ППЖ. Походно-полевая жена - Дышев Андрей Михайлович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/82
• Следующая

БМП кружилась посреди площади, дробя гусеницами и растирая в пыль невысокую кладку колодца. Откуда-то доносился звон стекла - бойцы выбивали уцелевшие стекла в окнах. Под ногами трепыхались придавленные и подстреленные куры. На улицу вылетали рваные подушки; подожженные, они источали густой, с омерзительным запахом дым. Бача продолжал стоять в проеме и, казалось, с интересом наблюдал за шурави.

- Эй, командор! - негромко, почти беззвучно позвал он, и Шильцов тотчас оглянулся - он будто ждал, что его позовут. - Командор! Я тебя в рот выепу! Понял?

БМП Мухина развернулась рядом с обвалившимся колодцем, приподняла тонкий ствол пушки, выстрелила осколочным снарядом по окнам двухэтажного дома; саманная крыша разлетелась в стороны, брызнули из окон стекла. Ниязов, ухватившись обеими руками за густую шерсть, затаскивал овцу в десантное отделение; перепуганное животное сопротивлялось, блеяло, бойцы подгоняли, пинали в мягкий зад ботинками. Рядом, за обваленным дувалом, разгорался стог сена. Бойцы, подзадоривая пламя, швыряли в огонь сорванные с веревок шторы и другие тряпки, найденные в домах.

Шильцов подошел к мальчику.

- Храбрый, да? - спросил он, опустив ладонь на бритую голову.

Бача смотрел на него снизу вверх.

- Будущий душман? Подрастающее поколение? Где русских слов понахватался, воинствующий онанист?

- Я тебя в рот выепу, - повторил бача.

- А дотянешься, дегенерат?

- Потом уши отрежу, - добавил мальчик.

- Уйди, - попросил Шильцов, скрипнул зубами, несильно оттолкнул мальчика от себя и пошел по глубокому гусеничному следу. Ему вслед полетел камень, ударил между лопаток. Шильцов вернулся. На его щеках полыхал румянец, в глазах отражалось пламя горящего сена.

- Не буди во мне зверя, говнюк!! - едва сдерживаясь, крикнул он и толкнул мальчика сильнее, отчего тот попятился и стукнулся спиной о дувал.

- Пидарас! Гандон! - сказал бача.

Шильцов схватил худую шею, сдавил пальцы.

- Я не могу бить детей, порочный волчонок… Но потерпи лет пять, тогда я тебя размажу по дувалу, а твои кишки намотаю твоей мамаше на шею.

Он сжимал пальцы, мальчик задыхался, на его глазах выступили слезы, но, силясь оторвать руку командира от своего горла, он все же выкрикнул:

- Пидарас!

Шильцов взмахнул кулаком и ударил мальчишку по губам.

- Заткнись, ссыкун!!

Бача сплюнул кровью и вцепился в приклад автомата, висящего у Шильцова на плече.

- Пидар! Пидар!

Шильцов ударил еще раз, потом вогнал кулак под худые ребра.

- Дикарь вонючий!! - ревел он. - Кусок душманского дерьма!! Отпрыск уродов!! Блоха!! Клоп!!

Бача согнулся пополам от боли и стал бодать бритой головой стену. Сбежались солдаты, стали оттаскивать Шильцова. Он орал, хрипел, рвался, он умирал от ненависти, он брызгал кровавой слюной, потом подбежал Мухин, втиснулся между Шильцовым и бачой.

- Ты что?!! - негодовал Мухин. - Озверел?!! Ты озверел!!

- Да, я озверел!! - ревел Шильцов, вытягивая жилистую шею. - Пошел на куй отсюда!! Все пошли вон!! Все!! Я озверел!! Я животное!!

- Вали отсюда, придурок, пока жив!! - накинулся кто-то на бачу. Посыпались пинки под тощий зад мальчика.

- Тебя от водки переклинило!! - на высокой ноте вещал Мухин и тряс Шильцова. - Ты понял меня, тупица?

- Я ничего не понял!! Ничего!! Пошел в жопу!!

- Посмотри, шизик, во что ты превратился!!

- Пидар!! Пидар!! - вопил из-за дувала бача, размазывая слезы по грязным щекам.

- Уходим! Парни, уходим! - созывал бойцов перепуганный Пичуга.

За уходящей броней спешили последние солдаты, наспех закрепляли мины-растяжки на входе во дворы, подкладывали под подушки гранаты без чеки, устанавливали противопехотные «итальянки» у порогов в хижины и кидали горящие спички в последние уцелевшие стога. От пожарища тянуло нездоровым, тягостным теплом, какое выделяет гниющая субстанция, это было тепло лихорадящего тела, пылающей гнойной раны, и Герасимов в полусне пытался сорвать его с себя, вырваться на чистый холодный воздух; он дернул ногами, и одеяло съехало на пол; он схватился за воротник футболки, оттянул ее книзу, обнажая липкую вспаренную грудь - снять, соскоблить с себя эту гадость, выползти из этой трупной слизи! Он глубоко вздохнул, напрягся и… проснулся. Тотчас сел на кровати, опустив ноги на пол.

Сердце колотилось, в голове звенело. Разгоряченное тело быстро остывало, и теперь от прикосновения к снежным подушкам по коже пробегала волна озноба. Белые стены, белый потолок, сквозь тонкие занавески в комнату проникал молочно-белый свет. Я в Союзе, мысленно повторял Герасимов, с остервенением массируя голову. Я в Союзе. А война далеко. Очень далеко.

Память заволокло туманом. Где-то мелькнул смутный образ Гули - теперь она стойко ассоциировалась со словом «война». Герасимов встал с кровати и неслышно приблизился к чуть приоткрытой двери. Из большой комнаты доносились приглушенные голоса. Тянуло разноцветными кулинарными запахами. Эстетично цокали вилки о тарелки. Дрожь пробежала по телу Герасимова. Это операционная! Холодный цокот инструментов. Тупое звяканье кусочков металла, упавших на дно лотка. Отрывистые разговоры: скальпель! зажим! тампон! Да, да! Этот самый металлический лоток для инструментов, изогнутый в форме желудка, вызывал у Герасимова необъяснимый тошнотворный страх. Лоток да еще прорезиненная пеленка - две вещи, на которые он не мог спокойно смотреть и не мог о них даже вспоминать. Их первыми заносят в операционную и последними выносят - уже обрызганными кровью, а бывает, что лоток до краев заполнен ею, аж переливается и в нем плавают тяжелые вишневые сгустки, а дно тихонько царапают кусочки металла… Как это страшно! Как страшно… Скальпель! зажим! Тампон!

- Грибочки! Спасибо, я лучше водочки… По секрету скажу вам, Валерия Владимировна… да, выпьем, выпьем, не будем греть понапрасну… так вот, я скажу вам, что в Верховном Совете готовится постановление о льготах «афганцам»… Благодарю! И колбаски тоже! Кладите-кладите, не жидитесь…

- Так они ж еще совсем молодые! Какие им льготы? - кажется, это голос тещи.

- А у нас щедрое государство…

- Ой, как я обожаю петрушку! Я стебельки никогда не выкидываю, а мелко крошу и - в суп… Вы, Артур Михайлович, говорите, что у нас государство щедрое? Щедрое, да не в ту сторону…

• Предыдущая
• 49/82
• Следующая