Золотой ключ. Том 3 - Роун Мелани - Страница 96

Наконец Сааведра Грихальва подняла глаза и посмотрела прямо на их святейшества. Она была горда и одновременно преисполнена смирения после столь трагических переживаний. Сааведра больше походила на королеву в своем элегантном платье, вышедшем из моды триста лет назад — и одновременно таком новом, словно портные только что сделали последний стежок.

— Матра Дольча, ниниа, мы не можем отвергнуть тех, кто пришел к нам с просьбой о прощении, — сказала Премиа Санкта, беря Сааведру за руку и поднимая с колен. — Встань. Ты действительно грешила, но милосердие Матры дарует нам жизнь и надежду. Так что приди в ее нежные руки и будешь прощена.

"В ее нежные руки”, — подумал Рохарио, глядя на запрестольный образ, написанный Сарио Грихальвой своей собственной кровью. Запрестольный образ, для которого Сааведра послужила моделью. Как могли они не простить ее?

Ренайо выступил вперед и взял Сааведру за руку.

— То, что вам пришлось пережить, неописуемо. Я не позволю вам больше страдать. — Он повернулся к ассамблее. Голос Великого герцога разнесся по всему собору. — Разве сын герцога Алехандро заслужил позор, разве это справедливо?

— Нет! — взревели в ответ тысячи голосов. Все, кроме Асемы, чья одинокая фигура пыталась противостоять могучим силам прилива.

— Можешь ли ты, Сааведра Грихальва, поклясться на Книге Священных Стихов, что носишь ребенка Алехандро до'Веррада? — Премио Санкто протянул древний том в кожаном переплете, украшенном золотом.

Сааведра положила ладони на книгу, а потом прижалась к ней лбом. Копна прекрасных черных волос скрыла книгу, но видеть ее было совсем не обязательно.

— Я клянусь. — Сааведра подняла голову, чтобы все услышали ее слова. — Отец ребенка в моем лоне — Алехандро Бальтран Эдоард Алессио до'Веррада, человек, с которым меня связывала любовь. Я клянусь в этом на Книге Священных Стихов, и пусть благословение Матры эй Фильхо не оставит меня.

— Ребенок, который родится, будет герцогом Тайра-Вирте, если он окажется мальчиком. — Ренайо протянул руку Великой герцогине.

Нет, неожиданно понял Рохарио, Ренайо протянул руку несчастному, удивленному Эдоарду, который уставился на Сааведру так, словно она была предвестником его неудавшейся судьбы.

— Поэтому в духе новой конституции, которую вы представили мне, как вашему Великому герцогу, я считаю себя вправе объявить о предстоящей свадьбе Сааведры Грихальва и моего сына Эдоарда. Тем самым ребенок Алехандро будет законнорожденным. И если он окажется мальчиком, то станет наследником вслед за моим сыном Эдоардом.

К этому моменту ассамблея была слишком утомлена удивительными откровениями, а потому ответила Ренайо лишь сдержанным ропотом, который вскоре стих. Ренайо вложил руку Сааведры в ладонь Эдоарда. И Рохарио понял, что весь план от начала до конца был продуман, как и всегда, герцогом и его союзниками Грихальва. “Мы пришли к выводу, что другого пути нет”.

Великий герцог Ренайо никогда и никому не позволил бы управлять своей жизнью. А Грихальва сделали все необходимое, чтобы выжить.

Ренайо окинул взглядом ассамблею и встал: пусть помнят — на случай, если они забыли, — что он остается их герцогом.

— Что же касается других обвинений, — презрительно бросил он, — то я не стану оскорблять память моей матери, отвечая на них, но я клянусь… — Он опустился на колени перед Премио Санкто и Премиа Санктой и поцеловал их кольца. — Я клянусь на этих кольцах, — продолжал он, поднимаясь с колен и показывая в сторону своего сына и Сааведры, — что в жилах моего наследника течет истинная кровь до'Веррада.

Когда умирал Агустин. — Элейна держала его забинтованную руку в своих ладонях. Он лишь дважды пришел в себя за последние дни: один раз боль терзала его тело, а во второй он был так слаб, что уже ничего не чувствовал. И вот наконец свершилось милосердие, и он сделал свой последний вздох вечером того дня, когда завершилась встреча в соборе.

— Осколок Зеркала возвращается к Великой Душе. — Санкта, не отходившая от Агустина, закрыла его обожженные веки.

Диониса рыдала и не могла остановиться, несмотря на все попытки Беатрис ее успокоить. Его похоронили в семейной гробнице на следующее утро. К полудню Беатрис собрала свои вещи, включающие две толстые тетради, и распрощалась с родными.

— Я уезжаю, — сказала она Элейне. — Если Грихальва отдаст себя санктии, то екклезия сочтет нас достойными защиты и прощения.

— А как же твой особняк, балы и прекрасные платья, Беатрис? Что будет с ними?

Беатрис печально улыбнулась.

— Я стану изучать растения, Элейна, и постараюсь найти способ лечить ожоги, чтобы спасать людей от страданий, подобных тем, что испытал Агустин. Члены санктии имеют право на сад. Я буду выращивать горох, изучать записки, оставленные бабушкой. Наступит день, когда я сумею понять Дар Грихальва.

— Понять Дар?

— Надеюсь, ты не думаешь, что это и в самом деле благословение, сошедшее с небес?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Должно существовать объяснение, Элейна! Почему Дар переходит к одним мужчинам и не дается другим. Почему им обладает только одна женщина. Почему иллюстраторы не могут иметь детей, а Сааведра сумела забеременеть? Я собираюсь найти ответы на все эти вопросы! Мы, Грихальва, только пользовались Даром. Мы никогда не пытались его понять. И почему именно мы, потомки разбойников из Тза'аба, стали обладателями Дара.

В конце концов Элейна рассмеялась.

— Ты всегда поступаешь по-своему, Беатрис. И как только тебе это удается?

Беатрис поцеловала сестру и уехала вместе с санктас. Элейна осталась стоять во дворе под лучами теплого солнца. Дохди кончились, наступили долгие весенние дни. Через несколько месяцев начнется жара, но сейчас стояла прекрасная погода. Воздух был прозрачен и чист. При таком освещении хорошо рисовать.

В Палаесо Грихальва царило подавленное настроение. Во время Астравенты, через тридцать дней, Сааведра выйдет замуж за Эдоарда до'Веррада. Ренайо настоял на том, чтобы свадьба была грандиозная, со всеми полагающимися почестями. Он считал, что не имеет права проявлять неуважение к невесте Эдоарда, а еще в большей степени к ее будущему ребенку. Сааведра находилась преимущественно в Палаесо. Она и Ренайо отлично понимали друг друга — так, во всяком случае, говорили все. Они оба были прагматиками.