Четыре повести о Колдовском мире - Бойе Элизабет - Страница 43

— Я раньше завидовала тебе, — пробормотала она, — завидовала тому, что ты живешь в замке, в тепле и в заботе, завидовала тому, что у тебя всегда много еды, много платьев, а не обносков. А потом я услышала песни, которые пели о тебе в Верхнем Холлеке.

Сама себе удивляясь, я рассмеялась. Руки и ноги мои расслабились.

— Я привыкла завидовать тебе.

Я осторожно протянула к ней руку. Несмотря на тени, я знала, что она настоящая.

— Ты не умерла, — прошептала я. — Ты не умерла на скалах.

— Я благополучно добралась до Верхнего Холлека, — ответила она, откидывая с глаз волосы. Теперь я увидела ее брови, сходящиеся над переносицей. — Починенная мной лодка всю дорогу черпала воду. Брошку твою я продала за еду и одежду, потом нанялась юнгой на судно салкаров. Я много плавала, Элис, и повидала восточные земли: Эсткарп и Карстен, и Ализон.

У меня перехватило дыхание.

— Не может быть.

Я слышала эти названия лишь в рассказах и песнях. Я думала, что они выдуманы. Сиф опять села. Мы теперь обе сидели.

— Эсткарпом управляет племя ведьм. В горах, к югу от Эскарпа, живет раса сокольничьих. Они навещают женщин один раз в год. Карстен и Ализон, — она тут пожала плечами, — мало чем отличаются от нас.

Она вздохнула и, не глядя на меня, слегка нахмурилась.

— Салкары — хорошие люди. Они не сделали мне ничего плохого, но на острове Горм, рядом с крепостью салкаров, есть какое-то волшебство. Что-то там нехорошее. Мне не понравился запах ветра в Эсткарпе. Так что через два года я от салкаров уехала и вернулась в Верхний Холлек.

Я смотрела на нее. Все еще глядя вниз, она заметила одну из моих иголок и, подняв ее, вертела в пальцах. Она блестела. Огонь от факела, мерцая, отбрасывал тени на ее лицо.

— К тому времени я скопила на собственную лодку, маленькую, двухмачтовую. Поплыла вдоль побережья Холлека, торговала, а когда не смогла содержать себя торговлей, пела и рассказывала истории в тавернах. Голос у меня неплохой.

Она глянула на меня.

— Вот там я и услышала, как жители Долин поют о тебе, — она поскребла иголкой сухую доску в полу и подняла пыль. — Я и сама придумала несколько песен о тебе и пела их. Если они что-то изменили в головах людей, то я этому рада, — на лице ее промелькнула и исчезла улыбка. — Потом я отправилась на север, — отложив мою иголку, она пошевелила плечами, разминая их, и потерла руки.

— Ты нашла Врата своей матери? — спросила я, когда она замолчала.

Она невесело рассмеялась.

— Я нашла какие-то Врата в Арвоне. Через них уже давно никто не проходил. Они обгорели и никуда не ведут. Это не те Врата, о которых говорила мне мать.

Она тяжело вздохнула.

— Я почти уже была дома. Этот Арвон — странное место, к тому же я очень устала. Я там провела в размышлениях несколько месяцев, а потом разразилась буря, и отогнала меня от земли далеко на север, даже дальше, чем это изображено на морских картах. Мое судно чуть не утонуло.

— Но наконец я пристала к архипелагу из крошечных островов. Жители называют его Веллас. Они говорят на языке, похожем на язык моей матери, и они ничего не слышали о Вратах. Но, Элис, какое это место! В большой бухте между островами проводят лето морские лисички, а детенышей выводят на берегу.

Она наклонилась вперед и смотрела на серый пол, словно это была та самая бухта.

— Жители Велласа не убивают морских лис, Элис, но собирают шерсть во время линьки. Ее прибивает к берегу, она похожа на серебро, разбросанное по волнам. А весенними вечерами жители выходят на побережье и поют: «Илилй или или. Улулулй улй улй». Долгое, странное, мелодичное пение, и лисы, слушая его, выходят на побережье.

Они выходят и черные, и пятнистые, и серебристые, они выходят и цвета известняка, и цвета жженого янтаря, и белоснежные. Они подходят к певцам совершенно ручные, как маленькие дети, ибо знают, что эти люди не причинят им никакого вреда, они лишь вычешут их густой мех, а потом соберут его в длинные мешки. Из этой-то шерсти, Элис, они и ткут лисий шелк. Они все это мне показали: и пение, и вычесывание, и ткачество, все. Тот отрез, что я подарила твоей матери, я сделала сама.

Я сидела и тихо удивлялась. Никогда еще Сиф не говорила с такой гордостью и уважением о женских ремеслах.

— Там, на островах, они не делят работу, — сказала она. — Женщины ходят на лодках и рыбачат. Мужчины не чураются ухаживать за детьми. Они поют, приманивая лис, и вычесывают их шерсть и прядут. Дети учатся тем ремеслам, которые им нравятся. Ткать шелк меня научил мальчик. Там очень странно. Так странно, — она вздрогнула и слегка покачала головой. — Они почти ничего не знают о нас, южанах, да и не хотят ничего знать. И мне это нравится.

— Если там так хорошо, — сказала я тихо, — зачем же ты оттуда уехала?

Она улыбнулась и глянула на меня.

— Я приехала за тобой, — сказала она. — Я была там счастлива и думала о тебе. Я решила обязательно вернуться и рассказать тебе обо всем. И забрать тебя с собой.

Она говорила, и глаза ее сияли. Так они сияли у нее прежде, когда она рассказывала мне материнские истории о сказочной стране за Вратами. Но сейчас она говорила не об этой стране. Сейчас она говорила о крошечном архипелаге, находящемся в нашем мире далеко на севере. Я сидела и не знала, что сказать и о чем подумать. Мне никогда не приходило в голову оставить Улис. Если только в случае замужества сменить свою тюрьму на тюрьму в Верхнем Холлеке. О побеге здесь нечего было и думать, поэтому я ни о чем и не мечтала. Теперь же я должна была принять решение.

Я медленно сказала:

— Как же ты сможешь увезти меня отсюда? У тебя нет своей лодки, да и даже если бы она у тебя была, в море проложена цепь.

Сиф улыбнулась мне.

— Я и не собираюсь плыть из гавани, — должно быть, она увидела, как я широко раскрыла глаза, потому что взяла меня за руку. — У меня есть маленькая лодка. Она спрятана на берегу. Но мы должны ехать, пока луна высоко. Сейчас.

Она поднялась и потянула меня за руку, но я упиралась.

— Мы никогда не сможем миновать скалы, — воскликнула я.

— Но я же смогла однажды.

— Но сейчас нас будет двое в лодке! Твоя мать уже пыталась это сделать.

— Сейчас у меня другая лодка, — ответила Сиф. В голосе ее звучало нетерпение. — Ты должна поехать, Элис. Поехали сейчас. Он выдаст тебя замуж за первого встречного, лишь бы получить наследников.

— Но… но что же будут делать здесь люди? — заикалась я, цепляясь за соломинку. Слишком уж все быстро решалось. — Когда умрет отец, у них не останется лорда.

— А что хорошего им сделали твои лорды? — вспылила Сиф. — Забирали у них половину улова и заставляли работать на себя два дня из трех. Разве не лорд Улиса уничтожил их рыбалку, тем, что убивал морских лисичек? Ведь лисички поедают коралловые полипы. То, что я говорила об этом в банкетном зале, чистая правда.

Она смотрела мне в глаза.

— Когда морские лисички вернутся, они будут есть полипы, и тогда сюда вернутся крабы. А когда вернутся крабы, то очистят воду, и здесь опять будет водиться рыба. На это уйдут годы, но это так и будет.

Я не знала, можно ли ей верить. Все это звучало так же фантастически, сказочно, как и те рассказы ее матери о сияющих городах и самодвижущихся повозках. Сиф фыркнула.

— У людей с Велласа нет лорда, и они этому рады. Она подняла меня на ноги и потащила вниз по лестнице. Я все еще сопротивлялась.

— Но Сиф, — кричала я. — А вдруг ты не найдешь этот Веллас? Ты сама говорила, что его нет на картах…

— Мы его найдем, — заявила она тоном, не терпящим возражения.

— А если не найдем? — настаивала я. — Что со мной будет? Ты высокая и сильная, у тебя прекрасный голос и бесстрашное сердце. Ты даже сойдешь за мужчину, если захочешь. А что же будет со мной? Любой человек примет меня только за то, чем я являюсь. Я не могу стать ни моряком, ни морским певцом.

В голосе моем уже звучало отчаяние. Она собиралась рисковать моей жизнью, всем, что у меня было.