Сборник стихов - Ахмадулина Белла Ахатовна - Страница 42

Там, над ручьем, сплеталась с веткой ветка, как если бы затеяли кусты от любопытства солнечного света таить секрет глубокой темноты.

Я покидал ручей: он ведал средство мои два слова в лепет свой вплетать, чтоб выдать тайну замкнутого сердца, забыть о ней и выпытать опять.

Весть обо мне он вынес на свободу, и мельницы, что кривы и малы, с той алчностью присваивали воду, с какою слух вкушает вздор молвы.

Ручей не скрытен был, он падал с кручи, о жернов бился чистотою лба, и, навостривши узенькие уши, тем желобам внимали желоба.

Общительность его души исторгла речь обо мне. Напрасно был я строг: смеялся я, скрывая плач восторга, он - плакал, оглашая мой восторг.

Пока миниатюрность и нелепость являл в ночи доверчивый ручей, великих гор неколебимый эпос дышал вокруг - божественный, ничей.

В них тишина грядущих гроз гудела. В них драгоценно длился каждый час. До нас, ничтожных, не было им дела, сил не было любить ничтожных нас.

Пусть будет так! Не смея, не надеясь занять собою их всевышний взор, ручей благословляет их надменность и льется с гор, не утруждая гор.

Простим ему, что безобидна малость воды его - над малою водой плывет любви безмерная туманность, поет азарт отваги молодой.

Хвала ручью, летящему в пространство! Вы замечали, как заметил я, краса ручья особенно прекрасна, когда цветет растение иа.

x x x

На берегу то ль ночи, то ли дня, над бездною юдоли, полной муки, за то, что не отринули меня, благодарю вас, доли и дудуки.

Мои дудуки, саламури, стон исторгшие, и ты, веселый доли, взывают к вам вино, и хлеб, и соль: останьтесь в этом одиноком доме.

Зачем привычка к старости стара, в что за ветер в эту ночь запущен? Мне во главе пустынного стола осталось быть и страждущим, и пьющим.

Играет ветер в тени, в голоса, из винной чаши, утомившей руки, в мои глаза глядят мои глаза, влюбленные в вас, доли и дудуки.

Тбилиси держит на ветру свечу, пусть ваша жизнь ее огнем продлится! Я пью вино. Я плачу. Я хочу, друзья мои, увидеть ваши лица.

Без вас в ночи все сиро и мертво. Покуда доли воплощает в звуки все перебои сердца моего, мой стон звучит в стенании дудуки.

x x x

Эти склоны одела трава. Сколько красок сюда залетело! А меня одолели слова. Слово слабой душой завладело.

Как все желто, бело и красно! Знать, и мак свою силу здесь тратил. Как понять пестроту? Все равно! Погляди и забудь, о читатель.

Нет, и бог не расстелет ковра одноцветного, не расписного. Я лелеял и помнил слова, но не понял - где главное слово.

Всем словам, что объемлет язык, я был добрый и верный приятель. Но какое ж мне выбрать из них, чтоб тебе угодить, о читатель?

x x x

Летит с небес плетеная корзина. Ах, как нетрезвость осени красива! Задор любви сквозит в ее чертах. В честь истины, которую мы ждали, доверимся младенчеству маджари! А ну-ка чашу! Чашу и черпак!

Опустимся пред квеври на колени, затем поднимем брови в изумленьи: что за вино послал нам нынче бог! Пылают наши щеки нетерпеньем, и, если щеки не утешить пеньем, что делать нам с пыланьем наших щек?

Лоза хмельная ластится к ограде. Не будем горевать о виноградедуша вина бессмертна и чиста. Пусть виночерпий, как и подобает, услады виноградарям добавит им подобает усладить уста.

x x x

Когда расцеловал я влагу двух глаз твоих и совершенство их нежной мрачности постиг, сказал я: я имел отвагу жить на земле и знать блаженство я жил, я знал, и бог простит.

Сегодня я заметил странность, увы, заметил я, что море твой образ знает и творит: в нем бодрствует твоя усталость, и губы узнают в нем горе тех слез твоих, о, слез твоих.

РУССКОМУ ПОЭТУ - МОЕМУ ДРУГУ

Я повторю: "Бежит, грохочет Терек". Кровопролитья древнего тщета и ныне осеняет этот берег: вот след клинка, вот ржавчина щита.

Покуда люди в жизнь и смерть играли, соблазном жить их Терек одарял. Здесь нет Орбелиани и Ярали, но, как и встарь, сквозит меж скал Дарьял.

Пленяет зренье глубина Дарьяла, познать ее не все обречены. Лишь доблестное сердце выбирало красу и сумрак этой глубины.

-Эгей! - я крикнул. Эхо не померкло до этих пор. И, если в мире есть для гостя и хозяина проверка, мой гость, проверим наши души здесь.

Да, здесь, где не забыт и не затерян след путника, который в час беды в Россию шел, превозмогая Терек, помедлил и испил его воды.

Плач саламури еще слышен в гуле реки священной. Мой черед настал испить воды, и быть тергдалеули, и распахнуть пред гостем тайну скал.

Здесь только над вершиной перевала летят орлы на самый синий свет. Здесь золотых орлов как не бывало. Здесь демона и не было и нет.

Войди сюда не гостем-побратимом! Водой свободной награди уста... Но ты и сам прыжком необратимым уже взошел на крутизну моста.

В минуту этой радости высокой осанка гор сурова и важна, и где-то на вершине одинокой все бодрствует живая тень Важа.

НА СМЕРТЬ ПОЭТА

В горле моем заглушенного горя мгновеньевот преткновенье для вздоха, и где дуновенье воздуха? - вымер он весь иль повеять ленится? Тяжко, неможется, душно дубам Леонидзе. Гогла, твой дом опален твоим жаром последним. Грозный ожог угрожает деревьям соседним. Гогла, платан, что привык быть тобою воспетым, проклятый пеклом, горит и становится пеплом. Если и сосен к себе не зовешь пред разлукой, как же ты занят твоей огнедышащей мукой! Доблестный Мцыри, скиталец нездешней пустыни, где же та пустынь, в которой отшельник ты ныне? Слово одно исцелит твое бедное горло, ты ли не знаешь об этом, о Гогла, о Гогла! Смертная мука пребудет блаженством всего лишь, если гортань ты о ней говорить приневолишь. Лютую смерть, бездыханную участь предмета вытерпеть легче, чем слышать безмолвье поэта. Грузии речь, ликованье, страданье, награда, не покидай Леонидзе так рано, не надо, лишь без тебя он не вынес бы жизни на свете, лишь без тебя для него бесполезно бессмертье.

Ираклий Абашидзе

КОРНИ

Вознесен над Евфратом и Тигром, сверху вниз я смотрел на века, обведенные смутным пунктиром, цвета глины и цвета песка.

И клонилась, клонилась средь ночи к междуречью моя голова. Я без страха глядел в его очи, словно в очи заснувшего льва.

Там, вверху, я оплакал утрату тех времен, что теперь далеки, когда белая темень Урарту вдруг мои осенила зрачки