Когда закроется священный наш кабак - Блок Лоуренс - Страница 24
- Предыдущая
- 24/54
- Следующая
— Хорошая штука, — сказал он.
— Неплохая.
— Что ты здесь делаешь, Мэтт? Ищешь улики? -он сделал ударение на последнем слове.
Я покачал головой.
— Нет. Пытаюсь прочувствовать ситуацию.
— Ты работаешь на Тиллари?
Я кивнул головой.
— Он дал мне ключ от дома.
— Черт, да мне все равно, даже если бы ты спустился сюда через дымоход, как Санта-Клаус. Что он хочет, чтоб ты для него сделал?
— Нашел доказательства, что он чист.
— Чист? Да этот придурок уже настолько чист, что сквозь него видеть можно. Мы ничего не собираемся на него вешать.
— Но вы считаете, что это он сделал.
Джек мрачно посмотрел на меня.
— Я не думаю, что это сделал он, в том смысле, что не он всадил в нее нож. Мне бы очень хотелось свалить все на него, но у него алиби получше, чем у какого-нибудь мафиозного дона. Он был на людях со своей девчонкой, его видели тысячи людей, и при этом у него есть оплаченные счета из ресторанов. — Он выпил оставшееся виски из стакана. — Я думаю, что он ее заказал.
— Нанял их, чтобы убить ее?
— Что-то в этом роде.
— Но они ведь не профессиональные киллеры, верно?
— Черт, конечно, нет. Круз и Херрера — рядовые члены синдиката Сансет-парк. Убивает специалист.
— Но ты думаешь, что он их нанял?
Он подошел и забрал у меня бутылку, потом налил себе еще полстакана.
— Он все организовал, — сказал Джек.
— Как?
Он раздраженно покачал головой.
— Жаль, что мне не удалось первым допросить тех парней. Когда ребята из шестьдесят восьмого нагрянули с обыском, они еще не знали, откуда эти вещи. А когда я взялся за этих пуэрториканцев, с ними уже поговорили в участке.
— И?
— Поначалу они все отрицали. «Я купил все на улице». Ну ты знаешь, как они обычно говорят.
— Конечно.
— Потом сказали, что ничего не знают об убитой женщине. Просто бред сивой кобылы. Они говорят одно, потом меняют свои показания. Либо их показания становятся бессмысленными, — конечно, они все знали, ведь об убийстве было написано в газетах и по телевидению сообщалось. Следующая их версия состоит в том, что во время ограбления никакой женщины не было, и, наконец, они говорят, что вообще не поднимались выше первого этажа. Все это мило, но их чертовы отпечатки оказались на зеркале в спальне, на поверхности комода, да и на других вещах.
— Вы нашли в спальне их отпечатки? Я этого не знал.
— Может, мне не стоило всего этого говорить. Да только я не вижу, что бы это могло изменить. Да, мы нашли отпечатки.
— Чьи? Херреры или Круза?
— Какая разница?
— Я считаю, что Круз убил ее.
— Почему он?
— Из-за его прошлого. К тому же он носил с собой нож.
— Выкидной нож. Женщина была убита другим.
— О?
— То, чем она была зарезана, имело лезвие в шесть дюймов длиной и два — два с половиной дюйма шириной. Что угодно. Очень даже похоже на кухонный нож.
— Но вы его не нашли.
— Нет. У них в кухне полно всяких ножей, два разных набора. Когда живешь в доме двадцать лет — ножи накапливаются. Тиллари не смог сказать, пропал ли хоть один. В лаборатории просмотрели те ножи, что мы нашли, но крови на них не обнаружили.
— Так ты думаешь...
— Что один из них взял нож с кухни, поднялся наверх по лестнице, убил ее и потом выбросил этот нож на какой-нибудь помойке или в речку, куда угодно.
— Взял нож с кухни.
— Или принес его с собой. Круз постоянно носил с собой выкидной нож, но, возможно, он не хотел убивать женщину своим ножом.
— Получается, что он пришел сюда, планируя ее убить.
— А как еще?
— Я думаю, что они пришли ограбить дом и не знали, что она здесь.
— Да, ты хочешь видеть ситуацию в таком свете, потому что пытаешься обелить этого самодовольного ублюдка. Значит, грабитель пошел наверх, прихватив с собой нож. Зачем тогда взял нож?
— На тот случай, если наверху кто-то есть?
— Зачем тогда пошел наверх?
— Искал деньги. Многие люди держат наличные в спальне. Он открывает дверь, а она там. Она в панике, он в панике...
— И убивает ее.
— Почему нет?
— Черт, это звучит так же разумно, как любая другая версия, Мэтт. — Он поставил стакан на кофейный столик. — Еще один допрос, и они проболтаются.
— Они много всего порассказали.
— Да. А знаешь, что самое важное из того, чему надо обучить новичка? Это как зачитать задержанным об их правах, но так, чтобы они совершенно не придали этому значения. «Вы имеете право хранить молчание. А теперь я хочу, чтобы вы рассказали мне, как все было». Еще один допрос, и они поймут, что лучший способ свалить все на Тиллари — это сказать, что он их нанял.
— Но тогда они признаются в совершенном убийстве.
— Знаю, но с каждым разом признаются все больше и больше. Не знаю, мне кажется, что я мог бы вытянуть из них все. Но тут они получают адвоката, и это, черт возьми, означает конец нашим милым разговорам.
— Почему ты так хочешь обвинить во всем Тиллари? Только потому, что он гулял налево?
— Все гуляют налево.
— Об этом я и говорю.
— Свою жену убивает тот, кто не гуляет налево, а хотел бы. Или тот, кто влюблен в какую-нибудь молодую симпатичную пташку, хотел бы на ней жениться и стареть вместе. Тиллари не любит никого, кроме себя. Еще доктора. Доктора всегда убивают своих жен.
— Тогда...
— У нас полно мотивов, Мэтт. Он должен много денег, которых у него нет. А она была готова его бросить.
— Его подружка?
— Его жена.
— Ничего об этом не слышал.
— От кого бы ты мог это услышать, от него? Она говорила об этом с соседкой, говорила со своим юристом. Смерть тети сыграла свою роль. Во-первых, жена стала наследницей, а во-вторых, рядом больше не было старой леди. О, у нас полно мотивов, мой друг. Если мотива было бы достаточно, чтобы повесить человека, можно было бы уже смело отправляться за веревкой.
— Он твой друг, да? — спросил Джек Диболд. — Поэтому ты оказался во все это втянут?
Мы покинули дом Тиллари ближе к вечеру. Я помню, что было по-прежнему светло, но в июле светло даже в вечерние часы. Я выключил в доме свет и убрал бутылку «Уайлд Тёрки». В ней осталось не так уж и много. Диболд все шутил, что мне надо было вытереть отпечатки с бутылки и стаканов.
Джек был за рулем своего изрядно ржавого форда «Ферлейн». Мы поехали в одно местечко, шикарный ресторан недалеко от въезда на мост Верразано, где подавали мясо и морепродукты. Его здесь знали, и я понял, что счета не будет. У большинства полицейских были такие ресторанчики, где они могли подкрепиться не заплатив. Некоторых это смущало, не пойму почему.
Поели мы хорошо: креветки в соусе, кусочки филе, горячие булочки из непросеянной ржаной муки, запеченный картофель.
— Когда мы были подростками, — сказал Диболд, — считалось, что мужчина, который питается подобным образом, ведет себя правильно и получает от жизни удовольствие. И слова не было о холестерине. Сейчас же только об этом и говорят.
— Это точно.
— У меня был напарник. Не знаю, был ли ты с ним знаком. Джерри О'Бэннон. Знал его?
— По-моему, нет.
— Он помешался на здоровом образе жизни. Сначала бросил курить. Я никогда не курил, поэтому мне никогда не приходилось бросать, но он бросил, а потом пошло одно за другим. Он сильно похудел, поменял диету, начал бегать трусцой. Выглядеть он стал ужасно, как выжатый лимон, понимаешь, о чем я? Но он был счастлив, он был очень доволен собой. Никогда не напивался, заказывал только одно пиво и на этом останавливался или, выпив, переключался на содовую. Такая французская вода. «Перье», знаешь?
— Угу.
— Неожиданно она стала очень популярной, простая содовая, а стоит больше, чем пиво. Если поймешь в чем тут дело, объясни мне как-нибудь. Он застрелился.
— О'Бэннон?
— Да. Я не говорю, что это связано между собой: потеря веса, употребление содовой и самоубийство. Но та жизнь, что ты ведешь, и то, что ты видишь... Что тут скажешь: полицейский идет и засовывает в рот собственную пушку — не думаю, что тут нужно что-либо объяснять. Понимаешь, что я имею в виду?
- Предыдущая
- 24/54
- Следующая
