Дворец для сероглазого принца - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 8

– Представьте себе! – торжественно кивнула Фаина. – Это он. Григорий Ганин, архитектор.

– Мамочки... – Зоя едва не заплакала, глядя на Катю.

– Да что вы тут раскудахтались! – не выдержав, завопила та, нарушая обаяние прозрачной, сказочной ночи. – Это не он! Просто какой-то другой человек! Однофамилец!

– Но, Катенька, архитектор же... – попыталась возразить Фаина.

– Он мог снова вернуться в Москву... – пролепетала Зоя.

– Да мало ли других Ганиных! Сколько людей окончили этот самый институт, как его там... а, МАРХИ, – не дала им договорить Катя. Сложная аббревиатура вспомнилась ей не сразу – Московский архитектурный институт.

– Тихо, тихо... – успокоительно похлопала ладонью по столу Фаина. – А то Глеб сейчас прибежит...

– Вот что, – немного успокоившись, решительно произнесла Катя. – Никогда не напоминайте мне об этом человеке. Говорите о чем угодно, только не о нем. Григорий Ганин... Нет, это вовсе не он. ТотГригорий далеко отсюда. Очень далеко. И он никогда не вернется.

Фаина с Зоей переглянулись.

– Хорошо, – решительно произнесла Фаина.

– Давайте лучше поговорим об искусстве! – чересчур оживленно воскликнула Зоя. – О кино, например. Я без ума от Евгения Миронова! Как он замечательно сыграл князя Мышкина...

– Юрий Яковлев был лучше, – строго возразила Фаина.

– Да ты что! – У Зои даже перехватило дыхание от обиды за своего любимого актера. – Женечка – гений, гений, гений!

...Катя ушла домой утром, когда наступил рассвет. Зоя осталась ночевать у Фаины.

Весь город замер – ни людей, ни машин. Обрывки гирлянд и конфетти лежали на спрессованном, почерневшем от пороха снегу.

Кате было немного грустно – как всегда на следующий день после праздника. Но к этой светлой, лирической печали вдруг прибавилась тревожная нотка.

Дело было в нем, в Григории.

«Если он и вправду снова здесь, в Москве, то теперь я должна уехать отсюда, – усмехнувшись, подумала Катя. – С этим человеком невозможно жить в одном городе, невозможно дышать одним и тем же воздухом!»

Здесь надо заметить, что господин Ганин никогда не был ей врагом. И никогда не делал того, что можно было бы считать недопустимым и недостойным мужчины. Даже более того – он по-своему любил Катю. И ведь Катя любила его!

Только очень недолго.

До того самого момента, когда они поняли, что не могут находиться рядом. Слишком разные они были. Люди из разных миров. Под конец они только и делали, что ссорились. Поводом для ссор становилась любая мелочь. И расстались они из-за какого-то пустяка – Катя даже не помнила, что послужило поводом для их разрыва! То ли он перепутал время их очередного свидания, то ли она в свойственной ей манере упрекнула его в чем-то... наверное, в эгоизме.

Григорий Ганин был эгоистом.

Худший мужской тип. Пожалуй, Катя бы поспорила теперь со своими подругами, что неприятнее – эгоист или зануда...

Он тогда окончил архитектурный. Молодой специалист без копейки денег. Времена были не самые лучшие для страны – середина девяностых. О том, что он хочет уехать, Катя узнала в последний момент – Ганин никогда не рассказывал ей, о чем думает и чего хочет от жизни. Впрочем, уже тогда их отношения были на грани войны.

– Катя, я уезжаю, – сказал он официальным тоном.

– Ну и что? Мне плевать, – она моментально ожесточилась.

– Нет, я все-таки решил поставить тебя в известность. Давай останемся друзьями. Может, когда и удастся свидеться еще раз... Пожелай мне удачи.

– Удачи тебе... – холодно произнесла она. – Но я не думаю, Ганин, что мы когда-нибудь еще встретимся. Ты мне надоел.

– Это ты мне надоела! – взорвался он. – Глупая кукла! Да провались ты пропадом!..

– Сам ты провались! Зайка-зазнайка!..

Вот такой содержательный у них тогда получился диалог – кстати, вполне типичный для последнего времени их уже нелюбви.

Наверное, Катя смогла бы его быстро забыть.

Наверное.

Если бы не Мика.

Квартира Петренко находилась в добротном старом доме, рядом с Рождественским бульваром. Катя уже бывала здесь несколько раз...

Она вышла из такси и, скользя на обледенелом тротуаре, свернула в тихий, засыпанный снегом дворик. Стоя уже за чугунной оградой, она оглянулась, проверяя, не следит ли кто за ней. Лишь несколько замерзших, равнодушных ко всему прохожих мелькнули мимо, даже не посмотрев в ее сторону.

Катина осторожность была совершенно ни к чему, она знала – со слов Алексея и по собственным ощущениям, – что Нелли не подозревает о существовании соперницы. Тот никогда не давал жене повода, в их семейной жизни было все тихо-мирно.

Но Кате было приятно осознавать, что ее роман не совсем законен. Этот острый и сладкий вкус запретной любви, на грани безнадежности...

Она зашла в полутемный огромный подъезд и пешком поднялась на второй этаж. Надавила на кнопку звонка.

Алексей был уже здесь.

– Катька! – радостно закричал он, распахнув дверь. – А я тебя жду, жду... Ты чего так долго?

– Между прочим, я вовремя, – она мельком взглянула на наручные часы. – И вообще, Лешка, – потише!

– Почему? – Он закрыл за ее спиной дверь, помог снять шубку.

– Ну, мало ли что...

– Глупенькая! – Он принялся целовать ее холодные щеки. – Никто не узнает.

– Все равно... А вдруг в этом доме живет какая-нибудь знакомая твоей Нелли, которая донесет на нас?

– Да нет тут никаких знакомых! – засмеялся он и, сев на корточки, стащил с Кати ее высокие итальянские сапожки.

– Ты уверен? – строго произнесла она.

Они прошли в комнату.

Сумрачный январский свет...

Квартира Петренко представляла собой типичное жилище холостяка – минимум вещей и устойчивый беспорядок. Впрочем, неуютной она не казалась, и те вещи, которые составляли интерьер комнаты, были подобраны со вкусом и стоили недешево. Легкая пластиковая мебель, спрятанные за панелями светильники, огромный экран плазменного телевизора...

Катя села у стены, прямо на пушистый ковер, перелистнула несколько страниц журнала, валявшегося рядом. Обнаженные загорелые красотки в томных позах... Впрочем, чего еще можно ждать от Петренко!

Алексей сел рядом по-турецки, протянул Кате бокал красного вина.

– За нас... – Они чокнулись.

– Я тебе вот что хочу сказать, – отпив глоток, он отставил бокал в сторону. – Нелли никогда ни о чем не узнает. Пока я сам, прямым текстом, не расскажу ей обо всем.

– А ты расскажешь? – прищурилась Катя.

– Да. Когда Поле исполнится восемнадцать. Как мы уже с тобой решили, – твердо произнес он.

– Лешка... – Катя, тоже отставив бокал, легла ему на колени. – Ты такой благородный!

Он наклонился и поцеловал ее.

Глядя на него снизу вверх, Катя провела ладонью по его щеке. Идеально выбритая кожа. Ни морщин, ни мешков под глазами. Алексею был сорок один, но выглядел он гораздо моложе. Особенно сейчас – в джинсах и тонком свитере.

Они с ним были парой – все, кто видел их со стороны, говорили так.

– Ты мне нравишься... – прошептала она. – Еще ни один мужчина не производил на меня подобного впечатления. Знаешь, недавно болтали с Зойкой и Фаиной, и я им сказала, что не нахожу в тебе никаких недостатков.

– Правда? – засмеялся он.

– Ага...

Он поцеловал ее, прижав к себе.

– Моя девочка... – с нежностью пробормотал он. – Какое счастье, что я встретил тебя... Знаешь, моя жизнь не имела бы смысла, если бы я не встретил тебя. Ты – как свет! Ты – свежий ветер, я без тебя задохнусь в этом городе!

– Боже, какие красивые слова... – Она тоже засмеялась.

Они прикасались друг к другу и шептали полные восхищения слова. У Кати все дрожало внутри от какого-то безумного, абсолютного счастья, и не было ничего такого, что могло бы заставить ее сомневаться – в собственных чувствах или чувствах Алексея. Лишь одна любовь. Это были те самые драгоценные мгновения, когда она забывала обо всем и видела перед собой только глаза своего возлюбленного, в которых отражалась она сама...