Герой по вызову - Блок Лоуренс - Страница 32
- Предыдущая
- 32/40
- Следующая
— Ты от Амануллы! — Хлопнув меня по спине, она приблизила свой губастый рот к моему уху и начала доверительно шептать. Я успел сделать глубокий вдох и задержать дыхание. — Он мой хороший дружочек! — прошипела она. Английская орфоэпия не позволяет шипеть, зато в афганском языке полным-полно шипящих звуков). — Очень хороший дружочек! Он снабжает меня лучшими кошечками. Сам ведь знаешь, с этими maradoosh каши не сваришь… И мужчинам не угодишь: то у девочек личики уродливые, то у них месячные, то они болеют, то умирают… А частенько у них бывают дурные болезни, и мужчины потом жалуются: то у них член горит, весь в огне, то его точно кислотой облили… Но Аманулла мне всегда присылает самых лучших, самых красивых… Пальчики оближешь! А лучший цветок в моем доме — та девушка, которую мне продал Аманулла.
— Одну из них он не должен был тебе продавать. Я приехал ее выкупить.
— Я своих девушек не продаю, kazzih.
— Но Аманулла хочет сам ее купить. Я его представитель.
— Да что ты?
Я показал ей письмо.
— Видишь? Он заплатит тебе за эту девушку, причем заплатит любую цену, которую ты назовешь. И ты, естественно, знаешь, что Аманулла человек слова, его обещанию можно доверять.
— Это так.
— Ту девушку зовут Федра Харроу. А может быть, она называет себя Дебора Гурвиц.
— Так ты не знаешь ее имени?
— Знаю. Одно из этих двух.
— Но мне незнакомы эти имена, ни то ни другое, — ответила она, громко пукнув. Я невольно отшатнулся. — Когда они сюда поступают, я даю им всем новые имена. И они привыкают к ним так же хорошо, как и к своей новой жизни. Старые имена им ничего не говорят: старые имена похоронены под новыми именами.
— Понятно.
— Эти два имени мне ничего не говорят.
Тогда я вынул фотографию и показал ее бандерше. Она с интересом подалась вперед, и ее черные патлы хлестнули меня по носу. Ее волосы источали тошнотворный дух. От него у меня заколдобился мозг, не говоря уж о ноздрях. Мои ко всему привыкшие рецепторы обоняния онемели. Я съежился от ее смрада, а она отпрянула от фотографии.
— Это та, кто жива! — прошипела одноглазая.
Как правило, слышишь не только слова, но и саму мысль, ими изреченную. В противном случае мы бы просто не смогли говорить и одновременно надеяться на взаимопонимание собеседника. Поэтому мне послышалось, что она сказала следующее:
— Это та, которая не жива.
Что было куда логичнее услышать. Ведь странно даже предположить, что может найтись человек, который взглянет на фотографию и в ужасе отпрянет, поняв, что изображенный на фото оригинал жив. Наша некрофильская цивилизация, вероятно, успешно движется этим курсом, но не настолько же далеко мы уже зашли, ей-богу…
Словом, как мне послышалось, она сказала, что Федра мертва.
С течением времени человек постепенно превращается в свой отвлеченный образ, начинает играть некую роль в пьесе собственной жизни. Лишь некий психологический шок может заставить тебя сделать переоценку твоего отношения к знакомому или близкому человеку. Помню, моя мама говаривала в штуку, что я сумею оценить ее по-настоящему только после ее кончины. Это она говорила несерьезно. Наверное, она считала слезливую пошлость расхожего клише про любовь к покойникам удачной остротой. Ведь я ее и вправду очень ценил, мы были большими друзьями. Но вот как-то мне позвонила тетушка и сообщила упавшим голосом, что мама умерла. Только тогда я понял, как она была права: я не ценил маму при жизни так, как оценил после смерти.
Я спросил:
— Эта девушка умерла?
Возникла неловкая пауза. А затем на меня извергся словесный поток. Учитывая источаемое ее ртом и заднепроходным отверстием зловоние, надо бы сказать: словесный понос.
— Да, да, да, kazzih. Ты прав, ты прав, ты прав! Она умерла, умерла, умерла!
— Хватит болтать чушь!
— То есть?
— «Та, кто жива»! — процитировал я. — В первый момент я не так тебя понял. Когда ты увидела ее фотографию, ты перепугалась. А когда я сказал, что она умерла, обрадовалась… Где она?
— Уходи, kazzih!
Я расправил плечи и грозно поглядел на нее.
— Где она? Почему ты мне лжешь?
— Phuc'mi!
— Ни за что — даже если бы ты осталась последней женщиной на планете!
— Phuc'mi!
— Не понимаю! На моем языке, языке далекой заморской страны, эти два слова обозначают нечто вполне определенное. Но я не силен в пушту, и выражение, которое ты произнесла, мне незнакомо.
— Мне оно тоже незнаком, kazzih! Так называет себя Та, кто жива!
— Ее зовут Федра.
— Нет, это ее новое имя. Мы назвали ее так потому, что она только это и повторяет: Phuc'mi! Phuc'mi! — день и ночь одно только это. Мы попытались научить ее нашему наречию, но она отказывается. Ее вообще ничему невозможно научить. Но вот что я тебе скажу, kazzih. В этом доме еще не было лучшей maradoon. Она лучшая из всех, кого я повидала в своей жизни.
— Не может быть!
— Лучшая из всех! Своей красотой она превосходит прочих. Я это сразу заметила, как только ее к нам доставили. Но в этом ли дело? Через несколько недель работы красота моих девочек увядает. Эти грязные шахтеры и погонщики верблюдов, что они могут знать о красоте? Когда у них нет денег на maradoosh, они удовлетворяют себя, пристраиваясь к верблюжьему анусу.
— Наверное, это приятнее, чем ехать верхом, — заметил я.
— Но эта Phuc'mi, — продолжала одноглазая. — То, от чего все мои девушки бледнеют и чахнут, делает ее только все краше. То, отчего в глазах других девушек появляется тень смерти, зажигает в ее глазах яркий огонь жизни. А от мужчин она просто впадает в безумие. Ни одна девушка из всех тех, кого я в своей жизни встречала, не была способна доставить мужчинам такое удовольствие, как она!
— Не может быть! — повторил я.
— Но это так!
Я молча покачал головой. Это не Федра, горестно подумал я. Это не моя юная девственница, моя целомудренная монашка. Это просто невероятно. Доченька мамаши Гурвиц не могла стать звездой афганского борделя. Доченька мамаши Гурвиц не обладала верблюжьим анусом, столь излюбленным в среде погонщиков верблюдов. Я бы мог, как Черная Королева, поверить в шесть невероятностей до завтрака*. Но в такое я поверить не мог. Просто не мог!
— И мы называем ее между собой «Та, кто жива», — продолжала вещать нечесаная вонючка. — Потому что то, что постепенно сводит других в могилу, ей лишь прибавляет жизненных сил, и она день ото дня день все расцветает, становясь моложе и краше. Она мое перл, kazzih, мое сокровище, жемчужина глаз моих, дивная роза в моем саду. — В устах столь зловонного существа разглагольствования про розы и сады звучали как грязные ругательства. Ну ладно бы сказала: пот моей подмышки или даже помет моего борова! Хотя это уж слишком…
— Так что я не могу ее отпустить, — подытожила бандерша.
— Мне смешно тебя слушать!
— Она стоит не меньше, чем три мои девочки вместе взятые. За ночь она может обслужить больше мужчин, чем любая из них, и мужчины предпочитают только ее, они выстраиваются к ней в длинные очереди. Я подумала, уж если они ее так хотят, тогда пусть и платят больше, и я повысила ее тариф: тридцать за любую их моих девочек, пятьдесят — за Phuc'mi! И мужчины платят как миленькие. Выстраиваются к ней в длинные очереди. Она — королева моего дома maradoosh.
— Ей тут не место.
— Самое место!
— Она должна вернуться к себе на родину! К матери, к родным и близким, кто любит ее. Она…
Вонючка ощерилась.
— Ты хочешь сказать, что мы ее здесь не любим? Да я отношусь к ней как к собственной дочери! Даже лучше! Она мне напоминает меня в юности… (А вот это сомнительно, подумал я.) А другие девочки, ты думаешь, они не заботятся о Phuc'mi? Они считают ее сестрой. Или ты думаешь, что мужчины ее не любят? Стали бы они платить такие деньги за ту, кто им безразличен?
Я отвернулся и ненадолго вышел. Мне срочно понадобилось глотнуть свежего воздуха — проветрить не только нос, но и голову. Я бросил взгляд на пустынный пейзаж. День клонился к вечеру и большинство девушек отсыпались перед ночной сменой. Скоро им вставать и завтракать. А после заката сюда начнут съезжаться мужчины, чтобы получить недолгую передышку от своих шахт и верблюдов. И Phuc'mi-Федра-Дебора заступит на трудовую вахту.
- Предыдущая
- 32/40
- Следующая
