Приключения Кроша - Рыбаков Анатолий Наумович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/37
• Следующая

В общем, наше положение никак меня не устраивало. При таком положении нам никогда не доверят руля.

Я поделился своими мыслями со Шмаковым Петром. Он ответил: «Сиди спокойно».

Шмакову. Петру хорошо так говорить. С его характером можно сидеть спокойно. Скажут ему: «А ну, парень, сними болт!» Шмаков Петр молча берет гаечный ключ и начинает снимать болт. Ни на кого не смотрит. Кряхтит. Углублен в работу, будто делает невесть что... И все к нему относятся с уважением. Такой у него серьезный и сосредоточенный вид.

А потом оказывается, что Шмаков снял вовсе не тот болт, который нужно было снять.

Я бы сквозь землю провалился от стыда. А Шмаков ничего... Как ни в чем не бывало начинает все переделывать. И все считали, что Шмаков работает лучше меня.

Происходило это вот почему. Я не мог просто так, как Шмаков, крутить гайку. Мне надо знать, что это за гайка и для чего я ее кручу. Я должен понять работу в целом, ее смысл и общую задачу. Дедуктивный способ мышления. От общего к частному. Шмаков Петр не задает вопросов, а я задаю вопросы. А слесари не хотят отвечать на вопросы. Им некогда. А может быть, не могут ответить на них.

Даже бригадир слесарей Дмитрий Александрович, худой человек в берете, похожий на испанца, сказал мне:

– Ты, университант-эмансипе, поменьше спрашивай.

Я сначала не понял, почему он так меня назвал. Потом оказалось, что у Чехова есть рассказ «Святая простота». К священнику, куда-то в провинцию, приезжает сын, известный адвокат. И отец-священник называет сына-адвоката «университант-эмансипе».

Очень приятно, что бригадир слесарей Дмитрий Александрович ходит в берете, похож на испанца и так хорошо знает Чехова. Но тем более глупо с его стороны давать человеку кличку.

Особенно донимал нас слесарь Коська, парнишка из ремесленников.

Шмакова он побаивался. Шмаков но обращал на него никакого внимания. А ко мне он привязывался, посылал то туда, то сюда. «Эй, Кроша, тащи обтирку!» – кричал он, хотя обтирку поручали принести ему. Он был слесарь всего-навсего четвертого разряда.

Особенно любил этот Коська задавать нам со Шмаковым Петром дурацкие вопросы-загадки.

– А ну, скажите, практики (так он называл нас), а ну, скажите: что работает в машине, когда она стоит на месте?

Я пожимал плечами:

– Что? Мотор.

– Мотор выключен.

– Свет.

– Выключен свет.

– Значит, ничего не работает.

– Эх ты, Кроша несчастный! Тормоза у нее работают, вот что!

– А если ее не поставили на тормоз? – возражал я.

Коська хохотал:

– Как же ее можно оставлять не на тормозе! Сразу видно, что вы ни черта не знаете.

И вот, чтобы утереть этому Коське нос, я принес из дому свое «Удостоверение юного водителя» и показал его слесарям.

Я никак не ожидал, что эти права произведут на них такое впечатление.

Они просто обалдели, когда я им их показал.

Тем более, что я не дал их в руки. Только показал надпись на книжечке: «Удостоверение юного водителя». Потом раскрыл и показал свою фамилию, имя, отчество и фотокарточку.

Все молодые слесари здесь мечтают стать шоферами. При каждом удобном случае садятся за баранку. Лица у них перекашиваются от страха. Зато вылезают они из-за руля с таким видом, будто совершили полет в космос.

То, что я, школьник, имею водительские права, поразило их.

У них и в мыслях не было, что эти права ненастоящие. Ведь они отпечатаны в типографии. Не будет же типография печатать какую-то липу.

Слесари были нормальные люди и рассуждали здраво.

Именно поэтому они приняли мои права за настоящие. И были буквально потрясены.

У Шмакова Петра не было прав. Он в свое время не пошел сдавать экзамен. Сказал тогда: «Кому они нужны, эти детские права?!»

Теперь он жалел, что так сказал тогда. Теперь, когда он увидел, какой авторитет я сразу приобрел этими правами, он пожалел, что не пошел сдавать экзамен.

Но Шмаков был не так прост, как казался с виду. Он держался так, будто и у него тоже есть такие права.

Когда слесарь Коська меня почтительно спросил: «Чего ж ты не ездишь, если права имеешь?», то Шмаков вместо меня ответил: «А чего к рулю рваться. Пусть те рвутся, у кого прав нету».

Из этого ответа получалось, что у Шмакова тоже есть права. Именно поэтому он не рвется к рулю.

Я тоже держался так, будто права есть у нас обоих. Из товарищеской солидарности. Тем более, что своим ответом Шмаков поставил слесаря Коську на место.

Ни у кого не возникло сомнения, что права есть у нас обоих. Наш авторитет неизмеримо возрос.

Но в последующих событиях эти права, мои настоящие и Шмакова предполагаемые, сыграли роковую роль.

Постепенно к нам привыкли, и мы втянулись в работу.

Нам стали доверять операции, которые полагается выполнять слесарям четвертого разряда. Например, проверить, как закреплен передний буфер, номерной знак, стоп-сигнал, фары или смазка. Надо знать, где, когда и чем смазывать.

Однажды мне даже досталась работа пятого разряда: проверить и закрепить радиатор. Сначала надо внимательно осмотреть радиатор, не течет ли, потом оба шланга, тоже не текут ли, затем осторожно подтянуть хомутики. Очень сложное и ответственное дело. А его поручили мне. И оказалось, что все сделано правильно.

Когда бригадир Дмитрий Александрович, похожий на испанца, проверял мою работу, я с безразличным видом вытирал руки обтирочными концами. Главное, не суетиться. Если ты суетишься, обязательно подумают, что ты сделал что-то не так.

Теперь мы не стояли как болваны, не таращили глаза, ожидая, куда нас пошлют. Сами знали, что надо делать.

Мы привыкли, и к нам привыкли. Руля нам, правда, не давали. Но мы не теряли на это надежды. Мы снова стали считать, что нам здорово повезло, мне и Шмакову Петру. Ребята, работавшие в цехах, были прикреплены к одному месту. А мы разгуливали по всей автобазе. То туда пошлют, то сюда – гараж связан со всеми цехами. Все завидовали нашей живой, оперативной работе.

Часто мы работали во дворе. Солнышко светит. Дышится легко. Все видишь: кто приехал, кто уехал, кто куда пошел, куда что понесли. Слышно, как начальник эксплуатации ругается по телефону. Словом, находишься в курсе жизни всей автобазы.

Давно ли главный инженер водил нас по цехам?.. А теперь мы здесь свои. Вахтер даже пропуска не спрашивает.

По утрам так не хочется вставать. Но что-то толкает тебя: вставай, вставай! Нехорошо, неудобно... Опоздаешь на какие-нибудь двадцать минут, а кажется, что все работают давным-давно. Каждый на своем месте, делает свое дело, а ты оказываешься лишним. И не знаешь, что было с утра. Может, ничего не было, а может, было. Чувствуешь свою неполноценность. Дело не в дисциплине. Дело в том, что другие работают, а ты нет. Следовательно, они работают за тебя.

Лучше всего приходить минут так за двадцать, за пятнадцать. Ночная смена еще не ушла, утренняя только приходит. Их бригадир передает работу нашему. Рабочие переодеваются, смеются, шутят, рассказывают всякие небылицы. Мы знаем, кто говорит правду, а кто врет.

Дожидаясь смены, мы сидим на скамейке у ворот гаража. Утреннее солнышко приятно греет. Шоферы с путевками выбегают из диспетчерской, они опоздали и должны торопиться. Машины выезжают на линию, оставляя за собой голубоватый дымок.

Во дворе стоит директор. Все с ним здороваются: «Здравствуйте, Владимир Георгиевич». И директор отвечает: «Здравствуйте». Одних он называет по имени-отчеству, других только по имени, третьих только по фамилии, а некоторых никак не называет, просто говорит «здравствуйте». Например, нам.

Впрочем, Игоря он называет по имени. Игорь работает в конторе, в техническом отделе, трется возле начальства, и директор знает, что его зовут Игорь. А фамилии, может быть, не знает.

• Предыдущая
• 5/37
• Следующая