На острие - Блок Лоуренс - Страница 11
- Предыдущая
- 11/52
- Следующая
За завтраком я напомнил себе, что с самого начала не надеялся найти девушку. Правда, я узнал, что Паула Хольдтке сначала перестала появляться среди актрис и официанток. Позднее она выпала из круга жильцов дома Флоренс Эддерлинг и больше не захотела играть роль послушной дочери. Вероятно, она начала новую жизнь в другой среде и выплывет на поверхность, когда ей заблагорассудится. Столь же вероятно, что она мертва, а в этом случае я уже ничем не могу ей помочь.
У меня временами появлялась мысль сходить в кино, чтобы отвлечься, но я тут же прогонял ее и весь день провел, разговаривая с театральными агентами. Я задавал им все те же вопросы и раздавал фотографии. Никто из них не вспомнил ни фамилию девушки, ни как она выглядела.
— Вероятно, она появлялась на открытых просмотрах, — предположил один из них. — Кое-кто из начинающих первым делом находит себе агента, но многие стараются сначала приобрести профессиональные навыки и посещают открытые актерские пробы, пытаясь обратить на себя внимание и произвести впечатление на агента.
— Какой же путь лучше?
— Лучше всего иметь дядюшку в шоу-бизнесе. Это самый верный путь.
Устав от разговоров с агентами, я снова отправился в дом Флоренс Эддерлинг. Открывая дверь, она покачала головой.
— Мне пора брать с вас квартплату, — сказала она. — Вы проводите здесь больше времени, чем некоторые жильцы.
— Мне осталось повидать еще нескольких квартирантов.
— Да ладно уж! Никто не жалуется, а если жильцы не против, то я — тем более.
Только одна девушка из тех, с кем я еще не встречался, оказалась дома. Она жила здесь с мая, но, увы, не была знакома с Паулой Хольдтке.
— Хотелось бы вам помочь, — сказала она, — но ее лицо мне незнакомо. Соседка рассказала, что разговаривала с вами. Выходит, эта девушка пропала?
— Похоже на то.
Она пожала плечами:
— Жаль, что я ничем не могу помочь.
...Когда я решил бросить пить, я сблизился с женщиной по имени Джейн Кин. Я знал ее давно, но мы перестали встречаться, когда она вошла в общество «Анонимные алкоголики». Но вскоре я тоже стал посещать их собрания, и наши встречи возобновились.
Она скульптор, живет и работает в мансарде на улице Лиспенард. Мы все чаще проводили время вместе, иногда я оставался у нее ночевать. От случаю к случаю мы встречались и днем, часто ходили вдвоем на собрания, иногда выбирались в ресторан поужинать, порой она готовила обед для меня дома. Джейн любила ходить на выставки в галереях Сохо или Ист-Виллидж. Я сам раньше никогда туда не заглядывал, а теперь обнаружил, что мне нравится там бывать. Я всегда испытывал легкое смущение, оказываясь перед картиной или скульптурой, поскольку не знал, как выразить к ним свое отношение. От нее же узнал, что говорить в таких случаях вообще не обязательно.
Не понимаю, почему в наших отношениях появилась трещина. Мне казалось, что они окрепли и даже достигли некоего пика: я стал все чаще оставаться на улице Лиспенард, в ее шкафу находилась часть моей одежды и белья. Мы уже пару раз обсуждали, стараясь не задеть друг друга, вопрос о гостинице: не расточительно ли платить за комнату, если я там почти не появляюсь? С другой стороны, комната могла мне понадобиться для встреч с клиентами.
В какой-то момент, вероятно, было бы уместно отказаться от места в гостинице и начать вносить долю за мансарду. Одно время мы были настолько близки, что даже могли бы завязать разговор о взаимных обязательствах и, допускаю, даже о браке.
Но никто из нас этого не сделал, и в результате время было упущено, наши отношения стали изменяться, становиться все более прохладными. Мы расходились постепенно, мелкими рывками и толчками. Проводя время вместе, слишком поддавались своим настроениям, все чаще молчали, а постепенно все реже стали оставаться вдвоем, Не помню, кто из нас высказал мысль о том, что нам следует чаще бывать на людях. Но мы поступили именно так и очень скоро обнаружили, что теперь нам неловко друг с другом. В конце концов тихо, без лишних сцен я вернул ей пару одолженных когда-то книг, собрал свои вещи и на такси добрался до гостиницы. На этом была поставлена точка.
История слишком затянулась, и ее завершение принесло мне облегчение, хотя порой я чувствовал себя страшно одиноким и меня не оставляло ощущение утраты. Странно, но я куда легче пережил развал своей семьи. Правда, тогда я выпивал и, в сущности, вообще не почувствовал никакой боли.
Чтобы заполнить угнетавшую меня пустоту, я стал чаще ходить на собрания. Иногда я рассказывал там о своих переживаниях, но чаще хранил молчание. После разрыва с Джейн я попытался встречаться с другими женщинами, однако это не приносило мне облегчения. Вскоре я стал подумывать о том, что, возможно, стоило бы снова сойтись с кем-нибудь. Эта мысль появлялась все чаше, но я все еще не мог решиться начать действовать.
Примерно с таким настроением я обходил комнату за комнатой вест-сайдского дома, беседуя с его одинокими жиличками. В большинстве своем они были слишком юными для меня. Правда, не все. Атмосфера опроса, как ни странно, располагает к флирту. Впервые я это заметил, еще когда был полицейским, притом женатым.
Иногда, задавая рутинные вопросы о неуловимой Пауле Хольдтке, я вдруг чувствовал, что испытываю влечение к женщине, с которой веду разговор. Порой замечал, что это влечение взаимно. Непроизвольно я придумывал коротенькие сценарии нашего сближения — шаг за шагом, от дверного проема к кровати.
Впрочем, я так и не смог заставить себя приступить к осуществлению этих планов. Останавливало ощущение какого-то несоответствия. К тому времени, когда, поговорив с шестью, десятью или двенадцатью квартирантками, я уходил из дома, мое настроение ухудшалось, меня вновь охватывало чувство гнетущего одиночества.
На этот раз достаточно оказалось одного разговора, чтобы я помрачнел опять. Вернувшись в гостиницу, я уселся перед телевизором и не вставал, пока не подошло время отправляться на собрание.
В Соборе Святого Павла в тот вечер выступала домохозяйка из Озон-Парка. Она сообщила, что обычно опрокидывала первый стаканчик, едва «понтиак» мужа выезжал за ограду. Водку она хранила под раковиной, в бутылке из-под жидкости для чистки духовок.
— Когда я впервые об этом рассказала, — говорила она, — какая-то женщина воскликнула: «Господи Иисусе, представьте, что будет, если вы схватите не ту бутылку и отхлебнете настоящего очистителя!» Я ответила ей: «Милая, будьте реалисткой. Там не было другой бутылки. Какой там очиститель?! Я прожила в том доме тринадцать лет, но никогда не чистила духовку». — Я понимаю, что вам не очень-то приятно меня слушать, но именно так все и было, — горько закончила она.
Каждая встреча проходит по-своему. В этом соборе собрания обычно продолжаются полтора часа, по пятницам там чаще всего обсуждают программу «Анонимных алкоголиков» по возрождению человеческой личности. На этот раз мы говорили о пятой ступени этой программы. Не помню, что сообщил докладчик и какие мудрые мысли высказал я, когда подошла моя очередь.
В десять мы поднялись, чтобы прочитать «Отче наш».
Как всегда, только одна женщина, Кэрол, не приняла участия в обшей молитве. Затем я собрал складной стул, отнес его на место, выбросил в ведро бумажный стаканчик из-под кофе, отнес пепельницы к двери, перекинулся несколькими словами с парой друзей и уже собирался уходить, как меня окликнул Эдди Данфи.
— О, привет! — сказал я. — Прости, не заметил.
— Я сидел сзади, к тому же опоздал минут на пять. А ты здорово сегодня говорил!
— Спасибо, — ответил я, прикидывая, что именно могло ему понравиться в моем выступлении.
Он осведомился, не хочу ли я кофе. Я сказал, что собираюсь кое с кем заскочить в «Пламя», и предложил ему присоединиться к нам.
Мы прошли квартал к югу по Десятой авеню и устроились в кафе за угловым столиком, где уже сидели шестеро или семеро посетителей. Я заказал бутерброд, жареный картофель и кофе. Разговор шел больше о политике. До выборов оставалось меньше двух месяцев, и мы говорили о том же, что и всегда перед голосованием: настоящий позор — нет никого достойного получить наши голоса.
- Предыдущая
- 11/52
- Следующая
