Близкие люди - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 3
- Предыдущая
- 3/21
- Следующая
– Ешь давай! – и подвинул сыну тарелку. И налил морковный сок, который Иван терпеть не мог и пил, зажимая нос пальцами.
Иван взглянул отцу в лицо совершенно черными Леночкиными глазами и, очевидно, увидев там что-то, пререкаться не стал и начал покладисто ковырять яичницу.
Лучше бы скандалил.
– Хочешь, вечером в ресторан пойдем, а? – предложил Степан. Чувство вины требовало какого-то выхода. – В какой-нибудь… итальянский. Где макароны подают.
Иван глянул на него и отхлебнул морковного сока, не забыв предварительно зажать нос.
– Ты лучше в шкоду зайди, – прогундосил он, не отпуская носа. – У всех родидеди приходят, а у бедя нед.
– А что? – насторожившись, спросил Степан и легонько хлопнул его по руке, чтобы он отпустил нос. – У нас проблемы?
– Нет у нас проблемов, – ответил Иван, но как-то подозрительно быстро начал жевать яичницу.
– Проблем, – поправил Степан, отчетливо понимая, что этих самых проблем там, очевидно, воз и маленькая тележка.
Он уже почти простил жену за то, что она ушла от него. Но он никак не мог простить мать за то, что она так неожиданно умерла. Они остались с Иваном одни. Совсем одни. Конечно, с хозяйством они справятся, им не привыкать – мама всю жизнь жила отдельно и в хозяйстве участия не принимала. А друг с другом?
– Ты что, опять трояков нахватал?
– Ничего я не нахватал! – ответил Иван, дернув плечом. – Просто я не знаю…
– Чего ты не знаешь?
– Пап, ну съезди в школу и спроси, чего я не знаю! – Он оскорбленно засопел, губы у него искривились и набухли, и всю мордаху как будто повело в сторону. – Она говорит, что я все неправильно понимаю! А я не знаю, что я неправильно понимаю!
– Да кто она-то?
– Инга Арнольдовна! – выкрикнул Иван, отвернулся и утерся рукавом. Степан слышал это имя впервые.
– Кто такая Инга Арнольдовна?
– Она ведет у нас литературу. Между прочим, с нового учебного года, папочка!
В их продвинутой школе с первого класса преподавали не чтение, а литературу.
– Ты что, – осторожно спросил Степан, – плохо читаешь?
Иван научился читать года в четыре и с тех пор буквально проглатывал все, что только попадало ему в руки.
– Папа! – воскликнул Иван с упреком. Он воспринимал такие вопросы как оскорбление. Он не понимал, почему взрослые иногда говорят такие глупости. – Читаю я хорошо! Я не понимаю! Понимаешь? Не по-ни-ма-ю!
– Черт знает что, – пробормотал Степан беспомощно. Не хватало еще только проблем в школе!
В громадном офисном здании на Профсоюзной, которое ремонтировала его строительная фирма, на прошлой неделе какие-то идиоты выбили стекла, засыпав весь ковролин мелкой, как будто алмазной, крошкой, которую ничем было не взять, даже самыми мощными пылесосами. Пока они решали, что делать с ковролином – перестилать или все-таки чистить, – прямо перед зданием прорвало водопроводную трубу, и районная администрация вместо того, чтобы трубу чинить, три дня пыталась доказать, что во всем виноваты Степановы строители, которых зачем-то понесло в этот колодец. Степан мотался в администрацию и в мэрию, скандалил, лебезил, доказывал, уговаривал, платил деньги, унижался и ругался.
В это самое время на другом его объекте, в Сафоново, местные жители организовали пикеты и стали кидаться под бульдозеры. Приехала программа «Времечко» и еще какая-то, точно такая же, только с другого канала, Степан всегда их путал. Приехал вездесущий «Гринпис», хотя никакого отношения к экологии скандал не имел, притащилось местное начальство, мечтая под это дело получить еще какие-нибудь взятки.
Старухи орали, старики потрясали тощими кулаками, рабочие, которым не платили за простои, матерились и грозились всех закопать, мужики под шумок растаскивали что под руку попадется, дети висли на оградительных сетках, предводитель орал в мегафон: «Не допустим на нашей земле святотатства!»
Святотатство заключалось в том, что, по сведениям этого самого предводителя, там, где сейчас строился торговый центр, когда-то был храм. Стоял он еще в допетровские времена, а потом его почему-то снесли и выстроили другой, на самом высоком холме, в центре села Сафонова. Никто и знать не знал о том, что на этом месте был храм, пока не объявился местный активист по имени Леонид и не стал мутить воду.
Активист был похож на всех сразу подобного рода активистов, какими их показывают по НТВ в программе «Профессия – репортер». У него была длинная бледная физиономия земского статистика, жиденькая бородка и песочные волосы. Носил он сиротский синий свитер и вельветовые брюки, заправленные в грубые солдатские ботинки.
Поначалу Степан не принял его всерьез. Потом предложил денег. Потом пригрозил убить, если тот не перестанет лезть не в свое дело.
Ничего не помогало. Угрозы активист Леонид воспринял даже с некоторым восторгом – они подтверждали его собственную значимость. От денег с гордостью отказался, а не обращать на него внимания в последнее время стало очень трудно. Движение против «святотатцев» приняло в Сафоново масштабы стихийного бедствия.
Теперь новое дело! Год кончается, а какая-то там Инга Арнольдовна заявляет его сыну, что он ничего не понимает! Сговорились все, что ли!..
– Ты у нее сегодня спроси, пожалуйста, – велел Степан, стараясь говорить спокойно, – чего именно ты не понимаешь и что мы должны сделать, чтобы ты это понял. Хорошо?
Иван заглянул в кружку и сделал вид, что не замечает оставшегося в ней морковного сока.
– Нехорошо, – сказал он, слез со стула и понес кружку в раковину.
Степан перехватил его на полдороге и вернул за стол вместе с кружкой.
– Что нехорошо?
– А то нехорошо, что она уже три раза в дневнике писала, чтобы ты приехал…
– Почему я-то об этом слышу впервые?! – взревел Степан и брякнул на стол кружку.
Худенькие плечики под модной водолазкой поникли и как-то сразу уменьшились, перед гневным отцовым взором вместо мордахи оказалась золотистая макушка с завитком тонких волос, тонкие-претонкие пальцы вцепились в кружку с недопитым морковным соком, и на черную поверхность стола капнула слезища.
– Да что ты ревешь?! Почему ты не сказал, что меня в школу вызывают?!
«Он никому не нужен, кроме меня», – подумал Степан, разглядывая макушку и чувствуя привычное стеснение то ли в горле, то ли где-то ниже.
Никто не ходит к Ивану на школьные праздники, и никто не знает, как зовут его учителей. Никому нет дела до того, с кем он дружит, и с кем дерется, и что для весеннего карнавала ему нужен костюм, и что неправильно выросшие передние зубы мешают ему внятно произносить сложные английские звуки. Никто даже не пожалел Ивана, когда у него порвался медведь, его самый любимый медведь с кофейной гладкой шерстью и янтарными глазами, Леночкин подарок. И порвался-то он по шву – подумаешь! – но из него стала сыпаться труха, и решительная Клара Ильинична моментально выкинула мишку в мусоропровод. Иван рыдал и катался по полу, а Степан приехал с работы и с разгону еще поддал по худосочной заднице, потому что сын никак не хотел успокаиваться, а отец в тот день устал так, что его даже слегка тошнило.
Конечно, потом он неловко пытался помириться и на следующий же день привез из магазина другого медведя, в сто раз краше Леночкиного, но тот косолапый так и сидел на полке в шкафу.
Иван был нужен бабушке. Они оба были ей нужны. Но она зачем-то умерла…
– Иван… – сказал Степан и за подбородок поднял голову сына. Тот пытался отвернуться, из зажмуренных глаз у него лились слезы, и он еще подвывал тихонько, жалобя самого себя и Степана. – Чего ты ревешь? Что случилось? Почему ты мне не сказал, чтобы я пришел в школу?
– Я… я… бо… боялся, – выдавил Иван, икая.
– Боялся? – переспросил Степан, опять приходя в ярость. – Меня?!
Только этого еще не хватало! Что за новости?
– Я что, – спросил он, едва сдерживаясь, – тебя бью? Или кусаю? Что ты несешь?
– Ни… ни… чего, – пробормотал Иван. – Только ты кри… кричишь все время…
- Предыдущая
- 3/21
- Следующая
