Шайтан-звезда (Книга первая) - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 17

И тут лишь Ади после всех волнений последних дней закрыл себе лицо, и заплакал, и я утешал его, как умел. А потом я позвал надежного невольника, и дал ему денег, и велел вывести мою мать из дворца и спрятать ее, так как опасался за ее жизнь. И он сделал это, и я отправил свою мать к ее родственникам, а Ади узнал об этом, и похвалил мою предусмотрительность, и запомнил ее.

А я успел расспросить свою мать, и она сказала, что мать Ади действительно в последние дни несколько раз тайно призывала к себе придворного врача, и они беседовали наедине, но женщины скрывали это дело, потому что врач молод и хорош собой, так что они поняли это дело по-своему.

И мы провели какое-то время в военном лагере, окруженные преданными Ади отрядами и полководцами, ожидая, что еще предпримет царь, отец Ади. Вскоре царь прислал гонца, и в послании был приказ к Ади приехать в столицу. Но мой брат был сильно обижен на отца, который не сделал его наследником, а отдал трон ребенку, еще не покидавшему харима, хотя было время, когда он обещал отдать трон Ади. И мы остались в лагере. Я полагаю, к своему же благу.

Потом привезли другое послание, и в нем царь приказывал своему старшему сыну отправляться с частью войск на границу, где были замечены отряды вооруженных франков. Это могли быть паломники, которые никогда не ходили поклониться своим христианским святыням без вооруженной охраны, и собирались для этого в целые караваны по тысяче и более человек, а могло быть и нечто совсем другое. Царское приказание пришлось Ади по душе, и он отобрал тех воинов, чью верность испытал, десять тысяч всадников в полном вооружении, стойких в боях и в тяготах, и поставил над ними полководцев, которые были ему преданы, и мы поехали к границе.

Я не стану описывать наших стычек с франками, и бесед Ади с пленными, и его вопросов, и их ответов. Все вы знаете, что франки прибыли сюда из Афранджи, чтобы освободить могилу пророка Исы, которого они называют богом, хотя он не предвечен, а сотворен. И нет мне дела до споров между богословами.

И мы были заняты битвами с храбрецами, и поединками с витязями, и конными ристаниями, и это длилось несколько лет. Мерван вырос, и стал сидеть вместе с царем в диване, и приказывать, и дозволять, и запрещать, и мы получали из столицы послания от царя и отвечали ему, но не приезжали туда ради своей безопасности.

И вот как-то мы с небольшим отрядом всадников преследовали противника в течение трех дней, так что отдалились от своего лагеря, и оказались в долине, обильной деревьями и растениями. И Ади велел уставшим всадникам устроить привал, и расседлать коней, и приготовить себе пищу.

А ему подарили коня по прозвищу аль-Яхмум, что значит «убивающий всадников», и он не знал усталости и был обучен бою и яростен в битве. И подо мной тоже был хороший конь, и вот мы вдвоем поехали осмотреть эту долину, потому что Ади искал уединения, и только мне он позволял свое уединение разделить.

Мы ехали, беседуя, и заехали довольно далеко, так что увидели горы, замыкающие собой долину. Тогда мы посмотрели на звезды и установили свое местоположение, и вдруг оказалось, что мы добрались до христианского монастыря в честь их подвижника по имени Савва, а чем он знаменит – я не знаю.

– В этих местах нужно быть поосторожнее, о Ади, – сказал я, – потому что франки часто навещают этот монастырь, даже теперь, когда воюют, и здесь можно столкнуться с целым отрядом всадников.

– Я не вижу тут угрозы, о Джабир, – отвечал мне Ади. – Уже ночь, и если кто-то приехал, то он уже в монастыре, за стенами, и охрана также. А лошади у них, сам знаешь, скверные. Хорошо то, что ты предупредил меня, оправдав свое прозвание – Предупреждающий, и мы просто не будем подъезжать слишком близко к ущелью.

А монастырь был построен в давние времена как раз в начале ущелья, на крутом горном откосе, его каменные стены уступами поднимались вверх, и поблизости не было никакого жилья. Но в противоположном склоне ущелья были выбиты маленькие пещеры, которые служили кельями тем монахам, что предпочитали отшельничество. Теперь, когда мы воевали с франками, эти кельи, очевидно, пустовали, и их обитатели скрывались в монастыре, и мы заговорили об этом, и повеселились над отшельниками, которые нынче вынуждены терпеть общество себе подобных.

И мы ехали, пока не оказались в роще на берегу неширокой реки, и вдруг услышали с другого берега и громкий шум и нежный, звонкий смех, пленяющий сердца мужей. Но те слова, что доносились до нас, были нам непонятны.

– Это жены и дочери франков, о Джабир, – сказал мне Ади. – Видимо, они плохо переносят дневной жар и стараются проспать самое тяжелое время в палатках, покрытых мокрым войлоком, а ночью выходят на прогулку. Ты видел когда-нибудь христианских женщин?

– Хотя они и ходят без изаров, с открытыми лицами, но я ни одной из них не видел, если не считать старой невольницы моей матери, о Ади, а по ней судить трудно! – со смехом отвечал я. – Но, говорят, они сильно отличаются от тех гречанок и армянок, которых мы с тобой знаем. Давай сойдем с коней и подкрадемся поближе, и посмотрим, чем это они там занимаются! А если хочешь, мы можем налететь на них и похитить одну или двух, и лучшей добычи мы в эту лунную ночь не найдем, клянусь Аллахом!

И мы сошли с коней, и привязали их, и по берегу подкрались совсем близко, и вот что мы увидели.

На том берегу горел костер, а рядом с ним десять или более девушек образовали круг. И те, которых мы могли разглядеть, стояли, повернувшись к нам спинами, так что мы видели их распущенные волосы, и плечи, и бедра. А поверх распущенных волос на них были легкие покрывала и зубчатые венцы. Девушки эти шумели, как и полагается девушкам, оказавшимся без надзора старших. И вдруг все они дружно взвизгнули, и расступились, и мы увидели, как одна, высокая ростом и со светлыми волосами, вылетает из круга и падает на траву. Не успели мы удивиться, как она поднялась на ноги, и скрылась среди подруг, и круг сомкнулся.

– Успел ли ты разглядеть ее, о Джабир? – спросил меня Ади. – Этот проклятый костер светит так, что мы видим лишь очертания да тени! Годится ли она, чтобы стать добычей?

– Мне кажется, она хороша собой, о Ади, – сказал я, – но только давай сравним ее с другими. Может статься, она среди них – наилучшая, а может статься – и наихудшая!

– Не перебраться ли нам на тот берег? – предложил он.

– А если в темноте затаились их невольники с лошадьми и оружием? – спросил я его, ибо из нас двоих я был осторожнее. И мы остались на прежнем месте, только прошли несколько шагов, чтобы лучше разглядеть девушек.

Тут они опять закричали, опять расступились, и другая девушка выпала из середины круга. Сама встать она не смогла, ей помогли, и мы как следует разглядели и упавшую, и помогавших. И на месте франков я держал бы этих девушек дома, а не возил их по разным странам, показывая всем, кого Аллах наделил зрением, потому что мало чести землям, которые производят таких некрасивых и неуклюжих женщин. У той, что упала, были длинное лицо, и подбородок, подобный каменному надгробию, и широкая спина, и плоский зад, так что если бы не волосы, прямые и растрепавшиеся, она во всем была бы подобна мужчине.

– Что там у них происходит, о Джабир? – удивился Ади. – Ради Аллаха, уж не борьбой ли они там занимаются?

Но я и сам не мог понять, в чем дело.

Оба мы еще могли допустить, что франки учат своих дочерей ездить на конях и владеть клинками, хотя мечи у них тяжелые, но какому безумцу пришло бы в голову воспитывать из девушек борцов, наподобие тех, что вступают в схватки на базарах, а потом ходят по кругу, собирая деньги?

– Клянусь Аллахом, я догадался! – негромко воскликнул Ади. – Эти развратницы знают, что они нехороши собой, и боятся, что, когда их возьмут в харимы, красивые невольницы станут их соперницами, и они будут сражаться за благосклонность мужей! Вот они и учатся ставить подножки!

– У этих нечестивых нет харимов, о Ади, – сказал я. – Каждый из них берет одну жену, и вера запрещает им брать в дом других жен, даже если они могут их прокормить.