Философский словарь разума, материи, морали - Рассел Бертран Артур Уильям - Страница 15

Мы должны осознать, интеллектуально и нравственно, что мы все являемся одной семьей и что счастье любого члена семьи не может быть надежно построено на разорении другого. В наше время недостаток нравственности мешает ясному мышлению, а путаное мышление поощряет недостаток нравственности. Возможно, хотя я едва смею надеяться на это, водородная бомба запугает человечество до здравомыслия и терпимости. [в прежние века эту роль играл Господь Бог – АБ]. Если это произойдет, то мы будем иметь основания благодарить ее создателей. [Следует заметить, что Бертран Рассел – американец и антикоммунист. Хотя здесь он имеет в виду, конечно, общий ужас всего человечества перед тупиком общей смерти, из которого все же может следовать образумление и попытка вернуться из всеобщего страха к выходу во всеобщую разумность – АБ].

Если бы у нас была бодрость духа и надежда, основанная на фактах, мы бы в тысячу раз легче, чем сейчас, преодолели все трудности и привели остальной мир, или по крайней мере его большую часть, к духу энергичного сотрудничества. [а как же притча о Вавилонской башне? – АБ]. Однако мы можем сделать это, только если наши надежды великодушны. Мы не можем оставить себе блага, которыми мы сейчас пользуемся. Если мы продолжим пользоваться ими, мы должны убедиться, что весь мир разделяет их с нами. Сейчас главным образом страх мешает этому великодушию чувств, и, чтобы положить конец нашим бедам, мы должны научиться, даже в самых сокровенных мыслях, обращаться не к страху, а к надежде.

Обучение литературе – это дело, в котором легко допустить ошибку. Нет ни малейшей пользы, ни молодым, ни пожилым людям, в том, чтобы быть хорошо информированными о литературе, знать годы жизни поэтов, названия их произведений и так далее. Все, что можно поместить в учебник, ничего не стоит. Что ценно, так это хорошее знакомство с некоторыми образцами хорошей литературы – знакомство, которое будет влиять на стиль не только письма, но и мысли. 138. Личная выгода Бентам считал, что вся мораль может быть выведена из «просвещенной личной выгоды» и что человек, всегда действующий с целью собственного максимального удовлетворения, в конечном счете всегда действует правильно. Я не могу согласиться с этой точкой зрения.

Существовали тираны, получавшие редкое удовольствие от созерцания процесса пыток; я не могу восхищаться этими людьми, когда расчетливость заставляет их сохранять своим жертвам жизнь, чтобы на другой день подвергнуть новым страданиям.

Деятельность может обеспечить только одну половину мудрости; другая половина зависит от воспринимающей бездеятельности. В конечном счете, спор между теми, кто основывает логику на «истине» и теми, кто основывает ее на «исследовании», происходит из различия в ценностях и на определенном этапе становится бессмысленным.

В логике будет пустой тратой времени рассматривать выводы относительно частных случаев; мы имеем дело всегда с совершенно общими и чисто формальными импликациями, оставляя для других наук исследование того, в каких случаях предположения подтверждаются, а в каких нет.

Хотя мы больше не можем довольствоваться определением логических высказываний как вытекающих из закона противоречия, мы можем и должны все же признать, что они образуют класс высказываний, полностью отличный от тех, к знанию которых мы приходим эмпирически. Все они обладают свойством, которое чуть выше мы договорились называть «тавтологией». Это, в сочетании с тем фактом, что они могут быть выражены исключительно в терминах переменных и логических констант (где логическая константа – это то, что остается постоянным в высказывании, даже когда все его составляющие изменяются), даст определение логики или чистой математики.

Я думаю, что окончательная проверка на ложность ничуть не связана с характером следствий из убеждения, но связана с характером отношения между словами и ощущаемыми или припоминаемыми фактами. Убеждение «верифицируется», когда возникает ситуация, которая приносит чувство оправданности соответствующего ожидания; и оно фальсифицируется, когда мы испытываем чувство удивления. Но это относится только к убеждениям, предполагающим возможность подтверждения или опровержения в будущем.

В самом деле, ни один человек, думающий правдиво, не может считать, что всегда плохо говорить неправду. Те, кто считает, что ложь – это всегда плохо, вынуждены дополнять эту точку зрения немалой казуистикой и частой практикой запутывающих двусмысленностей, благодаря которым они обманывают, не признаваясь себе во лжи.

Любовь – это слово, охватывающее разнообразные чувства; я употребляю его преднамеренно, поскольку хочу охватить их все. Любовь как эмоция – я говорю именно о ней, ибо любовь «из принципа» не кажется мне подлинной – находится между двумя полюсами: с одной стороны, чистое очарование созерцания, а с другой – чистая доброжелательность.

Моя позиция, однако, в действительности состоит не во враждебности к моральным нормам; она, в сущности, выражена святым Павлом в отрывке о милосердии. Я не всегда нахожу себя в согласии с этим апостолом, но в этом вопросе я чувствую совершенно то же, что и он – а именно, что никакое повиновение моральным нормам не может заменить любви, и что там, где есть подлинная любовь, она сможет, при помощи разума, создать такие моральные нормы, какие необходимы.

Любовь не может существовать как обязанность: говорить ребенку, что он должен любить своих родителей, своих братьев и сестер, в лучшем случае совершенно бесполезно. Родители, желающие быть любимыми, должны вести себя так, чтобы вызывать любовь; и они должны стараться дать своим детям такие физические и духовные качества, которые вызывают добрые чувства.

Человек, который наслаждается хорошим обедом или высекает из мрамора статую, видит в материи не враждебную стихию, а возможности. Напротив, аскет (будь он последователен, он был бы манихеем) отрицает все материальные удовольствия и видит их причину в материальной части своего "я", к освобождению от которой он стремится. Это отрицание относится не только к удовольствиям, которые обычно называют чувственными, но и ко всему миру искусства, ибо искусство связано с чувством. Такая мораль – плод безысходности; она возникает только после того, как утрачена природная радость бытия.

Операция, посредством которой мы, исходя из рассмотрения W в целом, приходим к выводу «P есть часть W» [разборка на части], называется анализом. Она имеет две разновидности: логический анализ и анализ пространственно-временных частей.

Таким образом, мы должны предположить, что природные процессы скорее имеют характер, приписанный им аналитиком, чем холистический характер, как верят противники анализа. Я не утверждаю, что холистический мир логически невозможен, но я утверждаю, что в нем не могли бы возникнуть ни наука, ни эмпирическое знание.

Все суждения, которые не являются тавтологиями, мы будем называть «синтетическими». В силу приведенного выше аргумента, простейшие виды суждений должны быть синтетическими. Чтобы можно было использовать логику или чистую математику в процессе получения не-тавтологического знания, нужны другие источники знания вне логики и чистой математики.