Выбери любимый жанр

Мой генерал - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

– Ну чего там, Вадик? – страстным от любопытства голосом спросила девица и тоже ступила на мостки. – Чего там, а?

– Не ходите сюда, – приказала ей Марина сквозь лед в горле, – там подождите!

– Чего это я буду ждать? – оскорбилась девица. – Я что, права не имею?

Тут ее приятель вдруг оглушительно ахнул, взвизгнул почти, замахал рукой, сделал кенгуриный прыжок назад, чуть не упал и побежал – мостки затряслись.

– Вадик!

– Стойте! – крикнула Марина.

– Я… сейчас… я до корпуса… я… приведу кого-нибудь…

– Вадик, ты чего?!

Но Вадик уже пропал из виду.

– Завтра же уеду в Москву! Завтра же! Надо было вчера уехать, но вчера…

– Да что уезжать-то! Глупость какая! Сколько их пьет, а потом в пруды падает!

– Нет, вы не скажите, Валентина Васильна! Инцидент довольно неприятный. Неприятный, неприятный инцидент-с!

– Какой еще цадет! Выдумывают всяко! Цадет! А он, бедный, перебрал малость, может, на бережку, а потом пошел, может, умыться, да и нырнул, стало быть!.. Упокой, господи…

– Да что вы причитаете!

– Положено так, за покойником сказать – упокой, мол, господи…

– Ах, да перестаньте вы, ну сколько можно, Оленька и так ничего не ест, а тут еще!.. Оленька, ну хоть салатик!

– Не хочу я, мама!

– Ну вот видите! И так каждый день! Геннадий Иванович, вы бы на нее повлияли!

– Оля, мама права, надо поесть.

– Боже мой, еда – это такая скука!

– А вас не вызывали, Генрих Янович?

– Куда, простите?..

– Ну, когда милиция-то приезжала?

– Нет-с, не вызывали. По-моему, только Марину Евгеньевну вызывали, да еще Вадима Петровича. Верно, Марина Евгеньевна?

И тут все взгляды обратились на Марину, которая пыталась съесть рыбный салат и все никак не могла. Салат в горло не лез.

– Верно, Марина Евгеньевна?

– А?

Оторвавшись от салата, Марина обнаружила, что все молчат и ждут, как будто она уже стоит на сцене и готовится запеть, а зрители готовы внимать.

Бабуся Логвинова вся была как вопросительный знак, слегка подрагивающий от любопытства. Валентина Васильна со смешной фамилией Зуб, чавкая, жевала картошку и издалека кивала Марине, поощряя ее к рассказу. Генрих Янович смотрел участливо, его внучка Вероника, наоборот, безучастно и одновременно с некой тоской во взоре, как бы внутренне сокрушаясь, как это ее занесло в компанию таких питекантропов. Юля и Сережа, свежие, подтянутые, в одинаковых майках, жизнерадостно жевали салат – они приехали отдыхать и отдыхали на полную катушку. Элеонора Яковлевна незаметно подпихивала к дочкиному локтю тарелку с запеканкой. Дочь запеканки не замечала. Возле нее на столе горела свеча – в белый день и жару! Возле нее всегда горела свеча, отгоняла «злых духов». Давешний «гаваец», скинувший свою пестроцветную рубаху и облачившийся в не менее чудовищный спортивный костюм, смотрел на Марину из-за стакана с железнодорожным подстаканником и тоже как будто чего-то ждал.

Марина струсила.

– Я ничего не знаю, – пробормотала она, – а что такое?

– Про покойника-то? – усомнилась бабуся Логвинова. – Разве не знаешь? Ты ж его нашла!

– Да перестаньте вы! Оленька и так ничего не ест!

– Салат очень вкусный, – почти в один голос воскликнули Юля и Сережа, и отодвинули от себя пустые тарелки, и придвинули полные – синхронно.

– Оленька, посмотри, как надо кушать! Посмотри, посмотри, как все тут хорошо кушают!

Сорокалетняя Оленька капризно тряхнула сорокалетними кудрями.

– Ах, мама, отстань! Еда – это так скучно!

– Мы живем не для того, чтобы есть, – произнес Геннадий Иванович с затаенной улыбкой, – но все же есть для того, чтобы жить, надо!

– Мне, чтобы жить, надо не много, – прошептала Оленька, – совсем не много.

– Вегетарианство – лучший способ сохранить здоровье, – провозгласил Сережа, уписывая морковное пюре.

– Самый безопасный! – поддержала Юля, налегая на картофельное.

– Да про труп-то что тебе сказали? Милиция-то? – облизав губы, громко спросила Валентина Васильна у Марины. Нежная Оленька вздрогнула и умоляюще посмотрела на мать, Элеонору Яковлевну.

– Он за Юлькой ухаживать пытался, – сказал Сережа сквозь пюре то ли с гордостью, то ли с отвращением, – этот труп ваш. Никакого покоя не давал. Я его бить собирался, – добавил он горделиво.

Оленька прикрыла глаза – от ужаса, разумеется.

– Делал неприличные намеки, – сообщила Юля, тоже с гордостью. – Приглашал в «люкс», который на ремонте. Между прочим, «люкс» на ремонте, а никакого ремонта там нет! Все какие-то комбинации проворачивают! Интересно, администрация в курсе?

– Давайте лучше про погоду, – быстро предложил бывший «гаваец», переквалифицировавшийся в спортсмена. – Как вы думаете, жара еще постоит?

– Жара – это ужасно, – прошептала Оленька, вздрогнув плечами, укутанными в шаль. Шепот и вздрагивания явно имели отношение к Геннадию Ивановичу. – Верно, мама?

– Я буквально задыхаюсь, – поддержала ее мать.

– А я люблю жару и никогда не задыхаюсь, – объявила профессорская внучка Вероника и усмехнулась злорадно. – Дед, пойдем завтра после завтрака в теннис играть.

– Ты же не хотела, – удивился дед, – передумала?

– Передумала.

– Поучите меня, Вероника, – попросил Геннадий Иванович интимно, – мне так хочется научиться играть в теннис!

– Шикарный спорт, – моментально согласилась Вероника, и дед Генрих Янович взглянул на нее подозрительно, – а у вас ракетка есть?

– Ну-у, – протянул Геннадий Иванович, – возьму в прокате.

Вероника надкусила яблоко и с хрустом начала жевать.

– А что там дают? «Принс», «Хэд», «Данлоп», «Юнекс», «Фелкль»?

Геннадий Иванович моргнул. Оленька с матерью переглянулись.

– У меня «Хэд», – подал голос миролюбивый «гаваец», – могу предложить. Хотите?

– Геннадию Ивановичу предложите, – перевела стрелки зловредная Вероника, – у меня свой «Хэд».

– Геннадий Иванович, я могу вам предложить…

– Да мне, собственно, все равно, если Вероника согласна меня учить.

– Да на что он вам, этот теннис! – досадливо воскликнула Оленькина мама и захлебнула досаду теплым компотом, оставшимся от полдника. – Все прям, как дураки, кинулись в этот теннис играть!..

– Бег – вот лучшее средство, – провозгласила Юля.

– Легкая атлетика – королева спорта! – поддержал ее Сережа, и они синхронно размешали в железнодорожных стаканах принесенный с собой заменитель сахара.

Марина еще чуть-чуть раскопала салат и поднялась.

– Приятного аппетита, – кисло сказала она, – до завтра.

Бабуся Логвинова деловито заглянула в ее тарелку:

– И эта ничего не поела! Уморить себя решили!

Оленька повыше подтянула шаль.

– Я не хочу. Еда – это так… глупо.

И скучно и глупо, подумала Марина желчно.

Ну почему считается, что женщина, которая ничего не ест, гораздо интереснее женщины, которая ест все? Кто это придумал?

Ей хотелось есть – она не ужинала вовсе не потому, что «скучно и глупо», а из-за аллергии на рыбу. Сейчас поешь, а утром с ног до головы покроешься красными пятнами!

Хорошо, что в номере у нее банка с кофе, любимая кружка, длинная-предлинная палка сухой колбасы и три пакета хрустящих хлебцев. Да, и еще роман!

– В десять часов танцы, – напомнил Геннадий Иванович, и Вероника опять усмехнулась, – приходите, Марина! Это своеобразный клуб. Можно пообщаться, поговорить, покурить… Жизнь здесь слишком размеренная, от нее быстро устаешь.

– Спасибо, Геннадий Иванович, – поблагодарила Марина. Вот только танцев ей не хватало!

Марина выбралась из-за стола, чувствуя, что все, не только соседи, но и прочие отдыхающие, рассматривают ее с истовым любопытством, перестают есть, вытягивают шеи, шепчут друг другу в уши, кивают в ее сторону и показывают глазами.

Еще бы, ведь это она нашла… труп!

Труп нашла, а «приключения» из этого не вышло. Не вышло никакого «приключения», и не выйдет! Жалость какая.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы