Соната Единорога - Бигл Питер Сойер - Страница 27

• Предыдущая
• 27/32
• Следующая

Джой подбежала к Абуэлите и крепко обняла ее, а потом, стараясь говорить как можно лучше, произнесла по-испански:

– Бабушка, теперь ты должна постоянно держаться рядом со мной. Возможно, нам придется уходить отсюда в большой спешке.

Абуэлита улыбнулась.

– Единственное преимущество моего возраста, Фина, заключается в том, что тебе не нужно больше спешить, – она подмигнула и кивком указала на черного единорога. – Он-то знает.

– Ты разумно поступила, отыскав это место, – сказал Синти, обращаясь к Джой. – Думаю, когда произойдет Смещение, именно здесь окажется одна из точек перехода.

– Вы думаете, – сказала Джой. – Вы не уверены.

Синти промолчал. Джой глубоко вздохнула и произнесла:

– Индиго сказал, что Старейшие могут жить по ту сторону Границы. Это правда. Я видела их.

Черный единорог стоял недвижно и ожидал продолжения.

– И… и он сказал, что Старейшие не живут вечно. Он сказал, что это ложь… – на последних словах голос Джой сорвался.

– Дитя, никто не живет вечно, – вмешалась Абуэлита. – Это не дозволено. Я давно могла бы тебе сказать, что это так.

Казалось, Синти ушел в себя. Он стал еще больше и темнее и в то же время словно сделался менее материальным: огромная сумеречная тень, отягченная собственной, лишь теням доступной мудростью.

– Возможно, именно это и связывает нас, – произнес он, – ваш народ с моим, наш мир с вашим. Мы живем настолько дольше вас – даже намного дольше, чем тируджайи, – что и вправду иногда забываем, что мы не бессмертны. И все же мы боимся смерти точно так же, как и вы, – или даже сильнее, потому что Шей-рах намного добрее к нам, чем ваш мир – к вам, насколько я понимаю. Мы стыдимся сознания собственной смертности, и, ограждая от этого нашу молодежь, мы, как можем, сами защищаемся от этого чувства. Полагаю, когда-то мы были иными, но это было еще до меня. А сейчас все обстоит именно так.

– Ай, тебе точно нужно побывать в пансионе «Серебряные сосны», – мягко произнесла Абуэлита. – Если хочешь знать, что бывает, когда лжешь своим детям.

Синти продолжал смотреть на Джой.

– Я уже говорил тебе однажды: с давних пор и при жизни каждого вашего поколения – всегда находились Старейшие, которые пересекали Границу в человеческом облике. Я не сказал другого: некоторые из них так никогда и не вернулись, навсегда затерявшись среди вас. Таков был их выбор, и мы уважаем его, но не поощряем, – единорог резко отвернулся, но его печальный голос по-прежнему звучал в сознании Джой. – Возможно, слепота поразила нас потому, что мы отказывались видеть. Может, и так.

И с этими словами черный единорог растворился среди синих деревьев. Глядя ему вслед, Абуэлита сказала:

– Он так красиво говорит! Твой дедушка начинал почти так же говорить после второго стакана pulque.[16]

Ее длинное свободное платье, прихваченное из пансиона по настоянию Джой, уже обтрепалось по подолу и было измазано землей и травами Шей-раха. Но зато смуглые щеки Абуэлиты приобрели такой теплый оттенок, какого Джой никогда еще не видела, а глаза искрились, словно воды ручья их подружки джаллы под вечерним солнцем. Абуэлита сказана:

– Спасибо, Фина, что ты привела меня сюда. Где бы это ни было.

– Я даже не знаю… – протянула Джой. – То есть я хочу сказать, что мне здесь хорошо, но когда осмотришься как следует, здесь вроде бы особо делать и нечего. Вдруг тебе здесь скучно…

Абуэлита улыбнулась.

– Фина, там, в «Серебряных соснах», пожилые люди могут делать что угодно. Там есть гольф, пинг-понг, костюмированные вечеринки, любительский театр… Там можно даже, если хочешь, заниматься карате или учиться делать массаж. Но здесь я впервые за долгое-долгое время получила возможность просто жить. Целый день сидеть и ни о чем не думать. Нюхать цветы, которых я никогда в жизни не видела. Рассказывать всякие истории той девчушке, которая живет в воде, или петь и танцевать с лохматым народом – от них так забавно пахнет! Никому и ничего не объяснять. Когда ты поживешь с мое, Фина, то поймешь, как это здорово, когда никому ничего не нужно объяснять.

Один из детенышей шенди ускользнул ненадолго из-под опеки родителей, подкрался к Абуэлите, поставил свои чешуйчатые когтистые лапки ей на туфлю и зашипел на старушку. Абуэлита тут же присела на корточки, протянула руку и заворковала:

– Ven aqui,[17] мое сокровище, маленькая злюка, ven aqui!

Драконеныш отскочил назад, споткнулся, плюхнулся, подхватился обратно и, наконец, снова приблизился к заманчивым смуглым пальцам. Абуэлита взглянула на сидящих чуть дальше самца и самку – те распахнули бирюзовые крылья с черной каймой и встревоженно выгнули шеи – и отчетливо произнесла:

– Я – никто. Я дерево, камень, солнечный луч – и ничего больше.

Крылья медленно опустились.

– Возмутительно! – не выдержала Джой. – Я несколько месяцев пыталась подобраться к ним поближе – и все впустую!

Детеныш наконец решился и забрался на подставленную ладонь Абуэлиты. Абуэлита, не вставая, поднесла руку поближе к лицу, и они с дракончиком уставились друг другу в глаза.

– Что поделаешь, это еще одно из свойств старости, – сказала Абуэлита. – Когда стареешь, тебя меньше боятся.

Она посадила детеныша на землю, и тот гордо пошлепал обратно к родителям, раздувшись вдвое против обычного размера. Самка тут же сбила его с ног и подгребла под крылышко.

Абуэлита сказала:

– Фина, я думаю, что мы непременно должны сделать что-то с их слепотой. Я не забываю об этом ни на минуту.

– Абуэлита, ты что, не слушаешь, что я тебе говорю? – поинтересовалась Джой. – Может случиться так, что нам придется уходить отсюда внезапно, совершенно неожиданно, или нас выбросит где-нибудь в Китае.

– Гмм… – протянула Абуэлита. Она все еще сидела на корточках, прикрыв глаза. – Пожалуй, что-то в этом есть – оказаться в Китае. А?

Джой сдалась, плюхнулась на живот рядом с Абуэлитой и принялась наблюдать за маленькими дракончиками.

В конце концов Абуэлита все же вспомнила. Произошло это глухой безлунной ночью, настолько теплой, что они с Джой спали под открытым небом, свернувшись клубком на склоне холма неподалеку от Закатного леса. Абуэлита уселась, словно и не спала только что, хлопнула Джой по боку и громко провозгласила:

– Oro! Это oro![18]

– Чуть погромче, – пробормотала Джой. Сейчас она слишком туго соображала, чтобы говорить по-испански. – Может, где-нибудь еще остался перитон, который тебя не расслышал.

Но Абуэлита уже была на ногах. Она хлопала в ладоши и восторженно кружилась.

– Золото, Фина! Золото для глаз, да! Так мы делали в Лас-Перлас!

Джой медленно села, с трудом поворачивая негнущуюся шею.

– Абуэлита, у вас в Лас-Перлас не было никакого золота. У вас даже водопровода не было.

– Водопровода – да, не было. И денег, конечно, не было. Но золото!

Бабушка опустилась на корточки рядом с Джой. Говорила она очень серьезно, но при этом чуть ли не через каждое слово заливалась смехом.

– Немножко золота есть всегда, даже в таком маленьком бедном городке, как Лас-Перлас. Браслет, вроде того, что я тебе отдала, сережки, часы, может, какая-нибудь старая медаль, даже пряжка с туфли. Ты просто не поверишь, в каком виде может быть золото и кто может хранить его. Просто на всякий случай, tu sabes?[19]

– Как мистер Папас, – Джой потерла глаза, пытаясь добиться, чтобы они перестали слипаться. – Мистер Папас держит в маленькой шкатулке золотые монеты – на всякий случай. И его друзья тоже… – последние слова девочки потонули в сладком зевке. – Ну ладно, так что там насчет золота? И при чем тут глаза?

– Pues[20] единственное, чего в Лас-Перлас было полно, так это слепых и людей с больными глазами. Особенно детей.

• Предыдущая
• 27/32
• Следующая