Родео Лиды Карякиной - Сабинина Людмила Николаевна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/13
- Следующая
Дельфин, должно быть, полностью разделял мои чувства. Мы запихали в сумку учебники и собрались уходить, но тут вошла тетя Аня.
— А-а, мальчики. А я думала, Лида… Вы Лиду случайно не встречали? Запропастилась куда-то…
Она держала вазочку с вареньем. Я сразу заметил, что на тете Ане новое платье, серое в полоску, а волосы причесаны как-то по-особому. Но держалась она безразлично-отрешенно, как бы обходя вниманием того, кто сидел за столом.
— А-а! Анюта! — встрепенулся Леонид Павлыч. — Ручку, мадам!
Он привстал, но тут же качнулся и плюхнулся на стул.
Тетя Аня бесстрастно прошла мимо, как бы случайно оставив вазочку с вареньем на столе.
Смотрела она куда-то в сторону, всем своим видом показывая, что этот человек для нее просто не существует. Я еще не успел ответить ей, что не встречал сегодня Лиду, как уже понял, что ответа и не требуется, она просто забыла, о чем спрашивала… Она присела на диван. Так присела, будто не дома, а в троллейбусе или вагонном купе. Выпрямившись, сложив руки на коленях. Комната у них одна, и, кроме кухни, ясно, никуда не денешься. Должно быть, тетя Аня устала, а на кухне просто не на чем отдохнуть.
— Мам, чего ее дожидаться, давай ужинать, — пробасил Мишка, входя в комнату.
— А? — Тетя Аня смотрела на Мишку, а на ее измученном, козьем каком-то лице была отрешенность и холодность.
Должно быть, тетя Аня за эти двое суток совсем растерялась. Надо было и хозяйство вести, и все время демонстрировать пришельцу свою независимость и достоинство. Чтобы проняло его, чтобы обидно было… Может быть, она втайне хотела, чтобы Леонид Павлыч пожалел о своем бегстве?
— Мам, есть хочется, — заскулил Мишка.
Меня даже зло взяло. Вот женщина! Вся с головой ушла в какие-то свои переживания из-за этого пьяницы…
— Сын! Садись со мной, поужинаем! — бодро воззвал из-за стола Леонид Павлыч. — Говорю, герой, топай сюда! Конфету дам.
— Не хочу, — мотнул головой Мишка. — Мам, каша-то подгорела!
Действительно, запахло горелым. Тетя Аня поднялась и, сохраняя ту же обиженно-кислую мину, отправилась на кухню.
— Хороша каша, да не наша, — вполголоса сказал Леонид Павлыч.
А мне почему-то сделалось смешно. Захотелось выскочить и нахохотаться вволю… Витька дернул меня за рукав, и мы вместе выкатились из квартиры. Дверь захлопнулась.
— Уф-ф! — фыркнул Дельфин. — Ты чего застрял-то? Уж я и подмигивал, и ногой толкал!
— Не заметил. Ну, знаешь, обстановочка… Смотреть противно. Да и смех разбирает…
— Обстановочка ничего себе! Тут пожалеешь Лидку. Ну и тип! Вот не повезло Карякиной.
— Все-таки в этом дядьке есть что-то. Обаяние какое-то, что ли… А вот мать… Ну, просто не думал, что женщина может быть такой нудной… Ходит, будто клюквы объелась…
Дельфин пригладил ладонью волосы, ухмыльнулся.
— Ну, насчет дядьки ты это зря. Эгоист нормальный. И заливает будь здоров… Ишь, всего в жизни напробовался. А чуть что, и стрекача. Попрыгун!
— От такой жизни любой упрыгает. Куда глаза глядят. Хоть на Северный полюс.
Дельфин посвистывал, о чем-то размышлял на ходу.
— Это как сказать. Мне кажется, понимаешь… В общем, любит она его. Несмотря ни на что. Знаешь, бывает такая любовь…
— Пошел ты!..
— Мне так кажется. А иначе зачем бы она стала переживать. И нарядная ходит, заметил?
— Ну, Дельфин, видно, у тебя глаза на затылке. Вроде учебники разбирал, не смотрел ни на кого, а что-то там все-таки усмотрел. Фантазер!
— Может, и фантазер, — скромно заметил Витька. — Только мне кажется, я прав…
Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли в нашу обезображенную ремонтом квартиру. Было тихо, видно, Юлия Михайловна уже уехала. Мама на кухне негромко позвякивала посудой. В моей комнате горела настольная лампа, а за столом сидела Лидка и читала книгу. Увидев нас, привстала, убрала длинную прядь со лба.
— Привет! Я тут расположилась, ничего? Я сейчас уйду.
— Что ты, сиди. А мы прямо от тебя. Учебники вот забрали.
Она безразличным взглядом скользнула по сумке с книгами.
— А-а… Как там гость наш, сидит? Не убрался еще?
— Сказал, завтра уезжает.
— Я не про то. Ночует он у приятеля, вот и жду, уберется когда. Попросилась у Марии Николаевны посидеть.
— Да ты сиди, сиди. Хочешь, чаю принесу?
— Пили уж, Мария Николаевна угощала.
Мы с Виктором уселись на койку.
— На работу, значит, поступаешь? — задумчиво сказал Дельфин.
— Ага. Только очень трудно устроиться. То есть устроиться-то можно, да куда хочу, туда не берут, а где берут, там, пожалуй, не справлюсь…
— А куда ты хочешь? — спросил я.
— Мало ли… Не решила пока. Педагогом хотелось быть, да без образования, сами знаете…
— Зря школу бросаешь, — огорченно сказал Дельфин. — Можно сказать, сук рубишь, на котором сидишь…
— Вот и была бы педагогом, — поддержал я. — Без образования все-таки нельзя. Приходи к нам в девятый, а? Отметки ведь нормальные…
Лидка встала. Показалось мне, что она выросла за последние дни. Правда, после экзаменов я ее еще ни разу не видел. Стала выше ростом и вроде похудела.
— Нельзя мне в школу. Сами видите, работать должна. Мишка мал, его дорастить надо, мать больная. Только она скрывает, а я-то знаю, что больная.
Она шагнула к своей жакетке на вешалке у двери, вытащила из кармана сигареты.
— Курите? Я курю, только, чур, секрет!
Мы с Витькой закурили для компании, правда, скоро нам надоело глотать дым, и мы притушили свои окурки.
Лидка в своем черном свитере и потрепанных джинсах, с огоньком сигареты у губ казалась какой-то непривычной и странно обаятельной.
— Зря ты куришь, Лид, — сказал Витька. — Терпеть не могу, когда женщины курят.
— Да? А я терпеть не могу, когда мне делают замечания, — резко ответила Лидка. — Дошло?
Она беспокойно зашагала по комнате, наконец нашла себе место — уселась на корточках у стены. В полумраке попыхивал огонек сигареты.
— Заладили: «школа, школа», — расстроенно заговорила она. — Будто и сама не знаю, что десятилетка нужна. И отец твердит: «Школа». Знал бы он, каково маме.
— Разве он не помогает?.. То есть материально? — промямлил Дельфин.
— Смех один. Сначала скрывался, потом приходить стали гроши какие-то. Я была против. И чтобы не приезжал. Мать: «Ладно, ладно», а выяснилось, что эти копейки все-таки брала. Ненавижу всякое крохоборство! Смотреть противно.
— Это не крохоборство, это закон, — осторожно сказал Дельфин. — Положено — бери.
— Плевать я хотела! — Лидка тряхнула головой, темные спутанные пряди взметнулись и закрыли половину лица. В сумраке сердито поблескивал один только глаз да рдел огонек сигареты.
— А что, если работать и учиться в вечерней школе? — сообразил я. — Многие так делают. Почему бы и тебе?
— Точно, — обрадовался Дельфин. — Только работу надо найти попроще, успевать чтобы…
— В этом году учиться, во всяком случае, не придется. Надо матери помочь. Чтобы напрочь освободить ее от… Словам, от копеек этих.
Мы помолчали. Комната вдруг озарилась синими и сиреневыми бликами, это на крыше кинотеатра напротив вспыхнули рекламные огни.
— А у тебя тут здорово, — одобрила Лидка. — Современный интерьер, ничего не скажешь!
— Да, ловко устроился, — Дельфин хлопнул меня по плечу. — Я уж и то уроки делать к нему бегаю. Привык.
Я согласился с ними, что действительно у меня тут красота.
— Ходила куда-нибудь насчет работы или нет? — спросил Дельфин.
— Ходила. Только все неудачно. Во-первых, не везде берут шестнадцатилетних, во-вторых, все-таки надо что-то уметь. Восемь классов и ничего не умею. Решительно ничего. Ну, скажите, чему только нас учили в школе? Чему?
Она беспокойно задвигалась на своем месте, огонек сигареты потух. Поднялась, шагнула к окну и выбросила окурок в форточку.
— Нет, кое-что все-таки умеем, — усмехнулся Дельфин. — Во-первых, дисциплину соблюдать, потом, конечно, читать-писать. Стихи наизусть помним: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя». Еще про помещиков знаем Пульхерия Ивановна, Афанасий Никитич. Барщина, оброк и так далее.
- Предыдущая
- 7/13
- Следующая
