Дворец для сероглазого принца - Тронина Татьяна Михайловна - Страница 2

– Лешка...

– Что?

– Мне так хорошо... Знаешь, мне сто лет так хорошо не было! – призналась Катя, положив голову на его влажное теплое плечо.

– Значит, я молодец? – улыбнулся он, перекатывая в ладонях бутылку с пивом. – Ведь это я придумал отвезти вас сюда...

– Ты молодец, Лешенька... – протянула она и пощекотала его за ухом. – Ты у меня золото...

На следующий день они осваивали снегокат, гуляли по лесу, водили хороводы вокруг голубой ели, росшей во дворе дома отдыха и уже украшенной по случаю грядущего праздника, стреляли в тире...

После ужина Алексей посадил всех в машину, и они по обледеневшей, неровной дороге медленно отправились в Москву. Мика сразу заснул на заднем сиденье.

– Нет, что ни говори, три дня вне дома – в самый раз! – заметил Алексей, уверенно держа руль. – Если меньше – не отдохнуть толком. А больше – взвоешь от этой природы.

– Скажешь тоже! – фыркнула Катя. – Природа не может надоесть!

В городе были пробки. Сквозь них с трудом доехали до дома, в котором жила Катина родня.

– Мика, мальчик, просыпайся, – она осторожно затормошила сына.

– Что, уже? – разлепил тот сонные глаза. – Ма, я не хочу! Поехали домой...

– Мика, нет. Я же работаю...

Катя вытащила сына из машины.

– Леша, я быстро...

Они с Микой побежали к подъезду.

– Я не могу оставлять тебя на целый день одного дома, – терпеливо объясняла она. – Каникулы же почти до середины января!

– Ма, я уже взрослый...

– Мика, нет.

Дверь открыла Катина мама – Алевтина Викторовна. Женщина, презиравшая диеты и воздержание...

– Мишенька! – ахнула она и притиснула внука к своей пухлой груди. – Ангел мой золотой! Как же я по тебе соскучилась...

Из-за спины Алевтины Викторовны показались ее сестры, Катины тетки. Они тоже завопили нечто восторженное, невразумительное и принялись по очереди тормошить Мику. Жили тетки в разных концах Москвы, но к Новому году непременно собирались у своей матери, главы рода Телегиных – бабы Лизы. Бабе Лизе, приходившейся Катиному сыну прабабкой, было восемьдесят семь, но, несмотря на годы, она отличалась ясным критичным умом и язвительным характером.

Баба Лиза была тут как тут – растолкав трех дочерей, она увидела стоящих в прихожей Мику и Катю.

– Прибыли, значит, – констатировала она, поправив на голове шерстяной платок, который не снимала с головы круглые сутки, поскольку постоянно мерзла. Лицо ее, темное и морщинистое, передернула гримаса раздражения. – Шуму-то, шуму...

– Привет, баб Лиз, – деловито заметил Мика, снимая с себя верхнюю одежду. – Как дела?

– Дела на букву... – заскрипела баба Лиза, но дочери не дали договорить, на какую именно букву были дела.

– Мама, не выражайтесь при ребенке! – спохватившись, завопили они.

Баба Лиза покосилась на них темными, блестящими глазками и с вызовом произнесла:

– Чего вы мне рот затыкаете, а?.. Матери родной...

– Мама, но вы иногда позволяете себе произносить такие слова... – залепетали тетя Нина с тетей Дашей – старшие сестры-двойняшки, одинаково круглые, с одинаково стриженными вьющимися волосами, крашенными в иссиня-черный цвет, отчего казалось, будто они нацепили на себя шапочки из каракуля.

– Нешто ребенок этих слов не знает... – буркнула баба Лиза и, протянув вперед руку, затопала в сторону кухни. – И вообще, допекли вы меня все! Я к Митечке уйду, он давно меня зовет... Совсем заездили старуху!

Митечка, или Дмитрий Родионович Быков, пятидесяти трех лет, был младшим ребенком бабы Лизы, и потому – самым любимым. Он приходился сводным братом Катиной матери и ее теткам, поскольку баба Лиза в молодые годы постоянством не отличалась. Замужем она была несколько раз.

– На Новый год к нам придешь? – испытующе глянув на дочь, спросила Алевтина Викторовна.

– Приду, – обещала Катя.

– Как-никак семейный праздник... – вздохнули тетя Нина и тетя Даша. – Митька со своей Ставридой тоже придет.

Ставридой они звали жену брата, Леониду Станиславовну.

– Баба Лиза и в самом деле к ним хочет переехать? – на всякий случай поинтересовалась Катя.

– Она-то хочет, да кто ее туда возьмет... – туманно заметила Алевтина Викторовна. – Ты же знаешь, ее обожаемый Митечка палец о палец ради матери не ударит. И его Ставриде тоже лишняя обуза не нужна.

– Ну да... – вздохнула Катя. – Ладно, я пойду.

Она на прощание поцеловала сына и убежала.

Алексей ждал ее в машине, нетерпеливо покусывая губы.

– Как ты долго!

– Да ты понимаешь – тетушки, бабушки... – раздраженно заметила Катя. – Такой курятник! Если бы не работа, ни за что бы Мику им не отдала...

Дальше они ехали молча.

Перед высотным новым домом Алексей затормозил.

– Зайдешь? – с надеждой спросила Катя.

– Нет времени... – он крепко прижал ее к себе. – Все, пока! Завтра позвоню...

– Леша... – она потерлась виском о его щеку. – Я буду скучать.

– Я тоже. Я всегда по тебе скучаю.

Она, словно в последний раз, вгляделась в его лицо. Алексей чем-то напоминал одного известного актера времен соцреализма – темно-русые густые волосы, широкий подбородок с ямочкой, лепные крупные губы, четкий контур бровей, большие глаза – серьезные и веселые одновременно. Карие, с золотистыми искорками...

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю...

Она поцеловала его и хлопнула дверцей машины.

Алексей подождал, пока она войдет в подъезд, а затем уехал.

Дома тихо и пусто без Мики, без Алексея. Завтра Кате на работу с утра пораньше, а завтра – тридцать первое декабря. «И кто придумал в такой день работать...» – лениво подумала она, скидывая с себя одежду.

На полках стенного шкафа – от пола до потолка – стояли фигурки деревянных коней. У Кати было хобби – она вырезала из дерева, причем только этих животных. На подоконнике стояла заготовка – чурбачок из ольхи, на котором контуры будущего скакуна были едва намечены, а рядом набор специальных инструментов – стамеска, резак, рашпиль... Хобби было отнюдь не женским, но Катя ничего не могла с собой поделать, для нее не было ничего слаще в свободную минутку взять в руки дерево и стесать лишнее, чтобы появился на свет очередной конь-огонь – с резной гривой, длинной изящной мордой и тонкими ногами, готовыми, кажется, в любую минуту унести его вскачь...

Но сейчас она слишком устала.

Катя приняла душ, выпила пустого чаю и легла спать. Но долго не могла заснуть – мешала, давила на уши тишина. Современные пластиковые окна не пропускали ни одного звука с улицы.

Эту квартиру Катя купила сама несколько лет назад, когда поняла, что не в силах больше жить со своей родней. Она искренне их всех любила – и маму, и бабу Лизу, и своих бестолковых теток, которые часто наведывались к ним, но...

Квартиру Катя купила, когда самого дома еще и в помине не было, рабочие только котлован рыли. Зато квадратные метры на этой, так называемой нулевой стадии стоили гораздо дешевле, чем если бы Катя покупала уже готовую квартиру. «Омманут! – предрекала баба Лиза. – Денежки возьмут, а дом не построют! Ох, Катька, неймется тебе...»

Но дом тем не менее построили – почти к обещанному сроку. И Катя с сыном переехали сюда. Мика, тогда еще несознательный детсадовец, был в полном восторге – он любил все новое, незнакомое.

Катя потом еще год расплачивалась с долгами. Но это были такие пустяки по сравнению со свободой, которую она обрела... Ведь свобода дороже всего, твердила она себе все время. Это были не ее слова – чужие, но тем не менее она свято верила в них.

Она заснула, и ей сразу приснился Алексей – как будто бы он рядом и ему никуда не надо уходить...

В третьем часу Нелли проверила, заперт ли шкаф с реактивами, выключены ли автоклав с сушильным шкафом. И только потом сняла с себя халат.

Здесь, в лаборатории молочного завода, вечно витал сладковатый творожистый запах, очень неприятный и непривычный для постороннего человека, но почти незаметный для тех, кто здесь работал.