Выбери любимый жанр

Однажды ночью - Ананьин В. - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Неожиданно изменилась почва под гусеницами: вместо сыпучих барханов под вездеходом была теперь черная, плотная, в трещинах земля, на которой следы почти исчезли. «Зеркало, будь оно проклято», — выругался Привалов, Зеркалами называли плотные участки слежавшегося песка, сдавленного давным-давно какой-то неведомой силой. Это была одна из загадок планеты. «Зеркала» и натолкнули наиболее увлекающиеся умы на предположения об исчезнувших мыслящих обитателях планеты.

Еле заметные следы, оставленные на грунте, заставили Привалова еще уменьшить скорость. И все-таки он проглядел место, где они свернули. Не видя больше следов, он повернул обратно. Наконец он нашел место поворота. Но здесь следы были странные, как будто вездеход несколько раз крутанулся на одной гусенице. Он остановил машину и вылез. Да, так и есть. Они здесь останавливались. Высматривали кого, что ли? Это «зеркало», будь оно неладно! Он опустился на четвереньки и стал внимательно изучать трещиноватую землю. Наконец он нашел то, что искал: еле заметную вмятину от башмака. Так. Значит, они выходили. Но зачем? Сколько он ни искал, больше ничего не мог разглядеть на плоской поверхности «зеркала». Потом, вероятно, они снова сели в вездеход и направились… куда?

Неужели обратно? Выходит так. Впереди и в стороне следов нет. Ну, что ж. Значит, сейчас они уже дома. Странно только, что он их не встретил, но, видно, они выехали на Тракт уже позади его. Ладно. Ну, и даст он им нагоняй на Станции.

* * *

Он сел в вездеход и направился домой. Он больше не сомневался, что они двинулись к Станции — следы шли к Тракту. Они срезали путь. Так. Известить, что ли, Анри? Нет, по приезде. Он взглянул на часы. За это время он ни разу на них не смотрел и удивился: оказывается, прошло уже три часа с тех пор, как он начал поиски. Интересно, где их сейчас ищут Анри и остальные? Он выехал раньше их примерно на полчаса. Потом от места, где они чинили поломку, до Южной 300 километров — почти в три с половиной раза дальше, чем от Восточной. Ну, ладно, теперь домой. А кислороду-то им только на два часа. Через три часа рассвет.

…Что-то в мелькавших впереди следах тревожило его. Наконец он понял: они спешили, страшно спешили, судя по расстоянию между зубцами по краю следа. Пожалуй, шли на предельной. Странно. С чего бы им так спешить? Кислороду им хватит добраться до Станции. Сейчас они уже близко, если… Почему они спешили? Спасались от кого, что ли? Эта мысль напомнила ему, что еще ничего неизвестно. По пескам с такой скоростью… а вдруг скала на дороге. Хотели пораньше домой попасть, боялись нагоняя? Нельзя по пескам с такой скоростью, они же это знают.

Однажды ночью - _59.png

Вездеход вполз на небольшой холмик. Дальше путь пошел под уклон. Внезапно впереди сверкнула яркая полоска, и прежде чем он успел сообразить, что это отразился от края огромной ямы свет, рука его инстинктивно нажала, красную кнопку. Вездеход замер метрах в пятнадцати от края. Привалов откинулся на сиденье. Едва не попал в историю. Это был один из шурфов, вернее карьер, где добывали никелевый песок для Тракта. Придется объезжать, мелькнула мысль, И тут же в мозг, в виски ударило жарко:

— А их вездеход?!

Он до слез всматривался в яркую дорожку, бросаемую прожектором, и не верил, не мог поверить тому, что видит. Следы кончались на краю обрыва. И там, где они кончались, край был измят, изрыт, осыпан, а дальше начиналась темнота.

* * *

Сначала он подумал, что товарищи наверняка погибли, и горечь, боль непоправимого несчастья оглушила его.

Но потом первое потрясение прошло. Привалов мысленно представил себе прочный надежный корпус вездехода, и у него появилась надежда. Может быть, они живы, пусть разбиты, искалечены, но живы. А он сидит здесь вместо того, чтобы спасать товарищей. Он вскочил.

От вездехода до пропасти семнадцать шагов. С первого взгляда он определил, что карьер старый, не очень большой в диаметре, но глубокий. От края, осыпавшегося под тяжестью свалившейся машины, начинался не отвесный обрыв, а крутой скат, правда, очень крутой, но все-таки скат. Конечно, машина не съехала по нему — для этого он был слишком крут и слишком велика скорость машины, — она падала, вероятно, перевернулась в воздухе, ударяясь о стену. Он представил, что чувствовали они, когда падали в неизвестность, и ему опять стало жарко.

Он лег животом на песок и свесился по грудь в яму. Да, карьер был глубок. И далеко на дне он увидел неясное туманное пятно: свет прожектора свалившегося вездехода, пробивавшийся сквозь плотные клубы какого-то фиолетового тумана. Нагрудный прожектор скользнул по скату, вырывая из темноты лесок, сыпавшийся то тут, то там мелкими струйками, редкие колючки, зловеще торчащие из ската, камни, выступающие кое-где из песка. Противоположная стена карьера метрах в восьмидесяти почти не различалась в темноте — луч нагрудного прожектора рассеивался в плотном воздухе.

Все же сквозь испарения Привалов смутно различил то, что сразу прибавило тревоги и уменьшило надежду на благополучный исход: внизу были камни. Но пятно света на дне обнадеживало. Он решился и крикнул. Лотом еще раз. Яма громко ответила, повторяя на разные голоса его крик. Но ответного крика человека не было. Он крикнул еще раз, менее уверенно, и, опять не дождавшись ответа, вернулся в вездеход, чтобы захватить аптечку, кислород и кое-какие инструменты.

Он повернулся спиной к яме, лег на край ската и начал спуск.

И в эту минуту он услышал плач.

…Как странно, думал впоследствии Привалов, все-таки человек никогда не может сказать, что изучил себя в совершенстве.

Он всегда считал, что раз любое, даже самое непонятное на первый взгляд, явление можно объяснить с позиций науки, то дико и бессмысленно страшиться этого непонятного только потому, что оно непонятно, не зная, чем в действительности может оно угрожать человеку. Он думал, что достаточно воли и логического мышления, чтобы подавить в себе страх, который он считал одним из проявлений атавиэма. Он даже думал, что ему удалось это сделать, и заслуженно слыл бесстрашным человеком. Но в первую секунду, когда он услышал этот плач…

* * *

Он замер, прислушиваясь, в нелепом положении: одна нога, вытянутая так, что заныли суставы, с трудом нащупывала более или менее твердое место, на которое можно было бы опереться; другая, согнутая в колене, — у подбородка. И руки — одна, цепляющаяся за кромку обрыва, другая, придерживающая аптечку. На секунду его охватил такой дикий страх, что он, безусловно, храбрый человек, готов был разжать руки и, зажмурившись, лететь вниз, в пропасть, в тартарары, лишь бы не слышать этих звуков. Но сейчас же он взял себя в руки. Он не мог оглянуться назад и вниз и только повернул в сторону голову, чтобы лучше слышать. Плач доносился несомненно снизу, очень слабо, приглушенный и прерывающийся. Плакал ребенок, всхлипывая и заунывно выводя что-то такое жалобное, знакомое, что Привалов на секунду забыл, где находится, и ему показалось, что там, в фиолетовой клубящейся яме, плачет его Колька. Но он тотчас же очнулся и начал выбираться из ямы. С трудом подтянув грузное тело, он налег грудью и локтями на край, еще немного — и он встал на четвереньки на краю ямы. Плач прекратился. Внизу по-прежнему шевелились испарения и угадывались тени камней. Он вскочил.

— Э-эй! — крикнул он в яму и прислушался. Ему опять послышался плач, на этот раз громче. Он что-то пробормотал про себя и почти бегом направился к своему вездеходу.

У люка он остановился.

— Какая ерунда! — сказал громко.

Затем решительно влез внутрь и, плюхнувшись на сиденье, включил экран. Секунду ждал. Потом на экране появилась голова в таком же, как у него, цилиндрическом прозрачном шлеме; слуховые раструбы придавали голове в шлеме неуловимо комический и карикатурный вид.

3
Перейти на страницу:

Вы читаете книгу


Ананьин В. - Однажды ночью Однажды ночью
Мир литературы