Четыре повести о Колдовском мире - Бойе Элизабет - Страница 52

— Может, и не смогу, — сказал он с абсолютным спокойствием. — А вот Оседлавший Бурю думает, что мне следует попытаться.

— Оседлавший Бурю просто курица-наседка.

Он свалил ее и уселся сверху. Сделал он это беззлобно и без особых усилий.

— Никогда, — сказал он мягко, — никогда не говори плохо о моем соколе. Ты нарушаешь его сон. Он требует, чтобы я тебя излечил. Потому, говорит он, что у тебя соколиная душа, и королева выбрала тебя.

Джованна положила его на спину, оседлала и сердито посмотрела сверху.

— С чего ты взял, что можешь мной распоряжаться? Лорик пожал плечами.

— Разве я могу понять логику сокола? Я и тебя-то не могу понять. Что-то тебя убивает, день за днем. А ты отказываешься и слово сказать.

— Да уж соколы-то наверняка знают, — горько сказала она.

— Они говорят лишь, что ты спишь, а сны у тебя мрачные.

Она сошла с него и замкнулась. Секреты. Так много секретов. И никто… никто…

Она мотнула головой. Голова болела.

— Да, сны мрачные, — подтвердила она. Голос ее охрип и казался чужим. У нее даже царапало в горле. — Правда, у меня только один сон. Моя птица охотится. Убивает. И между нами нет связи. Никакой, — она посмотрела наверх. Лицо ее было спокойно, а губы растянуты в деланной улыбке. — Понимаешь? Вот и весь сон. Так что твоему соколу не о чем беспокоиться, да и… — она помедлила. Слово все-таки выскочило, — да и другу — тоже.

Она замкнулась. Он долго молчал, даже не смотрел на нее. Он сел и обхватил колени. Слегка нахмурился. Когда же заговорил, поначалу казалось, что разговор этот не имеет никакого отношения ни к сну, ни к дружбе.

— Сегодня утром Гэвин разослал сообщение через побрякушки. Было сражение. Элмери с братьями были в авангарде. На них устроили засаду. И их… их здорово побили.

Джованна сидела, не произнося ни слова. Лорик внимательно рассматривал слой пыли на своих бриджах.

— Здорово, — повторил он, как бы самому себе. — Нападавшие были не какие-то бандиты. Нет, их было много, и они были очень искусными воинами. Элмери считает, что это перебежчики из Карстена. Нацелились на нашу долину. Мы заплатили слишком большую цену. Потеряли половину братьев убитыми или ранеными. И соколы… — голос его прервался. Такого с ним не случалось с самого избрания. Он сердито мотнул головой, разозлившись на собственную слабость. — Врагу нужны были соколы. Это было неожиданно, жутко. Без всякого предупреждения, наши люди были взяты врасплох. Как только началась стрельба, соколы стали неуправляемы. Связь с ними нарушилась. Как будто ее ножом обрезало. Неожиданно и полностью.

— Колдовство, — Джованна даже сама не заметила, как произнесла это слово.

Лорик кивнул.

— Да, колдовство. Сильное, но не настолько, чтобы иметь долгое воздействие. Только первые моменты. Но большего им и не надо было. К тому времени, когда подоспели люди лорда Имрика, дело было сделано, а враги скрылись. Никто не замешкался. Остались лежать только наши мертвые, с крыльями и без крыльев.

— Элмери? — прошептала она.

— Жив. Стрела оцарапала ему руку. Яда не было. Соколы, что остались в живых, остаются со своими избранниками. Но связь, говорят, уже не та, что была раньше. Вроде разбитого горшка. На склеенном горшке все равно остаются следы.

Джованна долго молчала. Потом осмелилась задать вопрос: — Сколько?

— Тридцать соколов. Десять человек.

Джованна закрыла глаза. Тридцать. А было пятьдесят. В Равенхольде бездельничали десять. Остались только десять. Из пятидесяти соколов только десять. Двадцать мужчин остались в живых, десять душ отлетели, подстреленные чужеземными стрелами.

Она считала себя ветераном, испытанным в сражениях, приученным к ужасам войны. Дурой же она была. Ребенком. Ей еще не приходилось видеть, чтобы сокол погиб, а его товарищ остался в живых. Мужчины… да. Но их пернатые братья всегда умирали вмести с ними. Это было для нее большим горем, но необычного в том не было. Она могла его пережить.

В данном же случае произошло нечто невероятное. Она, почувствовав дурноту, сложила руки на животе, стараясь удержать ее там любой ценой.

— Мертвые — счастливцы, — сказал Лорик. — Живые — калеки, большинство. Некоторые сошли с ума. Риван покончил с собой.

Он сказал это спокойно, холодно, как если бы он и в самом деле был таким, каким считали их иноземцы: холодным и бессердечным, человеком из кожи и стали. Но такова была манера сокольничих. Глаза его горели сухим огнем, лицо словно изваяно изо льда, только шрам, полученный им при избрании, был живым на этом мертвом лице. А ведь он только что смеялся с Джованной, сносил от нее грубость, переживал из-за ее мелких неприятностей.

Он словно угадал ее мысли.

— Так что, видишь, Джован, тебе снился верный сон. Она медленно покачала головой. Не отрицая его слов, она отказывалась от толкования сна, как бы ни была раздираема, перекошена ложью, в которой ей приходилось жить. У нее был дар. Она знала это. Джованна стала бы ведьмой, живи она в Эсткарпе и надумай посвятить себя этой древней науке; впрочем, и закон Сокола был не менее древним. Но ведь она обладала даром предвидения, она видела, что произойдет, и не обратила внимания, хранила в тайне, как и все остальное. Из-за ее преступного недомыслия столько погибло…

Она все качала головой, не думая, как выглядит со стороны, пока Лорик не схватил и не потряс ее. Она взглянула на него и подумала, что он смелый и странный брат. Ему всегда хотелось дотронуться до нее, и хотелось, чтобы и до него дотронулись. У этих сокольничих было сердце. Они могли любить, и любили, часто и свободно, по-своему, сурово. Человек и сокол, брат и брат, солдат и капитан, иногда мужчина и мужчина, хотя все это было не так просто, как могли бы подумать посторонние. Но они не часто соприкасались плоть с плотью. Как их соколы, они соприкасались на расстоянии.

Джованне стало больно. Лорик тут же снял пальцы с ее плеч, но боль все еще оставалась.

— Ради всего святого, — воскликнул он, — прекрати!

Она с трудом глотнула. Горло болело. Но в голове неожиданно прояснилось. Она услышала свой голос, доносившийся издалека.

— Что будет делать Гэвин?

— Отправит пятерых братьев, чтобы они сделали все, что смогут. Но не… — с горечью добавил Лорик, — не нас, пятерых младенцев. Мы остаемся с Гэвином и продолжаем защищать добродетель миледи.

— Шоу, — повторила Джованна. Она стала смеяться.

В этот раз Лорику пришлось ударить ее. Она его пугала. Никогда еще он не видел ее в таком состоянии. В этот раз она была настоящей. Женщиной и ведьмой, но он и не догадывался об этом. Она уже подумывала о том, чтобы признаться ему, думала раздеться перед ним. Но эта сумасшедшая мысль быстро прошла, и она обрела прежнюю сдержанность. Она уселась, и лицо ее приняло нормальное выражение.

— И в самом деле шоу. Мы обязаны его продолжить. Что-то было не так. Возможно, она была слишком спокойна.

— Что ты говоришь? — быстро и яростно спросил Лорик.

Она ничего не ответила. В ее мире, так плохо связанном, все время что-то распускалось, оттого что она была женщиной, оттого что она могла бы стать ведьмой…

— Нет, — услышала она вдруг слова Лорика. — Не может быть. Не мог же ты ей позволить запустить в себя когти.

Это была молитва. Он хотел поверить в это. Он страшно боялся того, что это не так. Он ждал, когда она сознается в том, что делила ложе с миледи.

На дне души ее, под истерией, еще оставался запас полного спокойствия. Она сказала:

— Она никогда не смогла бы соблазнить меня.

— Как бы не так, — возмутился он. — Ведь она красавица. Она ездит на лошади как мужчина; знает, как управляться с мечом, она…

— А откуда тебе все это известно?

Он замолчал. Даже под густым загаром было видно, как покраснели его обветренные щеки. Тонкая полоска шрама заалела.

— Но я же ведь не слепой и не глухой. И я мужчина не менее тебя.

Джованна так прикусила губу, что брызнула кровь.

— Лорик, я никогда не пожелаю ее, я не могу, — глаза его недоверчиво блестели. Она сказала правду ему в лицо.