Когда закроется священный наш кабак - Блок Лоуренс - Страница 26

• Предыдущая
• 26/54
• Следующая

Ее глаза опять стали наполняться слезами, и она полезла в сумочку за новой салфеткой.

Кэролин хотела поговорить о Томми. Он был мил с ней, сказала она. Звонил, посылал цветы. Но если бы она устроила сцену, то он бы так себя не вел. Ему просто нужны показания, где он находился в ночь, когда убили его жену, вот и приходится сейчас полагаться на нее.

Но он с ней не увидится, так как это неправильно. Это неправильно для только что овдовевшего человека, для мужчины, которого фактически считают соучастником убийства собственной жены.

— Он послал цветы, даже не вложив карточку, — сказала она. — Он звонил мне из таксофона. Сукин сын.

— Может, просто флорист забыл вложить карточку.

— О, Мэтт, не пытайся оправдать его.

— К тому же он живет в отеле. Поэтому ему пришлось воспользоваться таксофоном.

— Он мог бы позвонить из своего номера. Но он сам сказал, что не хочет звонить через коммутатор отеля, ведь может подслушать оператор. А в цветах не было карточки, потому что он не хотел ничего писать. Он приходил ко мне домой на днях, но он не хотел, чтобы его видели со мной, он не хотел никуда выходить со мной и... о, лицемер! Пьющий скотч сукин сын.

Билли отозвал меня в сторонку.

— Я не хотел ее выгонять, — сказал он. — Симпатичная женщина, но пьяна как сапожник. Но думаю, что все-таки придется. Ты проводишь ее до дома?

— Конечно.

Сначала мне пришлось разрешить еще по стаканчику нам обоим. Она настаивала. Потом я вывел ее из бара и проводил до дома. Собирался дождь. Когда мы вышли из «Армстронга», воздух был насыщен душной влажностью, предвещавшей летнюю грозу, и эта духота лишила ее сил. Пока мы шли, она опиралась о мою руку, крепко сжав ее, словно в порыве безумия. В лифте она осела на пол, прислонившись к задней стенке, и обхватила свои ноги.

— О боже, — простонала она.

Взяв у нее ключи, я открыл дверь в квартиру и провел ее внутрь. Она плюхнулась полусидя на софу. Ее глаза были открыты, но я не знал, видит ли она хоть что-нибудь. Мне нужно было отлучиться в ванную, а когда я вернулся, ее глаза были закрыты и она тихо сопела.

Я снял с нее туфли и перенес ее в кресло. Потом после некоторых усилий мне удалось разобрать софу. Я положил Кэролин в кровать. Решив, что мне нужно ослабить ее одежду, я постепенно раздел ее полностью. Все это время она продолжала спать мертвецким сном, и я вспомнил слова помощника гробовщика о том, как трудно одевать и раздевать мертвых. При этих мыслях содержимое моего желудка подкатило к горлу, и я подумал, что меня сейчас вырвет, но когда я сел, все улеглось.

Я накрыл ее покрывалом и опять присел. Было еще что-то, что я хотел сделать, но никак не мог вспомнить, что именно. Пытаясь вспомнить, я заснул. Думаю, что проспал я всего несколько минут, как раз достаточно для того, чтобы забыться сном. Но этот сон ускользнул от меня в ту же минуту, как я открыл глаза.

Я решил выбираться отсюда. На ее двери стоял замок с пружиной. Была еще дополнительная задвижка для пущей безопасности, которая закрывалась ключом. Но мне достаточно было захлопнуть дверь, и она оказалась запертой. Я вызвал лифт, съехал вниз и вышел на улицу.

Дождь еще не пошел. На углу 9-й авеню мимо меня пробежал трусцой мужчина, он упорно двигался вверх по улице против движения малочисленного транспорта. Его футболка была серой от пота, и казалось, он вот-вот свалится. Я подумал об О'Бэнноне, бывшем напарнике Джека Диболда, который старался достичь хорошей физической формы, прежде чем пустил себе пулю в голову.

И тут я вспомнил, что хотел сделать в квартире Кэролин. Я намеревался забрать ту маленькую «пушку», что дал ей Томми. Если она и дальше собирается так напиваться и впадать в депрессию, то ей не стоит держать оружие в тумбочке у кровати.

Но теперь дверь закрыта. Она крепко спит и явно не собирается просыпаться и застреливаться.

Я перешел через улицу. Железная калитка напротив входа в «Армстронг» была почти закрыта, белые круглые лампочки над крыльцом выключены, но внутри горел свет. Я подошел к двери и увидел, что стулья стоят перевернутыми на столах и все готово для того, чтобы завтра утром доминиканский парень, приходящий первым, мог подмести пол. Сначала я не увидел Билли, но потом разглядел его, сидящего на самом дальнем табурете у барной стойки. Дверь была закрыта, но он узнал меня, подошел и пустил внутрь.

Снова закрыв за мной дверь, он прошел со мной к бару и скользнул за стойку. Я еще ничего не сказал, а он уже наливал мне бурбон. Я сжал стопку рукой, но не стал поднимать.

— Кофе закончилось, — сказал Билли.

— Ну и ладно. Я больше и не хочу.

— С ней все в порядке? С Кэролин?

— Ну, наверное, завтра ее будет мучить похмелье.

— Почти всех, кого я знаю, завтра, возможно, будет мучить похмелье. Меня, может, будет мучить похмелье. Собирается ливень, и я также, наверное, буду сидеть целый день дома и жрать аспирин.

Кто-то постучал в дверь. Билли покачал головой и показал рукой, чтобы уходили. Мужчина постучал снова. Билли не обратил на него никакого внимания.

— Они что, не видят, что бар закрыт? — пожаловался он. — Убери свои деньги, Мэтт. Мы закрыты, учетные книги тоже закрыты, это мое личное время.

Он поднял бокал к свету и посмотрел на него.

— Отличный цвет, — сказал он. — Она язвительна, наша Кэролин. Пьющий бурбон — это джентльмен, а пьющий скотч... — как она сказала про пьющего скотч?

— По-моему, лицемер.

— Но я исправил положение, верно? Кто пьет ирландское виски? Ирландец.

— Ты так и спросил.

— Как еще он может напиться, причем лучшим способом. Я напиваюсь только самым лучшим способом. О господи, Мэтт, это самые лучшие часы. Ты можешь пойти к этим своим Моррисси. Но это другое, твои личные часы после работы, понимаешь? Пустой бар, полумрак, музыка выключена, стулья подняты, остался только ты и один-два человека для компании, а для остального мира ты закрыт к чертовой матери. Здорово, правда?

— Неплохо.

— Нет, совсем неплохо.

Он снова налил мне выпить. А я не помнил, когда выпил предыдущую порцию.

— Знаешь, — сказал я, — моя проблема в том, что я не могу пойти домой.

— Прямо как у Томаса Вульфа: «Домой возврата нет». У каждого есть такая проблема.

— Нет, я о другом. Вместо дома мои ноги несут меня в бар. Я был сегодня в Бруклине, возвращался домой поздно, очень устал, спал на ходу, я уже было пошел к себе в гостиницу, но потом свернул и вместо этого пришел сюда. И даже прямо сейчас, когда уложил ее спать, Кэролин. Я еле выполз от нее, чуть не уснув в кресле, но вместо того чтобы пойти, как нормальному человеку, домой, я снова вернулся сюда, словно глупый, возвращающийся в гнездо голубь.

— Ты — ласточка, а это — твое Капистрано[25].

— Вот я кто? Я уже ни черта не понимаю, кто я такой.

— Чушь. Ты — человек, славный малый. Еще один сукин сын, который не хочет остаться в одиночестве, когда закроется священный наш кабак.

— Что? — Я засмеялся. — Так ты называешь это место? Священный кабак?

— Разве ты не знаешь эту песню?

— Какую песню?

— Песню Ван Ронка. «И вот ночи приспел конец...» — Он замолчал. — Черт, я не умею петь. Я даже не смогу правильно напеть мотив. «Последний звонок», Дейв Ван Ронк. Ты не знаешь эту песню?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь?

— Господи, ты должен это услышать. Ты должен послушать эту песню. Она о том, о чем мы говорили, да это почти национальный гимн. Пошли.

— Пошли зачем?

— Просто пошли, — ответил Билли.

Он положил сумку с логотипом авиакомпании «Пидмонт Эйрлайнс» на барную стойку, порылся за баром и вышел оттуда с двумя неоткрытыми бутылками. Одна оказалась ирландским «Джэймисон» двенадцатилетней выдержки, который он любил, а другая — «Джек Дэниелс».

— Это пойдет? — спросил он.

— Пойдет для чего?

— Поливать голову, чтобы убить всех твоих вшей. Пойдет для выпивки, вот я о чем. Ты все время пил «Форестер», но я не нашел неначатой бутылки, а у нас есть закон, запрещающий ходить по улице с открытыми бутылками.

• Предыдущая
• 26/54
• Следующая