О ценности скептицизма - Рассел Бертран Артур Уильям - Страница 2

Национализм, конечно, крайний пример горячей веры в сомнительные ценности. Я думаю, точнее сказать, что любой историк, который пишет сейчас историю мировой войны, вынужден делать утверждения за которые, если бы они были сделаны во время войны, он попал бы в тюрьму в любой из воюющих стран. Опять же, за исключением Китая нет такой страны, где люди терпимо воспринимают правду о самих себе; в обычные времена правда рассматривается лишь как невоспитанность но в военное время она считается преступной. Создаются противоположные системы неистовых верований, ложность которых очевидна, поскольку в них верят только те люди, кто разделяет одни и те же национальные пристрастия. Но рациональное рассмотрение этих систем воззрений считается таким же злонамеренным и вредным поступком, как и раньше считалось рациональное рассмотрение религиозных догматов. Если спросить людей о том, почему в таких вопросах скептицизм безнравствен, единственным ответом будет следующий: мифы помогают выиграть войны, поэтому нация, придерживающаяся рациональных взглядов, скорее будет повержена, чем победит. Тот взгляд, что существует нечто позорное в спасении чьей-либо шкуры путем массовой клеветы на иностранцев, насколько я знаю, до сих пор не нашел поддержки среди профессиональных моралистов, за исключением квакеров. Если предположить, что нация, придерживающаяся рациональных взглядов, найдет способ жить вместе и не допускать войны, то ответом будет только оскорбление.

Каким же может быть результат распространения разумного скептицизма? Действия людей совершаются на основе страстей, что сопровождается созданием соответствующих мифов. Психоаналитики изучают индивидуальное проявление этого процесса у сумасшедших, явных и неявных. Человек, страдающий каким-либо расстройством, выдумывает теорию, что он – король Англии, и развивает все виды остроумных объяснений того факта, что он не пользуется тем уважением, которого требует его величественное положение. В этом случае его иллюзию не разделяют соседи, поэтому они заключают больного в сумасшедший дом. Но если вместо того, чтобы отстаивать только собственное величие, он заявляет о величии его нации, его класса или веры, он завоевывает толпы сторонников и становится политическим или религиозным лидером, даже если для непредвзятого стороннего наблюдателя его взгляды кажутся такими же абсурдными, как и у обитателя психиатрической лечебницы. Таким образом возрастает коллективное безумие, которое следует законам, очень схожим с законами индивидуального безумия. Каждый знает, что опасно спорить с сумасшедшим, который думает, что он – король Англии;

но если его изолировать, он может быть побежден. Когда же вся нация разделяет подобную иллюзию, ее гнев того же рода, что и присутствует у сумасшедшего-одиночки, если его претензии оспариваются, но ничего, кроме войны, не может заставить ее подчиниться разуму.

Та роль, которую играют интеллектуальные факторы в человеческом поведении, – это проблема, по которой существует много разногласий между психологами. Есть два довольно разных вопроса: (1) в какой мере убеждения могут выступать в качестве причин поступков? (2) в какой мере убеждения выводимы из логически адекватных фактов или могут быть из них выведены? По обоим вопросам психологи согласны отводить интеллектуальным факторам намного меньше места, чем отведет обычный человек, но внутри этого общего согласия существуют значительные по степени разногласия. Рассмотрим оба вопроса в их последовательности.

(1) В какой мере убеждения могут выступать в качестве причин поступков? Позвольте нам не обсуждать этот вопрос теоретически, но разрешите взять обычный день обычного человека. Он начинается с утреннего пробуждения, может быть, силой привычки, независимо от убеждений. Он съедает свой завтрак, поспевает к поезду, читает газету и добирается до своего офиса – все в силу привычки. Когда-то в прошлом он сформировал эти привычки, и, по крайней мере при выборе профессии, он руководствовался убеждениями. Возможно, со временем он поверил в то, что работа, предложенная ему, настолько хороша, насколько ему хотелось. У большинства людей убеждения играют роль в первоначальном выборе профессии и, следовательно, опосредовано во всем, что влечет за собой этот выбор.

На службе, если он простой работник, он может продолжать действовать просто по привычке, без активного волевого акта и без явного участия убеждений. Можно подумать, что если он складывает столбики цифр, он верит в арифметические правила, которые применяет. Но это будет ошибкой; эти правила суть только привычки его тела, как привычки игрока в теннис. Они были приобретены в юности, не по интеллектуальной убежденности их соответствия истине, а благодаря школьному учителю, подобно тому, как собака учится сидеть на задних лапах и служить, чтобы получить еду. Я не говорю, что все образование подобного рода, но, конечно, таково основное обучение в начальной школе.

Если, однако, наш друг – компаньон или директор, то, возможно, он вынужден в течение дня принимать трудные принципиальные решения. Возможно, что в этих решениях какую-то роль будут играть убеждения. Он полагает, что некоторые дела будут успешны, а некоторые – нет, что такой-то человек платежеспособен, а этот – на грани банкротства. Исходя из этих соображений, он действует. И это только потому, что он должен действовать на основании скорее убеждений, чем просто по привычке, что он рассуждает как более ответственный человек, чем простой клерк, и способен заработать гораздо больше денег, – при условии, что его убеждения правильны.

В его семейной жизни будет такой же процент ситуаций, когда убеждение является причиной для действия. В обычное время его поведение по отношению к жене и детям будет управляться привычкой или инстинктом, видоизмененным привычкой. В принципиальных случаях: когда он предлагает девушке выйти за него замуж, когда он решает, в какую школу отдать сына, или когда он находит причину подозревать свою жену в неверности, – он не может целиком руководствоваться привычкой. Предлагая девушке выйти за него замуж, он может руководствоваться простым инстинктом или он может находиться под влиянием веры, что леди богата. Если он руководствуется инстинктом, он, без сомнения, верит, что леди обладает всеми добродетелями, и это может казаться ему причиной его поступка, но в действительности это просто другое проявление инстинкта, которого итак достаточно для объяснения его поступка. Выбирая школу для своего сына, он, вероятно, будет действовать во многом так же, как принимая трудные деловые решения; здесь убеждение обычно играет важную роль. Если у него появляются данные, свидетельствующие, что его жена неверна, его поведение похоже на чисто инстинктивное, но инстинкт запускается в действие убеждением, являющимся первой причиной всего, что потом произойдет.

Таким образом, хотя убеждения не ответственны непосредственно за немалую часть наших действий, действия, за которые они ответственны, являются наиболее важными и в значительной степени определяют основную структуру нашей жизни. В частности, наши религиозные и политические действия связаны с убеждениями.

(2) Теперь я перехожу ко второму вопросу, который, в свою очередь, состоит из двух: (а) в какой мере убеждения на самом деле основаны на фактах? (б) насколько возможно или желательно, чтобы они были таким образом обоснованы? (а) То, в какой мере убеждения основаны на фактах, гораздо меньше предполагаемого. Возьмем деятельность, которая в наибольшей степени близка рациональной: вложение денег богатым финансистом из Лондон-Сити. Вы скоро обнаружите, что его мнение, скажем, по вопросу, поднимется или упадет французский франк, зависит от политических симпатий, и, более того, настолько сильно зависит, что он готов рисковать деньгами ради этого. При банкротствах часто случается, что какой-то сентиментальный фактор оказался действительной причиной крушения. Политические мнения едва ли когда-либо основывались на фактах, за исключением мнений государственных служащих, которым запрещено их высказывать. Это, конечно, исключение. В полемике о тарифной реформе, которая началась несколько лет назад, большинство производителей поддерживали сторону, которая бы увеличила их собственные доходы, показывая, что их мнения действительно были основаны на фактах; однако их высказывания меньше всего позволяли это предположить. В данном случае ситуация усложняется. Фрейдисты приучили нас к «рационализации», то есть к процессу изобретения того, что представляется нам рациональными основаниями для принятия решения или мнения, что на самом деле довольно иррационально. Но существует, особенно в англоязычных странах, обратный процесс, который может быть назван «иррационализацией». Проницательный человек суммирует более или менее подсознательно «про» и «контра» вопроса с эгоистической точки зрения. (Неэгоистические соображения редко взвешиваются подсознательно, за исключением тех случаев, когда это касается собственных детей.) Придя к здравому эгоистическому решению с помощью бессознательного, человек продолжает выдумывать или заимствовать у других набор весьма здравых фраз, показывая, как он способствует общественному благу ценой безмерной личной жертвы. Любой человек, верящий, что эти фразы отражают реальные причины его действий, должен предположить, что он не совсем способен оценить реальные факты, поскольку его действия не ведут к предполагаемому общественному благу. В этом случае человек представляется менее рациональным, чем он есть; но, что более странно, его иррациональный пласт сознателен, а рациональный пласт – бессознателен. Именно эта черта характеров делает англичан и американцев такими удачливыми.