как вы думаете, у Ким был любовник?

— Это у меня любовники. А у Ким одни клиенты. У всех у них, остальных, только клиенты.

— Ну, а если бы у Ким был кто-то...

— Я бы знала, ясное дело. Кто-то, кто не был сутенером и из-за которого она решила порвать с Чан-сом, да? Это вы хотели сказать?

— Допустим.

— И тогда он ее убил.

— Чанс?

— Вы что, рехнулись? Чанс никогда не любил ее настолько, чтобы убить. Да он ей тут же замену найдет. Раз плюнуть!

— Тогда, значит, это любовник ее убил?

— Естественно.

— Но почему?

— Да просто чтобы от нее избавиться! Она уходит от Чанса, вся такая счастливая, и готова начать с ним новую жизнь, и все такое. Но это ему вовсе ни к чему. У него жена, у него работа, семья, дом в Скарсдейле...

— Откуда вы знаете?

Она вздохнула.

— Да просто фантазирую, детка. Просто рисую мелом на доске разные картинки. Тут дело ясное. Он парень женатый, вот и пришил Ким, потому что больно уж это хлопотно — крутить роман с проституткой, зная, что она влюблена в тебя по уши. Конечно, тогда ты можешь трахать ее бесплатно, но кому это нужно, менять свою жизнь? Она говорит: «Эй, теперь я свободная девушка! Пора бы и тебе разобраться с женой, и мы устремимся с тобой в солнечные дали». Но эти самые солнечные дали он и без того наблюдает с террасы своего загородного дома и не хочет ничего менять. Ну, а дальше дело ясное... Чик — и она мертва, а он спокойненько возвращается к себе в Ларчмонт.

— Только что был Скарсдейл.

— Какая разница...

— Но кто бы это мог быть, а, Фрэн?

— Дружок... Да откуда мне знать? Кто угодно!

— Сутенер?

— В сутенеров не влюбляются.

— Тогда, значит, она встретила нормального парня. Но кого она могла встретить?

Фрэн пожала плечами, словно отмахиваясь от этого вопроса. Пожала и замолчала. Беседа не клеилась. Я попросил разрешения воспользоваться ее телефоном. Поговорил с минуту, затем записал в блокноте, лежавшем у аппарата, свое имя и адрес.

— Может, придет что на ум, — сказал я.

— О, обязательно позвоню! Вы что, уже уходите? Хотите еще содовой?

— Нет, спасибо.

— Что ж, — сказала она. Лениво зевнула, прикрывая рот ладошкой, потом подошла ко мне и взмахнула своими длиннющими ресницами. — Очень рада, что зашли. В любой момент, когда придет охота пообщаться, звоните, заскакивайте, ладно? Посидим, поболтаем.

— Конечно.

— Буду очень рада, — тихо сказала она, приподнялась на цыпочках и неожиданно запечатлела на моей щеке сочный поцелуй. — Нет, правда, очень рада, Мэтт, — добавила она.

На лестнице, на полпути вниз, я начал смеяться. С каким поразительным автоматизмом перешла она к своим обычным шлюшеским ухваткам, какая искренность и теплота, свойственные лишь проституткам, звучали в ее прощальных словах и как артистично она все это проделывала! Неудивительно, что все эти так называемые дружки не ленились подниматься на четвертый этаж без лифта, посещали ее выступления, следили за ее артистическими успехами. Да, она, черт возьми, была прирожденной актрисой! И к тому же очень неплохой.

Даже пройдя два квартала, я все еще ощущал ее поцелуй на щеке...

Квартира Донны Кэмпион находилась на десятом этаже, в кирпичном здании на Восточной Семнадцатой. Окно в гостиной выходило на запад, и, когда я пришел, солнце как раз проглянуло сквозь тучи. Комнату заливали солнечные лучи. Кругом, на полу, на подоконниках, — растения: ярко-зеленые, ухоженные. Длинные цветочные плети свисали с оконных рам, полок, этажерок и маленьких столиков, расставленных по комнате. Солнце пробивалось сквозь эту завесу из зелени и отбрасывало причудливые тени на темный паркетный пол.

Я сидел в плетеном кресле-качалке и пил черный кофе. Донна примостилась на дубовой скамеечке с широкой спинкой.

— Эта скамья из церкви, — объяснила она, — из английского дуба. Может быть, времен еще елизаветинцев; она потемнела от времени и за три или четыре столетия до блеска отполировалась под задами прихожан. Какой-то викарий из деревушки в Девоне при реставрации церкви распродал часть мебели.

Сама же Донна приобрела эту вещь на аукционе, в небольшой галерее на Университетской площади.

Скамеечка, если так можно выразиться, явно гармонировала с ее внешностью. Лицо у нее было длинное и, постепенно сужаясь, от широкого выпуклого лба переходило в заостренный подбородок. Кожа бледная, словно на солнце она бывала только тогда, когда оно вот так робко пробивалось сквозь плотную завесу из листвы. На ней была накрахмаленная белая блузка с воротничком-стойкой, короткая юбка в складку из серой фланели и черные колготки. На ногах — шлепанцы из оленьей кожи с загнутыми концами.

Узкий длинный нос, маленький тонкогубый рот. Темно-каштановые волосы до плеч, зачесанные назад и схваченные гребешком. Под глазами круги. На двух пальцах правой руки — желтоватые пятна от табака. Ни лака на ногтях, ни макияжа, ни украшений. Назвать ее хорошенькой я бы не решился, но шарм был, и что-то проступало в ее лице из средневековья и делало ее почти красавицей.

Меньше всего она походила на проститутку. Типичная поэтесса, решил бы я. Именно так я и представлял себе поэтесс.

Она сказала:

— Чанс просил оказать вам всевозможное содействие. Сказал, что вы стараетесь найти убийцу Молочной Королевы.

— Молочной Королевы?

— Вообще-то выглядела она, как Королева красоты. Но я узнала, что она родом из Висконсина, и еще ее отличала такая невинность и свежесть, вскормленная молоком... — Она нежно улыбнулась. — Ким походила на этакую царственную молочницу. Но это лишь плод моего воображения... Я ведь почти не знала ее.

— А любовника ее знали?

— Не слыхала, чтобы у нее был любовник.

Не слыхала она и о том, что Ким хотела уйти от Чанса, и сочла эту информацию весьма любопытной.

— Я вот все думаю, — сказала она, — была Ким эмигранткой или иммигранткой?

— Что вы имеете в виду?

— Бежала она откуда-то или куда-то? Все относительно, конечно. Например, когда я впервые попала в Нью-Йорк, я бежала в него. Рассталась с семьей, с городом, в котором родилась и выросла, бежала в новую жизнь. Позже, разойдясь с мужем, я убегала из Нью-Йорка. Искусство расставания, оно порой выше и сильнее самой судьбы.

— Вы были замужем?

— Да, три года. Сперва жили просто вместе, чуть больше года, потом поженились и прожили еще два.

— И давно разошлись?

— Года четыре назад. — Она задумалась. — Нет, весной будет ровно пять. Правда, я до сих пор числюсь замужем, чисто формально. Как-то не хотелось заниматься всеми этими бракоразводными делами. Вы думаете, я должна развестись?

— Не знаю.

— Нет, наверное, все же должна. Просто обрубить сухую ветку.

— А с Чансом когда познакомились?

— Скоро третий год. Почему вы спрашиваете?

— Просто вы не того типа...

— А что, разве существует определенный тип?.. Да, я совсем не похожа на Ким. Ничего во мне нет ни от королевы, ни от молочницы! — она рассмеялась. — Уж не знаю, как это объяснить, но мы с ней как... как...

— Сестры по душе?

Похоже, ее удивила моя проницательность. После паузы она сказала:

— Уйдя от мужа, я жила на Лоуэр-Ист-Сайд, на Норфолк-стрит. Между Стэнтон и Райвингтон, представляете?

• Предыдущая
• 31/74
• Следующая