Душа - Триоле Эльза - Страница 32
- Предыдущая
- 32/52
- Следующая
Кристо с блестящими от волнения глазами уселся за стол.
– Скажи, тебе там понравилось?
Кристо задумался. Ему хотелось найти наиболее точные слова, чтобы рассказать о музее бедняжке Натали, которая не выходит из дому.
– Они не двигаются… Еще хуже, чем куклы Миньоны. Там даже Миньоны нет, чтобы за них говорить! Просто торчат и ничего не делают. Луиджи, почему им не вставят в рот пластинку? Они тогда вроде бы говорили…
– Потому что об этом никто не подумал…
– Скажи им непременно, ладно? Они просто из раскрашенного воска, представь себе, просто из воска, Натали, а ведь теперь все делают из пластмассы! Луиджи, почему их не сделали из пластмассы?
– А почему ты решил, что они не из пластмассы?
– Мне показалось… Не знаю. Там есть Брижит Бардо, каноник Кир, Жан Кокто… Они тоже ничего не говорят, они вот какие… Тише! Молчите!
Кристо поднялся и среди всеобщего молчания начал принимать различные позы…
– Не знаю, убирают в музее или нет, – сказал он, садясь, – верно, не убирают, они страх какие пыльные. Как будто им сто лет. Мне больше понравились Марат и Наполеон. Они не такие старые.
– Значит, по-твоему, Брижит Бардо старше Наполеона?
– Наполеон но старый, это история, И ванна, где сидит голый Марат, и кругом кровь – это тоже история, значит не старое… А ихняя Брижит Бардо, она как автомат, электрический автомат, только она даже не автомат! Луиджи, почему они не двигаются? Это же просто стыдно!
Луиджи утвердительно кивнул головой:
– Ты прав. В 1882 году, в год создания Паноптикума, он был как бы газетой в лицах, заменял нашу теперешнюю кинохронику. А сейчас это просто устарелое заведение, которое напоминает волшебный фонарь. Однако заметь, он не лишен известной прелести: раньше в музей ходили из-за его, так сказать, актуальности, а теперь ходят из-за его живописности… Лично я с тобой согласен, мне он не по душе… Манекены, изображающие прежних или живых знаменитостей, похожи на могильные плиты. Кажется, будто все отступило куда-то в глубь времен, в пыльную тишину. Это просто неудачное подражание!
– Если бы они хоть двигались! – настаивал Кристо.
– Короче, успеха музей у вас не имел, – заключила Натали.
– Нет, мне было очень интересно…
Кристо не мог допустить мысли, чтобы такой чудесный день считался неудачным. Но честность взяла верх. Поэтому он добавил:
– Но как-то не по себе было… Про автомат знаешь, что у него внутри, и все понятно. А те стоят себе, и ничего непонятно. Может, у них душа есть?
– Что ты такое говоришь, Кристо? Не пугай меня! – Однако голос Натали звучал одобряюще спокойно. – Душа? Искусственная?… Они даже двигаться не умеют, им даже не догадались вложить в живот пластинку… С души не начинают.
– А что такое душа?
Натали ответила не сразу, положила себе крему.
– Ты сам об этом только что говорил… Сказал: «Может, у них есть душа?», не зная, что она такое. И все люди не знают, не только ты.
Луиджи не вмешивался в разговор. Кристо начал было говорить еще что-то, но тут раздался телефонный звонок: госпожа Луазель сказала, что пора Кристо возвращаться домой.
XXIV. Душа?
Натали приветливо встретила Беатрису с ее русским другом, шофером такси. Вот уже два года Беатриса приходила к Натали поговорить о нем, плакала, когда дела шли хуже, чем обычно, отчаивалась, но только сейчас ей впервые удалось залучить его сюда. Натали работала, предусмотрительно воздвигнув между рисовальной доской и гостями стопку книг: когда у тебя заняты руки, чувствуешь себя как-то свободнее, можешь говорить или молчать и никто на тебя не будет в обиде. Русский был одет, как обычно одеваются шоферы такси или рассыльные, развозящие по домам товары: в двубортной серой куртке, каскетку держал под мышкой. Беатриса в строгом английском костюме с меховым воротником и в кольцах была прелестна, как классическая влюбленная. Когда она сняла жакет, Натали в который раз восхитилась изящной линией ее груди, бедер, плеч. Настоящая красавица. Русский не глядел в ее сторону.
Был он среднего роста, хорошо сложен, с белокурыми, уже сильно поседевшими волосами, и глаза его – серые чуть-чуть воспаленные – сразу привлекали к себе внимание. А черные ресницы походили на открытые ножницы для резки металла, подчеркивая прорезь глаз.
– Раздевайтесь, мсье, у нас жарко…
Он снял куртку и – нате вам! – вдруг стал ослепительно шикарным. Темно-синяя пара, хоть сейчас на званый обед. Холеные руки. Должно быть, кто-нибудь возится за него с машиной.
– Разрешите закурить? Простите, сам вижу, что нельзя…
Ни малейшего иностранного акцента, пожалуй, только слишком четко произносит слова. Он застенчиво улыбнулся и спрятал портсигар в карман.
– Не очень будете мучиться? А то можно выйти покурить в переднюю.
– Спасибо, мадам… Какое у вас чудовищно страшное клеймо на руке, поверьте, это с моей стороны не просто нескромность, а искреннее волнение… Что происходит с родом человеческим? Простите, что сразу взялся за подобные, если так можно выразиться, кардинальные вопросы.
– Я о вас здесь столько наговорила, Василий, что, по-моему, вы вполне можете не извиняться.
– Очевидно, это означает, что госпожа Петраччи ждет от меня бог знает чего, не так ли, Беатриса?
Натали отложила карандаш, поправила шаль, опустила на колени руки.
– Вы пришли, мсье, вовремя, и рассуждения о роде человеческом – это как раз то, что мне требуется сегодня. Вы сами видите, даже карандаш из рук валится. Вялость. В компании с родом человеческим все-таки веселее.
– Хорошо, если бы так, – Василий вытащил портсигар и поспешно засунул его обратно в карман. – Если бы мы до этого доросли… Сейчас готовятся еще больше затруднить общение между людьми, сейчас убивают душу человеческую.
– Каким же образом?
Василий подвинул стул к креслу Натали, нагнулся и произнес заговорщическим тоном:
– Готовя нам мир без страданий. Хотят устранить из нашей жизни всякое страдание. О, до чего же я не верю, что это даст нам счастье!
Натали не удержалась, взорвалась: как он может говорить такие вещи, видя клеймо на ее руке? Физические страдания, страдания нравственные, душа, с которой совлечены все покровы, душа, обнаженная до костей… Только там она узнала человеческую душу! Душа становится необъятно огромной, уходит даже за линию горизонта.
– Но мы говорим одно н то же, мадам!
Глаза Василия, светло-серые, чуть рачьи, вдруг вспыхнули, он воздел руки к небесам. Именно через страдания Натали познала всю необъятность души… Именно благодаря страданиям душа становится такой, какую можно принести в дар человечеству. А нам сейчас готовят мир без страданий, но что станется с душой, с той, какую Натали видела во всей ее наготе? Что станется с душой, если ей не придется больше проходить сквозь огонь, воду и медные трубы? Натали, вытащив из пучка гребешок, пригладила волосы – нельзя так сразу наваливаться на человека с этакими идеями… особенно, если они трогают вас за живое… Вы же сами сказали, что с родом человеческим вам будет веселее. Только не на таких условиях, мсье. Род человеческий более разумен, чем вы полагаете, мадам, он создал миф о человеке, прошедшем через все пытки, через все страдания. Сумма всего человеческого опыта создала это существо, этот миф, и человечеству достало разума взять себе в качестве бога самого несчастного из людей. Когда люди перестанут даже понимать смысл этого выбора, в том мире, где страдания отойдут в область прошлого…
– Натали! – Беатриса нагнулась, раздавив о край овального стола свои груди. – Когда слушаешь Василия, правда, невозможно представить себе, что он неверующий?
Василий, сидевший рядом с Натали, повернулся к Беатрисе спиной.
– При чем тут это… – Он вздохнул. – Не знаю, кто внушил Беатрисе, что на мне почиет благодать, но только она верит в это! Сейчас я скажу вам самое главное, мадам…
И он продолжал заговорщическим тоном, словно исповедуясь Натали… Самое главное – это то, что мир без страданий немыслим. Люди пытаются найти анестезию для души подобно тому, как уже найдена анестезия для тела. Но он оптимист: не найдут! Натали стукнула кулаком по столу… Неужели он верит в это? Верит, что страдания усовершенствуют душу, если пользоваться его словарем? Может быть, он верит, что страдания способствуют усовершенствованию душ уголовников? Ничего подобного, если хотите знать! Когда речь идет о тех, кто… ну, скажем о тех, кто страдает за других… тогда он, возможно, и прав. Как раз они-то… Возможно, они выходят из ада с очищенной душой. Но кому это нужно?… Теперь Натали уже стукнула кулаком по колену Василия. Все то, что вы сказали о сыне божьем, – истинная правда, человечество наградило его всеми возможными страданиями, ничего не забыло… Даже дало познать самую страшную из мук – быть преданным.
- Предыдущая
- 32/52
- Следующая
