В лабиринте замершего города - Близнюк Семен - Страница 25

• Предыдущая
• 25/29
• Следующая

«Грубая работа — мясники, а не следователи, — размышлял Вашел. — Нет, месяц назад было бы тяжелее. Просто они торопятся, им некогда, очень некогда. У пих нет времени вести усложнённые перекрёстные допросы, о которых он знал от подпольщиков. Они чувствуют верёвку уже па своей шее».

А затылок нестерпимо жёг, комната поплыла перед его глазами. Чувствуя, что может потерять сознание, Вашел начал отвечать окольным путём, подавая палачам надежду. Когда он говорил, побои прекращали.

Время тянулось бесконечно. Он ощущал, что может потерять контроль над своей речью. Оставалось последнее средство, чтобы оттянуть время: пустить в ход записку. Когда наступила короткая пауза, Вашел закрыл глаза, застонал и, будто бы забывшись, с усилием поднял опухшую руку к визитному карманчику.

— Шнеллер![33] — крикнул гестаповец. Лейтенант сорвался с места, перехватил руку Пошарил в карманчике и вытащил скомканный комочек папиросной бумаги. Осторожно развернул его и начал рассматривать.

Вашел, вскочив со стула, хотел кинуться к штатскому и вырвать записку. Уже потом он понял, что переиграл: можно было обойтись без этого жеста отчаяния. Такой жест, наверное, был не совсем в характере того человека, роль которого он тут исполнял. Но было уже поздно. Лейтенант отбросил его в сторону, выхватил парабеллум и, не целясь, начал стрелять в ноги. Расстреляв всю обойму, скомандовал:

— Убрать!

Вашела усадили в одну из машин, мать, Ружену с сыном и брата Покорны — в другую. Когда их выводили, Отакар, словно сквозь запотевшие очки, увидел: вся улица, вплоть до трамвайной остановки, забита людьми. Автоматчики теснили толпу подальше, эсэсовцы, развернув мотоциклы, навели пулемёты…

Когда свернули к Вышеграду, донеслись звуки громкоговорителя. Потом раздался лающий кашель миномётов, затрещали выстрелы. В Праге начался бой.

Вашела везли в тюрьму Панкрац, откуда никто ещё живым не возвращался.

В первую же ночь начальник гестапо даст команду отправить Ружену вместе с сыном назад, на Михельскую, чтобы устроить там засаду — либо хозяин дома клюнет па приманку, либо другие подпольщики явятся.

Друзья, закрыв Покорны, чтобы пришёл в себя, тем временем быстро разрабатывали план освобождения Ружены. Они боялись за неё: хотя Ружена и была опытной подпольщицей, всё-таки — мать, женщина. Не случайно гестапо вернуло её с сыном на квартиру. Если никого не поймают, могут приняться за Ружену, да ещё возьмутся истязать на её глазах сына — такие случаи известны… Ещё во время ареста гестаповец на глазах Ружены приставил к голове ребёнка пистолет. Ружена поседела в течение десяти минут. И, видя такое её состояние, гестаповцы, видимо, рассчитывали, что в ловушке, устроенной дома, да ещё под угрозой расправы над сыном, женщина не выдержит, признается…

Два дня Ружену сторожили в доме полицаи. Вооружённая засада была спрятана в саду. Переодетые в штатское гестаповцы дежурили рядом, на перекрёстке, откуда просматривались и Михельская, и соседние улицы.

Утром Ружена с мальчиком на руках под конвоем полицейских переходила улицу — шла в магазин за молоком. На второй день в тот момент, когда она брала молоко, к магазину подкатил молочный фургон. Грузчик взвалил на плечи бидон и вошёл во внутрь. За ним двое рабочих в клеёнчатых фартуках несли ящики из-под масла.

Всё произошло мгновенно. Грузчик вдруг обрушил тяжёлый бидон на одного из полицейских, потом хватил кулаком второго. Ярда Бобур — а это был он — умел действовать надёжно… Подпольщики связали полицейских, сняли с них оружие и спокойно вышли. Ружена с малышом пошла между ними. Сели в фургон. Через три квартала услыхали позади стрельбу… Жену Покорны спрятали на квартире сестёр Фиалы, сына увезли за город.

Вашела допрашивали в Печкарне. Затем его отправили в Панкрац. Бросили в одиночку, где содержались смертники. Здесь допрос продолжали помощники начальника Папкраца — большие «знатоки», следователи Тифа и Кройц. Отокар, конечно, не знал их фамилий, но чувствовал, в какие попал руки. Истязали медленно, подвергая перекрёстным вопросам. Равнодушно жевали какие-то таблетки, пока Вашел собирался с мыслями.

— Называй резидента. С кем работал? На кого? Называй! — цедил над ним Кройц. — Ничего не скажешь — отдадим Визнеру. Знаешь, кто такой Визнер? Напрасно, его вся Прага знает.

Отакар слыхал о палаче Панкраца. Он доводил сначала свои жертвы до состояния прострации, а потом ложил под гильотину, установленную в одной из комнат первого этажа.

В первый день тюремный врач перевязал Вашелу раненую ногу. То ли лейтенант был неважным стрелком, то ли таким везучим был Вашел, но попали в ногу лишь две пули. Раздробили пальцы. Нога вспухла, до неё нельзя было дотронуться. Когда опять явился врач, Отакар обрадовался: «Может быть, клюнули на „Рака“?» Но утром 5 мая он понял: не такие уж легковерные эти гестаповские ищейки…

Последний допрос в это утро не оставил в нём никаких надежд. Он очнулся после ухода палачей. В воспалённой памяти начал восстанавливать события. Нет, не промахнулся. Всё же оттянул время. Три дня — это много. Этого достаточно, чтобы все, кто с ним был связан, могли себя обезопасить. Значит — не гильотина, значит — расстрел. Он же сам слыхал, что сказали насчёт приговора: «Расстрелять». Какая-то мысль не давала покоя. Пытался поймать, а она ускользала. Ага, вот! Он вспомнил, где видел те пухлые щеки, вздёрнутый нос и большие губы того, штатского, который не поверил в его легенду, дал команду скорее кончать с ним. Неужели тот же самый тип, которого он с Франтой поймал на границе ещё в 38-м?

Вдруг услыхал за окном стрельбу. «Не успевают вывозить, расстреливают тут же», — приподнялся, собираясь с духом. В коридоре тоже началась стрельба, залязгали двери в соседних камерах. Потом он услыхал скрежет и увидел в дверях камеры фигуру, заслонившую весь проход. Как же было не узнать это широкое лицо с копной чёрных кудрей: в камеру ввалился связной Ярда Бобур. «Бред», — устало подумал радист и опустился на койку, закрыл глаза. Ему показалось, что он во сне слышит знакомый хриплый голос: «Ота, Ота!» Снова открыл глаза — Бобур стоял уже позади Пепы, размахивая железным засовом, который он сорвал с дверей камеры.

— Который час? — спросил Отакар Иозефа.

— Без пяти двенадцать. Мы уже полчаса дерёмся здесь в Панкраце.

Тяжёлое здание тюрьмы содрогнулось от взрыва: немецкие самолёты бомбили Панкрац, захваченный восставшими пражанами.

Покорны и Бобур подняли Отакара.

— Попробую сам, — Вашел шагнул к дверям.

Пламя пражского восстания, поднятое могучими ветрами освободительной борьбы, перекинулось на весь вражеский тыл. В прифронтовых восточных районах партизаны отряда имени Яна Жижки уже были полновластными хозяевами, на юго-западе восстал город Бероун, 4-го мая вступили в вооружённую схватку с эсэсовцами рабочие славного города Кладно, поднялся на борьбу Пльзень. В Праге администрация многих предприятий, стремясь спасти положение, объявила «отпуска» рабочим. Но оккупанты опоздали. Листовки оповещали: «Руда армада близко! К бою, товарищи!» Ведомые коммунистами, пражане заняли почту, телеграф, радиостанцию, центральные вокзалы, захватили гитлеровский штаб ПВО со специальным узлом связи. Во всех районах патриоты нападали на фашистских солдат, вооружаясь для борьбы с оккупантами. На узкие улицы из окон домов летели шкафы и кровати, из пивных подвалов выкатывали бочки. Магистрали перегородили разбитые трамваи и машины. За какие-то сутки восставшая Прага возвела 1600 баррикад…

Икар вышел с друзьями в переполненный тюремный двор. В толпе вдруг мелькнуло знакомое лицо. Он громко позвал:

— Штефан, Штефан!

Штефан Шагур сразу обернулся и вскрикнул от радости. Они крепко обнялись.

— И ты здесь был? — прошептал Шагур, разглядывая Вашела.

— Выходит, так, — ответил Отакар.

• Предыдущая
• 25/29
• Следующая