Билет на погост - Блок Лоуренс - Страница 14
- Предыдущая
- 14/59
- Следующая
— Сейчас существуют и другие тесты.
Гавличек кивнул:
— Да, по структуре ДНК и тому подобное. Я, конечно, знаю обо всем этом, однако для полномасштабной судебно-медицинской экспертизы не было оснований. Я понимаю вашу мысль. Если на его теле лишь его собственная кровь, то как он смог убить всех, не испачкавшись?
А поскольку он не мог не запачкаться, мы находим место, где он пытался отмыться.
— Тогда на его теле должны быть следы посторонней крови.
— Посторонней — значит, не его. Но почему? Ага, мы знаем, что он пытался смыть кровь, но полностью сделать это невозможно. А значит, если нам не удастся найти пятен чужой крови на его теле или одежде, но в то же время эти следы будут обнаружены в ванной, значит, убийца — кто-то другой. — Гавличек нахмурился и погрузился в собственные мысли. — Если бы в картине преступления была хоть одна фальшивая нотка, — произнес наконец он. — Если бы у нас было хоть малейшее основание подозревать, что все происходило совсем не так, тогда мы гораздо тщательнее исследовали бы улики. Но Великий Боже, Стэдвант сам позвонил нам и рассказал, что сделал! Мы отправили наряд, и он обнаружил его уже мертвым. Когда у тебя есть признание убийцы, который затем кончает жизнь самоубийством, на дальнейшее расследование как-то само собой хочешь махнуть рукой.
— Мне это очень хорошо известно, — сказал я.
— Кроме того, даже сегодня я не увидел здесь ничего такого, что заставило бы меня изменить свое мнение. Вспомните, висячий замок на входной двери. Мы повесили его потом, потому что прибывший наряд вынужден был взломать дверь; она оказалась закрытой изнутри еще и на цепочку.
— Убийца мог выйти и через другую дверь.
— Другая закрыта на засов изнутри.
— Он мог вылезти через окно и закрыть его за собой; это совсем нетрудно сделать. Вполне возможно, что Стэдвант уже был мертв, когда убийца позвонил в полицию. У вас записываются звонки на пленку?
— Нет. Мы регистрируем их в журнале, но не на магнитофонной ленте. А что, у себя в Нью-Йорке вы записываете все звонки?
— На ленту пишутся все звонки в «Службу 911».
— Тогда можно только сожалеть, что это убийство совершено не в Нью-Йорке, — с горечью произнес Гавличек. — Тогда бы у нас была не только магнитофонная запись голоса убийцы, но и медицинское заключение о том, что каждая из жертв ела на завтрак. Боюсь, однако, что мы здесь немного отстали от прогресса.
— Я этого не говорил.
Лейтенант ненадолго задумался.
— Да, — произнес он, — конечно, вы этого не говорили.
— Никто не записывает звонки, поступающие в районные отделения полиция, — продолжал я, — или по крайней мере этого не делали в те годы, когда я еще там работал. Да и в «911» звонки стали записывать лишь тогда, когда обнаружилась некомпетентность операторов; регистрация звонков позволила подтянуть дисциплину. Я не собираюсь разыгрывать перед вами роль всеведущего горожанина, лейтенант. Не думаю, что мы отнеслись бы к подобному случаю с большим вниманием, чем ваши люди. Собственно говоря, самое большое различие между вашим стилем работы и тем, который принят в Нью-Йорке, состоит в вашем дружелюбии и желании сотрудничать со мной. Если полицейский, а тем более бывший полицейский, приедет в Нью-Йорк и расскажет подобную историю, дверь захлопнется прямо перед его носом.
Лейтенант Гавличек промолчал в ответ. Позднее, когда мы вернулись в гостиную, он сказал:
— Я могу понять, что записывать телефонные звонки — действительно неплохая идея, к тому же вряд ли слишком дорогостоящая. Но в данном случае — как бы это нам помогло? Можно сличить голоса, но для этого нужно иметь запись голоса самого Стэдванта.
— У него был автоответчик? В нем она наверняка сохранилась.
— Нет, навряд ли. Эти штуки в наших краях не пользуются особой популярностью. Конечно, где-нибудь запись его голоса наверняка сохранилась — на домашнем видео или еще где-то. Не знаю, можно ли с их помощью идентифицировать голос, но по крайней мере можно попытаться.
— Если бы звонок был записан, — заметил я, — одну вещь можно было бы проверить очень легко. Можно было бы установить, не Мотли ли это.
— Да, это и в самом деле было бы возможно, — согласился тот. — Я как-то не задумывался об этом, но раз мы можем подозревать его, это уже совсем другое дело, верно? Если бы была запись звонка и образец голоса мистера Мотли, подцепить его на крючок было бы совсем просто — верно?
— Нет, пока мы не получим нового законодательства.
— Это точно. Ваши люди к тому же наложили вето на законопроект о смертной казни, да? Похоже, пока что ситуацией полностью владеет этот ваш Мотли. — Он покачал головой. — Кстати, об отпечатках голоса. Вы, наверное, уже догадались, что мы не взяли даже отпечатков пальцев с места преступления.
— Почему? Это же несложно и вполне естественно? . — Нам приходится выполнять столько рутинной работы, в которой нет никакой пользы... Жаль, конечно, что именно этого мы не сделали.
— У меня есть подозрение, что Мотли их вообще не оставил.
— Интересно было бы это проверить. Можно попробовать снять отпечатки и сейчас, но здесь с тех пор успела побывать уйма народу; сомневаюсь, что это чем-то поможет нам. Кроме того, для этого придется вернуть дело на дополнительное расследование, а я уже говорил вам, что у меня пока нет для этого достаточных оснований. — Он заложил большой палец за ремень и взглянул на меня. — А вы в самом деле уверены, что убийца именно Мотли?
— Да.
— А у вас есть еще какие-нибудь доказательства? Вырезка из газеты и нью-йоркский штемпель — этого может оказаться недостаточно, чтобы решиться на пересмотр дела...
Когда мы покидали дом, я думал об этом. Гавличек затворил дверь и повесил сверху висячий замок. Похолодало, березы отбрасывали на лужайку длинные тени. Я поинтересовался, когда произошло убийство; лейтенант ответил, что в среду вечером.
— Так значит, неделю назад?
— Через несколько часов будет ровно неделя — убийца позвонил в полицию как раз около полуночи; я могу сообщить вам время с точностью до минуты, так как уже говорил, что мы фиксируем звонки в журнале.
— Нет, меня интересовала лишь дата, — сказал я. — В вырезке об этом ничего не говорилось. По-видимому, рассказ о преступлении мог появиться уже в четверг, в вечерних газетах.
— Совершенно верно; в последующие день-два были опубликованы еще несколько статей, но из них вы не узнаете ничего интересного. Новых сведений никаких не появилось, так что и писать-то, в общем, было не о чем. Сплошные эмоции и обычные вещи, которые можно узнать от друзей и соседей.
— Насколько тщательной была судебно-медицинская экспертиза?
— Ее проводил патологоанатом местного госпиталя. Не думаю, что, помимо осмотра тел и заключений относительно характера полученных ранений, он сделал еще что-то. Да и зачем?
— А тела еще у вас?
— Вряд ли от них уже избавились. Не совсем понятно, кому их передать для захоронения. А что, вам что-то пришло на ум?
— Я просто подумал, не согласится ли он проверить наличие спермы.
— Великий Боже! Вы думаете, что он изнасиловал ее?
— Вполне возможно.
— Но мы не обнаружили никаких признаков борьбы.
— Он исключительно силен, и она, возможно, даже не пыталась сопротивляться. Вы спрашивали о дополнительных уликах: так вот, если лабораторный анализ установит присутствие спермы и окажется, что она принадлежит не Стэдванту...
— То это будет настоящей уликой, верно? Можно будет даже проверить ваши подозрения. Скажу больше: я простить себе не могу, что не потребовал провести анализ содержимого кишечника. Хуже ничего и придумать нельзя.
— Но если тела по-прежнему у вас...
— Мы попросим провести дополнительное обследование. Мне уже приходило это в голову. Не думаю, что за эти дни она успела побывать под душем, верно?
— Вряд ли.
— Ну что же, давайте проверим это, — сказал лейтенант. — Лучше перехватить доктора, пока он еще не собрался домой обедать, — такая работа, как у него, вряд ли способствует хорошему аппетиту. Работу полицейского тоже чистой не назовешь, хотя по мне этого не скажешь, вы не находите? — Он похлопал ручищей по животу и невесело улыбнулся. — Поехали, — сказал он. — Может, нам повезет.
- Предыдущая
- 14/59
- Следующая
