Узы боли - Биленкин Дмитрий Александрович - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Неприметная дверь бесшумно выпустила человека в темноту пологой улочки. На противоположной её стороне, левее и ниже по скату булыжной мостовой, светились окна полуподвальной харчевни. Оттуда тянуло сытным запахом подлив, в неясном шуме голосов позвякивали стаканы. Косые полосы света стремглав пересекла кошка: из мрака на человека насторожённо глянули её фосфорические зрачки.

Выждав с минуту, тот зашагал прочь от харчевни. Где-то за саманными стенами лениво брехнула собака. Её призыв был подхвачен, и нестройный лай долго сопровождал прохожего. Высоко в кипарисах нырял бледный серпик луны.

На перекрёстке человек свернул к центру и через полчаса очутился в той части города, где парад роскошных витрин по обе стороны проспекта то и дело прерывался угрюмыми фасадами правительственных учреждений и банков. Здесь, на глазах многочисленных прохожих, в предательском свете фонарей и ярких мазках рекламы он повёл себя странно. Задержавшись у стенда с афишами, он вытянул из-за пазухи листок бумаги с неясным текстом и, ловко орудуя клейкой лентой, залепил им обнажённую грудь актрисы. Сделав это, он засунул руки в карманы и постоял секунду-другую, словно оценивая работу. Пока он возился и разглядывал, мимо прошло человек пять, и двое из них, явно заподозрив что-то неладное, ускорили шаг. Но никто не остановил расклейщика, никто не сказал ему ни слова, будто ничего и не было.

Через квартал все повторилось. Неподалёку вздыхал фонтан, полицейский на углу дирижировал стадом фыркающих автомобилей, по асфальту дробно стучали каблучки женщин, на скамейках за живой оградой тлели сигареты, а человек делал своё дело так, словно считал себя невидимкой.

У решётки сада его настигли торопливые женские шаги. Она прошла мимо, обдав запахом духов и пудры, мелькнуло её напряжённое, с чёрными провалам накрашенных губ лицо, и он услышал срывающийся шёпот: “Здесь полно шпиков, идиот!”

Он благодарно улыбнулся. Женщина стремительно уходила вперёд, привычно и устало поводя бёдрами. Скоро её светлая кофточка растаяла вдали.

Город был его союзником, он знал это и раньше. Все же приятно получить подтверждение. Даже если оно исходит от проститутки. Особенно если оно исходит даже от проститутки.

Но среди прохожих, среди пыхающих сигаретами мужчин и мелодично щебечущих девушек таились, разумеется, и враги. Чей-то пристальный взгляд рано или поздно приклеится к нему. Рано или поздно. Уж скорей бы это случилось…

Он повесил ещё три листовки, но ничего не произошло. Ночь или дерзость укрывали его спасительным плащом? Дневная жара давно спала, но он был мокр от пота. Сигарета не принесла облегчения Скрежещущий трамвай выбросил на повороте сноп искр. Ему безумно захотелось вскочить на подножку и умчаться в прозрачном, набитом людьми логове вагона куда-нибудь подальше от роскошных огней центра. Куда-нибудь в порт, где плещется маслянистая вода и где среди штабелей брёвен на сухом просоленном песке тень ночи густа, как забвение.

В конце концов, он не герой. Он просто человек, убеждённый, что так надо, и ему страшно. Он жил так мало!

Киоск со светящейся надписью “Воды” привлёк его внимание. Надо напиться — кто знает, что будет потом. Равнодушный, лоснящийся продавец отсчитал сдачу с трех стаканов. Медяки были мокрыми, их приятно было держать в разгорячённой ладони.

Очередную листовку он нагло прикрепил у входа в почтамт, где было многолюдно и где он сразу ощутил волну испуга, сдувшую кучку людей.

Как он выглядит, этот ожидаемый предатель? Молод, стар? Деньги иссушили его сердце, зависть, страх, фанатичная тупость? Или его поступками руководит автоматизм службиста? Вряд ли он когда-нибудь его увидит. Их пути скрестятся в стратосферном мраке и незримо разойдутся, и он не узнает его при дневном свете, как нельзя узнать пулю, скрытую в безобидном кусочке свинцовой руды.

Но пока все было спокойно. Недреманное око охранки, казалось, ослепло.

Завтра по городу, вероятно, поползут слухи. На виду у всех… В двух шагах от полиции… Да, да, листовки! Недаром, недаром они осмелели… Значит, что-то колеблется… Значит… Тсс!

Что ж, и это неплохо. Но пора бы уже быть развязке. Сколько можно ждать неизбежного, терзать себя надеждой, которую он сам должен был исключить?

Новую листовку он укрепить не успел. Внезапно, заслоняя собой мир, из темноты выскочила машина. Замерла у бровки как припаянная. Луч прожектора распял его с поднятыми руками, в которых была зажата готовая к наклейке бумага!

Он рванулся, когда его схватили. Удар дубинкой был быстр и точен. Два вскрика слились воедино. Охранник выронил дубинку и, схватившись за голову, осел на тротуар.

Никто ничего не понял, но реакция на заминку была молниеносной. Новый удар был нанесён кулаком и с такой силой, что в глазах схваченного потемнело. Но и тот, кто ударил, тоже скорчился от боли.

Все смешалось в стонущую кучу.

Эти события не были доложены начальству ввиду их нелепости, а также растерянности участников операции. Они доставили оглушённого преступника в камеру, но сами были оглушены случившимся не меньше. Вполне очухались они лишь в баре за выпивкой. Но попытки сообразить, что к чему, завели их в такие дебри абсурда, что для равновесия потребовалась новая бутылка.

Один из пострадавших охранников уверял, что схваченный шибанул его электрической искрой, которая вылетела у него прямо из глаз. Второй божился, что видел парящего человека с дубинкой: человек и дубинка были полупрозрачными, но удары он наносил метко. Третий заявил, что ничего такого он не заметил, а только случилась какая-то чертовщина: факт тот, что оба его приятеля, врезав преступнику, ни с того ни с сего сами повалились на асфальт, и ему пришлось волочить их в машину. “Крепко же вы наддали”, — покачал головой посторонний охранник. Все трое ужасно возмутились и стали объяснять все по новой, но поскольку выпито было уже достаточно, то из их уст полезла такая чепуха, которой уже никто не поверил. Тем не менее по управлению быстро разнёсся зловещий слушок о призраке с электрическими глазами.

Виновник переполоха был тем временем доставлен к дежурному следователю, который, позевывая, корпел над бумагами. Охранник — затянутая в мундир, привычно потеющая туша — восседал напротив. За дверью слышался треск пишущей машинки. Затем он смолк, и установилась такая тишина, будто здание переместилось в какое-то иное, могильное измерение.

Следователь наконец оторвался от бумаг, закурил и, послав дым в потолок, взглянул на арестованного. Следователю было лет под пятьдесят; взгляд его выражал интереса к жертве не больше, чем обручальное кольцо на пальце.

— Имя, фамилия?

Охранник, покачивая ногой, любовался бликами на кончике сапога.

— Имя, фамилия?

Арестованный молчал.

— Можем и помочь разговориться. Можем и помочь… Имя?

— Роукар.

— Полностью, полностью.

— Хватит и этого.

Ничего не ответив, следователь медленно зевнул. В сузившихся глазах блеснул белок.

— А вы не стройте из себя… — Ещё раз зевнув, он пошевелил пальцами. — Повторяю…

— С вашего разрешения я сяду.

— Вы уже сидите. У нас. Так что не советую…

Роукар двинулся к стулу. Выражение лица следователя не изменилось, но охранник был начеку: с развальцой встал, неторопливо сгрёб Роукара за шиворот, ухмыльнулся…

— Дурак, обожжёшься! — воскликнул тот, бледнея.

Охранник разглядывал его, словно вещь. Он выбирал, куда ударить, а выбрав, нанёс мгновенный скользящий удар по губам, который в управлении назывался “закуской”.

И точно бомба взорвалась меж ними. Они отлетели друг от друга с одинаковым криком, с одинаково искажёнными лицами, только по подбородку охранника не стекала кровь.

— Это что такое, сержант? — В голосе следователя скрежетнуло какое-то колёсико. — Если вы вывихнули палец, то, во-первых, это не делает вам чести, а во-вторых…

• 1/3
• Следующая